Сергей Ким родился в Алматы, живет в Тарту. Окончил Тартуский университет. Публиковался в сетевых изданиях Rara Avis, Лиterraтура, в журнале «Воздух».

Побороть внутреннего майора

(О книге: Алиса Орлова. Начлао. – Издательство «СТиХи». – Серия «Срез». Книга тринадцатая. Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт». – 90 с., илл.).

На обложке дебютной книги стихов Алисы Орловой изображён кусочек картины Уильяма Холбрука Берда, на которой меланхолическая обезьянка в шутовском костюме витает в облаках и, видимо, даже не замечает, что ногой удерживает за хвост орущего кота. «Для чего я был создан?» – так называется картина. Грустный шут, а точнее шутиха, которая задается этим почти гамлетовским вопросом, кажется, является главной героиней книги.

А когда окончилось время утех,

отсырел порох в шутихе,

она замела по углам конфетти,

стала нервной и тихой.

И, подражая принцессе Атех,

как могла, навела уют:

собрала лото, продала пальто

и купила соль девяти сортов –

научилась брать что дают.

Взгляд ее диковат, быт её суров,

караваном через её кровать –

переселенцы – чужие сны

и толпа неприкаянных слов,

им нечего здесь клевать.

Обметала ей губы стальная сыпь,

а она – закусила кончик косы,

повторяя себе: «Не ссы!»

Таракан, сова и черная выпь

собрались, чтоб держать совет:

как её такую теперь назвать?

Что за слово ей крикнуть вслед?

И решили новое имя дать –

будешь Кузькина Мать.

Несмешная, молчаливая шутиха, которая онемела то ли от тотального разочарования, то ли от бессилия, то ли ещё от чего – для окружающих подобна мёртвой. Можно вспомнить, как Смоктуновский в образе Гамлета, обращаясь к черепу Йорика, как будто с досадой и даже укоризной произнёс фразу: «Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Ничего в запасе, чтобы позубоскалить над собственной беззубостью». Словно тот, умерев, то есть перестав быть насмешливым и глумливым, в некотором смысле предал себя и разочаровал остальных.

Грустная шутиха не выполняет свою основную функцию, поэтому люди не знают, как к ней относиться, что от неё ожидать. И вполне закономерно, что её начинают побаиваться («будешь Кузьмина Мать») и избегают. Не найдя понимания среди живых, героиня отправляется на кладбище к мёртвым. Михаил Квадратов в предисловии к сборнику верно отметил, что в стихах Орловой стирается чёткая граница между миром живых и мёртвых: «Мёртвые уже не мертвы, как и живые <…> не совсем живы. В этот переходный период живым можно, наконец, встретиться с давно и недавно ушедшими». Но это не характеристика всего создаваемого художественного мира, а особенность героини, которая выполняет роль посредника. Разделение на живых и мёртвых для неё не столь важно:

В городе у речки жили человечки,

в домиках-коробках многоэтажных.

Все они умерли, почти все умерли,

мы с тобой живы, милый, но это – не важно.

В отличие от персонажа Достоевского из рассказа «Бобок», героиня Орловой умеет не только слушать мёртвых, но и беседовать с ними. И пусть они «говорят с акцентом» и «забывают наши живые слова», но при этом «помнят только о самом главном». В шёпоте мёртвых можно разобрать знакомые мысли, которые совсем не поменялись, потому что на этой земле действует какой-то закон сохранения судеб. Мёртвые встают из могил и начинают жить так же, как они жили в своё время, тогда как живые на время умирают, пока не придёт час снова поменяться местами.

руки наши крепки и отличный глазомер

ведь с нами ворошилов первый красный офицер

и павлик морозов смелый пионер

и феликс дзержинский революционер

и волга наша русская река

сумеем кровь пролить

не привыкать

Время топчется на месте, оно не останавливается, но циркулирует в замкнутом пространстве, как зимой воздух в закрытой комнате: нагревается от батареи, поднимается к потолку, остывает и оседает на пол, чтобы снова повторить свой путь. Так будущее и прошлое постоянно меняются местами, являясь, в сущности, одним и тем же веществом.

тяжёлая поступь знакомых слов

райсобес яйцеглист роно

свинцовый груз

календарный лист

колотит в твоё окно

В ряду этих слов название сборника «Начлао» выглядит не просто как слово «начало» с переставленными в нём буквами. Сквозь него проступает также зловещее «начлаг» – как если бы палец во время напечатания соскользнул на клавиатуре с буквы «г» немного вниз и опустился на «о». ГУЛАГ продолжает существовать по меньшей мере в наших головах. Об этом стихотворение «Майор»:

Мне от деда в наследство достался майор.

Повезло: он ленив и не очень упорен.

Но я точно как дед провожу свои дни

в диалоге с внутренним майором.

– Что это за книга, а?

Ещё запрещенная литература – есть?

Как давно вы знакомы с N?

– Лет десять.

– Десять лет? Вы – такой же, как он.

И вы хотите сказать,

что после этого вы — не шпион?

– Нет.

Мне от деда в наследство достался майор –

этот внутренний голос всегда на посту,

этот холод внутри по спинному хребту,

кистепёрая рыба с монетой во рту,

Майору сто тысяч лет.

– Вы хотите сказать что вы – не шпион?

– Нет.

Внутренний майор обносит колючей проволокой сознание, не пускает на запретные территории. И в этом, опять же, делает живых людей подобными мёртвым: смотреть только себе под ноги, поскорее пройти мимо тех, кому нужна помощь, никому не доверять. Главный символ омертвелости торопящихся людей, автоматизма жизни – метро.

…женщина в маленьком чёрном платье

с очень большим декольте

торопится на самолёт

в метро чемодан везёт

женщина в маленьком чёрном платье

в маленьком красном пальто

летит догонять лето

торопит авто

с московского серого неба

сквозь глазницы пустых орбит

гидра метеоцентра

за ней следит

Или:

я хожу на кладбище

разговаривать с чужими мёртвыми

а можно спускаться в метро

никакой разницы

Бабушки продают цветы у метро, будто у кладбища:

у метро бабушки

продают ландыши

кажется ландыши –

в Красной книге

да и бабушки

кажется там же

куплю

В сборнике рисуется картина беспросветного ужаса, из которого нет выхода, потому что ничего не меняется, одни и те же ошибки будут воспроизводиться снова и снова.

голодный лабораторный голубь

вертит головой

топорщит крылья

пытаясь понять

что такого он

сделал в прошлый раз

почему появилась еда

кнопку

дурачок

ты нажал кнопку

Голубь так и не поймёт, что ему нужно сделать. Никто не учится на ошибках и не прислушивается к правдивым и неприятным речам шута. А когда шут не справляется со своей задачей, ему остается только задаваться вопросом: для чего я вообще нужен? «Для чего я был создан?»

от роддома до гробовой доски

не забалуешь здесь

Россия – родина тоски

азъ – есмь

но забыли сказать зачем

зачем я здесь…

Ответа на этот вопрос нет. Обезьянка в костюме шута с обложки так и будет сидеть в задумчивости, постепенно впадая в отчаяние и сходя с ума. Но последнее стихотворение сборника оставляет надежду на спасение. Выйти из оцепенения можно вместе с людьми, которые побороли внутреннего майора и готовы помогать тем, кому их помощь необходима.

список

маленькая анна

огромный георгий

наталья

аграфена

илларион

наталия

три марии

анна побольше

иван петрович т.

марина

ирина

марианна

вероника

внезапный антон

тридцать восемь оксан

восемьдесят два анонима

человек с телефоном кончающимся на двадцать

и последний совершенно необходимый иероним

я не смог прочитать все ваши имена

но теперь

Ларисе Михайловне сделают операцию

СПАСИБО

Алиса Орлова – весьма интересный поэт с оригинальным художественным видением. Несмотря на то, что это её первый сборник, от которого можно было ожидать включения разнородных и непохожих текстов, очерчивающих эволюцию автора, книга «Начлао» вполне может быть прочитана как концептуально единый цикл стихов. И это, с одной стороны, говорит об уникальности и своеобразии поэтического мышления автора, что, несомненно, является плюсом, но с другой стороны, создаёт опасение, что следующие сборники и стихи будут до определённой степени перепеванием себя, повторением одних и тех же мотивов. Тем интереснее будет ожидание второй книги.