Алла Войская родилась в Москве. Студентка Литературного института им. Горького. Пишет прозу и литературную критику. Публиковалась в журналах «Юность», «Кольцо А», «Формаслов», «Лиterraтура», а также в газете «Литературная Россия». Лауреатка премии «Русское слово» (2017), финалистка премии «_Литблог» (2019). Ведет литературно-критический проект «СКАЛА».

Я в мыслях ПОДДЕРЖУ другого человека…

Лирическое «я» в поэзии Эдуарда Лимонова

Книги Эдуарда Лимонова очень тесно переплетены с его жизненными вехами: «Подросток Савенко» — это отрочество в харьковском поселке, «Это я — Эдичка» — жизнь в эмиграции и разрыв с женой Еленой. «Мои книги — это моя биография: серия ЖЗЛ», — писал Лимонов в «Книге воды». Поэтому в контексте поэзии Лимонова стоит говорить не о лирическом герое, а о лирическом «я». Так, в стихотворении «Мой отрицательный герой…» поэт прямо констатирует тождество своего лирического героя и себя как автора.

Мой отрицательный герой
Всегда находится со мной
Я пиво пью — он пиво пьет
В моей квартире он живет

Вся жизнь Эдуарда Лимонова: полулегальное существование в Москве среди столичных авангардных художников, отъезд из СССР, непризнание нью-йоркской эмиграцией, маргинальный статус лидера запрещенной в России партии — это борьба и разочарование. В. Бондаренко в книге «Поколение одиночек» пишет: «Эдуард Лимонов, на мой взгляд, очень близок Сергею Есенину. Настоящему, подлинному Есенину. Поэту с нежной душой и резкими, грубыми поступками. Поэту из гущи народной и всегда трагически одинокому».

Где бы ни был Лимонов, он всегда одинок, как среди незнакомцев, так и рядом с близкими.

В прошлый праздник ровно в понедельник
Я сидел у краешка стола
Бледная бескровная беседа
Чуть плыла

«Я сидел у краешка стола» — его позиция всегда крайняя. Поэт не один, но при этом одиноко сидит на периферии. «Бледная бескровная беседа/ Чуть плыла», — его совсем не занимает, что происходит вокруг. Кто говорит, о чем говорят — это неважно, ведь он обособлен, и тягучая беседа лишь навевает скуку.

Лимоновское «я» все время тяготеет к уединению. Его занимают лишь долгие прогулки в одиночестве и постижение мира, «узкого», «тайного» («Лето 1978»)

Мир посещая узкий тайный
Я был восторженно один

Но где же искать отдушину, если ты отчужден от общества? Очевидно, в любви.

Любовная лирика Лимонова изобильна, но многие стихотворения имеют схожую сюжетную канву: его либо уже покинула возлюбленная, либо их отношения на исходе — и разрыв случится если не сейчас, то довольно скоро.

Когда в земельной жизни этой
Уж надоел себе совсем
Тогда же заодно с собою
Тебе я грустно надоел

И ты покинуть порешилась
Меня ничтожно одного
Скажи — не можешь ли остаться?
Быть может можешь ты остаться

( «Послание»)

Мысли поэта, оставленного возлюбленной, спутаны, он полностью дезориентирован — и это отражается на письме: сбивающийся ритм, тавтологичность («Свое решение решив не изменять»), грамматические ошибки в употреблении отдельных словосочетаний («Что я прошусь тебя внутри»).

Отвергнутый всеми, он до конца цепляется за возлюбленную — как за последнего человека в жизни, но и она его оставляет. Одно дело, когда тебя отторгает мир, когда ты становишься противен сам себе («Когда в земельной жизни этой/ Уж надоел себе совсем»), — это еще можно пережить, но когда от тебя уходит самое дорогое — твоя любимая, это уже подлинное отчаяние.

В конкретном, материальном мире (полном бытовых деталей) у Эдуарда Лимонова нет места Богу. Он, как и у Ницше, давно умер — и поэт лишь констатирует его отсутствие. Лимонов уподобляется деистам, которые верят в божественное происхождение мира, но при этом утверждают, что Бог давным-давно покинул землю и не вмешивается в дела людей.

Умру я здесь в Саратове в итоге
не помышляет здесь никто о Боге
Ведь Бог велит пустить куда хочу
Лишь как умру — тогда и полечу
Утрата Бога. Куда идти, куда податься?

(«Саратов»)

На первый взгляд может показаться, что в советском Саратове «не помышляют о Боге» в силу атеистической идеологии СССР. Но строкой ниже Лимонов выдвигает иную версию: Бог не дает советов, прямых установок, он готов принять человека только после смерти, а сейчас может лишь разводить руками, оставляя вопрос «Куда идти, куда податься?» без ответа.

Бог существует у Эдуарда Лимонова в метафизическом плане и не соприкасается с реальным миром. Лимонов хочет уйти в эту сферу высокого и духовного, соединиться с Богом, «вспорхнуть» к нему — и отчетливее всего это проявляется в стихотворении «Я изменился, душа изменилась…»:

Так бы расплакаться к Богу с дороги
Я тоже ребенок у Божьих ног
Я тоже хочу целовать порог
Дело не в том чтобы не умереть
А чтоб не страдать бы. а чтоб не болеть
А так бы возвышенно к Богу вспорхнуть

Лимонов идентифицирует себя с ребенком, маленьким и беспомощным перед большой силой, которая защитит и утешит. Но сослагательное наклонение подчеркивает нереальность этих мечтаний.

И отвергнутому всеми, лишенному жизненных координат и даже божьей помощи поэту остается лишь один выход, одно общество — себя самого.

Я в мыслях подержу другого человека
Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу
И редко-редко есть такие люди
Чтоб полчаса их в голове держать
Все остальное время я есть сам
Баюкаю себя — ласкаю — глажу
Для поцелуя подношу
И издали собой любуюсь
И вещь любую на себе
Я досконально рассмотрю

(«Я в мыслях подержу другого человека»)

В стихотворении «Я в мыслях подержу другого человека» лимоновское «я» полностью сконцентрировано на себе и своей внутренней жизни как бы в продолжение тютчевского принципа «Лишь жить в себе самом умей» («Silentium»). Поэт изучает себя, любуется каждой своей черточкой. И в этом любовании есть что-то нарциссическое и даже эротическое.

Эта попытка отделиться от мира, жить от него автономно неизменно выливается в конфликт с обществом. «»Героическое видение» мира Лимонова предполагает только один жизненный путь — «героический». А таковым является БУНТ, бунт в соответствии с любимым лимоновским лозунгом Бакунина — «Разрушение есть созидание»», — пишет Ярослав Могутин в статье «Воспоминания русского панка, или Автопортрет бандита в молодости».

Говоря о поэзии Эдуарда Лимонова, нельзя забывать, что Лимонов — это оппозиционный политик, самый известный национал-большевик. Поэтому в его лирике не может не возникнуть протестных мотивов.

Так в стихотворении «Вот я вечером гуляю взаперти…» Лимонов именует себя «героем». Правда, подвиги у него сомнительные: то победа над соседями, то над пьяницей-поэтом — и это снижает пафос стихотворения, делает борьбу Лимонова абсурдной и нелепой.

И отца. соседку Лиду поборол
Ее мужа дядю Колю поборол
И Макакенко соседа поборол
Победил соседа Гену и ушел

Я и Мотрича поэта победил
Стал он пьяница а я писал. следил
Алкоголик он по улице бежит
А я пишет вспоминает и молчит

А итог опять же один — одиночество. Он победил всех своих мифических врагов, и у него осталась лишь «полная тишина».

Но сколько бы лирический двойник Лимонова ни утверждал, что ему хватает общества его самого, его постоянно тянет к людям, к людским скоплениям…

В поэзии эмигранта-Лимонова главенствует тема Родины. Реальному Эдуарду Лимонову постоянно приходилось менять свое место жительства. И в связи с этим неудивительно, что одно из ведущих мест в лирике Лимонова занимает тема бездомья, поиска своего «угла».

В Париже холод такой густой
Как будто Сибирь — Красноярский край
И нету дома. «Пойду Домой!»
А сам идешь в дровяной сарай
Живу как волк и умру как волк

(«Сосед англичанин надел кожух…»)

Лимонов не проводит черту между, казалось бы, столь разными Парижем и Красноярским краем, ведь для него все одно — и там, и там у него нет дома, лишь «дровяной сарай». «Живу как волк и умру как волк» — в связи с этим очень органично встраивается в стихотворение образ волка-одиночки, который символизирует не человеческую, а «животную» тоску.

Ах родная родная земля
Я скажу тебе русское — «бля»
До чего в тебе много иных
золотых и нагих

Так зачем же тебе я — урод
народившийся из темных вод
подколодных ночных берегов
городов

Так зачем я тебе от стены
Где всегда раздвигали штаны
Где воняет безмерно мочой
так зачем я тебе городской 

Краснощеких возьми деревень
У них поросль растет каждый день
Я зачем тебе с тонким лицом
Со здоровым возись подлецом

(«Ах родная родная земля»)

В стихотворении «Ах родная родная земля» возникает вариация на лермонтовскую тему «немытой России». У Лимонова «родная земля» — это место, где много «золотых и нагих» (то есть прекрасных и талантливых людей), но в то же время стоит неприятный запах («Где воняет безмерно мочой»), и все подчинены удовлетворению своих низменных потребностей («Где всегда раздвигали штаны»). Лирический двойник Лимонова, возвышенный интеллигент «с тонким лицом», отнекивается от родной страны, чуждается ее, но Родина ему возражает:

Отвечает родная земля
— Ты назад забери свое «бля»
Только ты мне и нужен один
Ты специально для этих равнин
Ты и сделан для этой беды
для моей для травы лебеды
И для шепота ржавых ножей
Я ищу бедной груди твоей

Оказывается, что именно такой, не похожий на деревенских «краснощеких» парней Лимонов ей и нужен, что он рожден для Родины. Здесь возникает мотив избранности, все того же «геройства». Лимонов и отделяет себя от всех, и подчеркивает, что смысл его существования — служение обществу (своим согражданам), поэтому его жизнь как бы сливается в едином порыве с остальными жизнями.

Нарциссизм лимоновского «я» в этом стихотворении завуалирован. Он хоть и называет себя «уродом», но все равно возводит в разряд тех, от кого зависит судьба родной страны. Эта избранность — поэтическая («Глаголом жги сердца людей»). Лимонов не пишет, что Родина выбрала именно его, потому что он поэт. Но кто еще, кроме поэта, может напрямую начать говорить не с генсеками, президентами, но с Родиной?

Как отмечалось ранее, Эдуард Лимонов внутренне стремится к людям, ко общности, людской массе. Например, в стихотворении «Уже шестое февраля» появляется фраза: «Я — пролетарий стран». Но наиболее ярко стремление к коллективизму у Лимонова проявляется в «Оде армии»:

Право же слово только к армии
я испытываю почтение в моей стране

<…>

Дай испить. наглядеться чинов твоих нижних
и верхних
не вникая в их человеческое нутро
о дай мне
не болезнь о белом горле. не жалость ангинную
скрипящих толстовских
а мощь боевых единиц
ряды к земле наклоненные
сиротливую решительность общего щита

Будь готова идти куда угодно
В сторону вверх вниз влево и вправо
единственная чистая сила
красивая грубая сила
Армия!

Коллективистская сущность армии в стихотворении не раскрывается, она вынесена за скобки. Но читатель понимает, что за «общими щитами», «верхними и нижними чинами», «базовыми единицами» скрыты сотни людей — офицеров и простых солдат. Сам Лимонов, как сын офицера и участник военных конфликтов в Югославии, не может этого не понимать. В казарме, окопе, на поле боя практически отсутствуют личные границы — и волей-неволей приходится постоянно контактировать с другими, быть частью общности — именно в этом Лимонов видит свой идеал.

Желание слиться с другим человеком, подвергнуться взаимопроникновению с ним в конце концов выливается в эротизм, в попытку перевести потребность в мировой любви в область плотского, сексуального. Особенно много эротического и телесного в «Стихах последних лет» (2000-2003), время создания которых приходится на период пребывания Эдуарда Лимонова в Лефортово.

«Тюремные» стихи на тот момент уже почти шестидесятилетнего Лимонова полны обнаженных женщин и половых актов. И даже образ тюрьмы наполняется эротическими подтекстами: «Тюрьма живет вся мокрая внутри» («Саратовский централ»).

Пойти бы погулять с блондинкой
С изящной тонкой половинкой
Пойти бы с ты бы погулять
Блондинку б нежную обнять
И сиську ей рукою мять

<…>

ТЫ как цветок на нежном поле
Как платье льнет к тебе. Доколе
Сидеть в тюрьме, пыхтеть, вонять?
Блондинку б скользкую обнять!

(« Пойти бы погулять с блондинкой»)

Тюрьма, как и армия, — общность поневоле. Но, в отличие от армии, тюрьма не наполняет Эдуарда Лимонова энтузиазмом, ведь зэки не объединены общей целью или идеей (например, служением Родине). Блондинка становится синонимом вольной, сладкой жизни. Блондинку окружают эпитеты: «изящная», «нежная», в то время как тюрьма ассоциируется с потом и нечистотами («Сидеть в тюрьме, пыхтеть, вонять»). И поэтому эротические детали («И сиську ей рукою мять») и явный сексуальный подтекст стихотворения выступают здесь как синоним жизни (воли), противопоставленной замкнутому существованию (неволе и тюрьме).

Лирический двойник Эдуарда Лимонова мечется от человека к человеку, из страны в страну, но везде приходится не к месту — и ему Лимонова остается лишь компания его самого. Но стремление поэта к людям находит выражение, во-первых, в жажде коллективизма, социума — будь то армия, партия (хотя у Лимонова-поэта тема политики, казалось бы, совершенно отсутствует) или целый класс, во-вторых, в его желании сблизиться с окружающими — прежде всего с женщинами. И даже половой акт в контексте лирики Лимонова воспринимается как близость тел, как единение человека с человеком.

Но в первую очередь олицетворением общности людей для Лимонова является Родина. Раз за разом он обвиняет Родину в неблагосклонности, в холодности, в невнимании к нему, поэту, который ее прославляет. Но все же, несмотря на бесконечные упреки, Эдуард Лимонов, даже находясь за границей, не может вновь и вновь не возвращаться к образу своей страны.

Весь внешний эпатаж, заигрывание с фашизмом («Старый фашист»), с провокационными фразами и непечатными словами — это желание быть услышанным, утробный крик. Ведь независимо от возраста Эдуард Лимонов всегда остается «ребенком у Божьих ног» — капризным, требовательным, но со своим, особенным восприятием мира.

Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!