Татьяна Веретенова
Родилась в Москве в семье филологов. В 1996 году закончила филологический факультет МГУ. Преподавала русский язык и литературу XIX века. Занималась исследованием творчества Гайто Газданова. С 2008 года жила в Индии и Таиланде, вела классы по хатха-йоге, читала лекции по «Йога сутрам» Патанджали, основам аюрведы и ведической астрологии, сотрудничала с аюрведическим госпиталем в Чилианауле (Средние Гималаи). С 2013 живет в Германии, Индии и России попеременно.
Не стреляйте в «новый реализм»!
О книге Андрея Рудалева «4 выстрела. Захар Прилепин. Сергей Шаргунов. Роман Сенчин. Герман Садулаев». «Молодая гвардия», 2018
Не припомню, чтобы книга вызывала столь противоречивые чувства. Радость и возмущение, интерес и гнев! Эту книгу хвалил и настоятельно рекомендовал питерский филолог и писатель Андрей Аствацатуров; выступая в декабре на Нон-фикшн, он назвал ее лучшей критической книгой, прочитанной в прошлом году. Рассуждая о ситуации в современной русской прозе, Аствацатуров обнаружил здравую и системную позицию (жаль, что он сам пишет больше о литературе зарубежной). Его выступление было самым ярким и информативным из того, что мне довелось услышать за пять дней книжной ярмарки, и я поспешила на поиски упомянутой книги, которой, кстати, на ярмарке не оказалось. Впрочем, вскоре она была обнаружена в Доме книги на Арбате.
Эта книга — первый общий портрет поколения “новых реалистов”, поколения “новой искренности”, пришедшего на смену постмодернизму. Достоинства ее очевидны. Прежде всего, ценно, что эта книга вообще есть, важен сам факт ее наличия, она — первая. Во-вторых, это отчасти автопортрет: говоря о поколении, Рудалев подразумевает “мы”; не фантазирует, а знает материал изнутри, близко знаком со всеми четырьмя своими героями и даже впадает временами в мемуарную тональность. Автор являет собой тот редкий сегодня тип критика, главная цель которого — “искреннее желание добра и пользы”, а его чистый и зоркий взор видит в анализируемых текстах прежде всего светлое. Отсутствие сарказма, стеба, злой иронии нынче редкость и обнаруживает позицию нравственно крепкую и цельную, вызывающую доверие и уважение. И, наконец, главное: рассматривая то или иное произведение, Рудалев разгадывает намерения автора, распознает его социальные и психологические мотивации.
Каждому из четырех писателей посвящена отдельная большая глава, содержащая анализ авторского мировоззрения, особенностей художественного подхода и описание творческого пути. Так Рудалев делает акцент на “предельной честности” (“не может поступиться правдой”) и простоте Романа Сенчина, описывает его “особую форму подвижничества — погружение на самое дно” и доказывает, почему это “очень светлый, жизнеутверждающий писатель”. У Сергея Шаргунова отмечает активную, энергичную, громкую позицию, декларативность (манифест “Отрицание траура”); сравнивает его с Маяковским и прослеживает этапы творчества, называя последний периодом “прозрачности и простоты”. Говоря о Захаре Прилепине, отмечает масштаб таланта и высокую работоспособность: “Нужно быть симфонической личностью, чуткой и распахнутой миру, много отдавать, быть щедрым. За это воздастся”. Признаюсь, самой интересной стала для меня последняя глава — про Германа Садулаева, раньше я читала всего лишь несколько его рассказов. Приведенные высказывания Садулаева и суждения автора о нем оказались неожиданно созвучны, особенно связь между советской ментальностью и индуизмом, стирание биографии и личности. Поняла, что срочно нужно читать роман Садулаева “Иван Ауслендер”. Кстати, книга Рудалева выполняет еще одну важную задачу — показывает, что необходимо прочесть, а с чем достаточно ознакомиться в пересказе.
За “4 выстрела” Андрей Рудалев получил премию имени Федора Абрамова “Чистая книга”. Однако этой чистой, наполненной точными суждениями книге парадоксальным образом не хватает ясности. В самом начале автор признается в “страхе перед большим текстом” — привычнее писать небольшие статьи. В результате, создавая большой, книжный текст автор перестарался: если книгу сократить примерно на четверть, она от этого только выиграет. В текст как будто втиснуты все цитаты и суждения, что автору удалось собрать, — многие из них он пересказывает затем своими словами, и возникает эффект дежа вю — так, я это уже читала. Листаешь на три страницы назад — да, то же самое, другими словами. Зачем? Чтобы книга была толще? Отягощают текст и слишком длинные пересказы (например, “Обители” Захара Прилепина), и отступления на политические темы. В высказываниях автора о политике, в анализе раскола в обществе в связи с завершением СССР много справедливого, но об этом лучше написать отдельную книгу. Названия параграфов, действительно, напоминают заголовки газетных статей, в основном они метафоричны и не дают читателю никакой информации, их вообще можно было не выносить в оглавление. “Пластмассовый мир победил”, “Сегодня как завтра”, “Испытание чудом”, “Критическая масса”, “Поедая собственную душу” — после прочтения книги сложно вспомнить, что именно автор обозначил этими заголовками.
Огорчают обложка и название. Обложка выглядит карикатурой, пародией — русские писатели изображены как памятник американским президентам. Но книга серьезная, во введении дана толковая характеристика национальной специфики русской литературы. Тогда что это? Шутка художника?
С названием еще печальнее. Откуда взялись “четыре выстрела”, однозначно создающие агрессивно-милитаристское впечатление? Параллель с брошюрой столетней давности: Рюрик Ивнев “4 выстрела: Есенин, Кусиков, Мариенгоф, Шершеневич” — под силу разгадать лишь узкому специалисту. И сколько бы потом автор ни объяснял, что это не выстрелы, а объятия… поздно!
Ключевой вопрос: кто потенциальный читатель этой книги? Меня всегда удивляло легкомыслие авторов, в процессе написания книги не задумывающихся о том, кто будет читать результат их трудов. С “4 выстрелами” вышло досадно: по содержанию книга достойна широкой читательской аудитории, более того, ей нужна, но прочтут и оценят ее только специалисты вроде Аствацатурова.
К сожалению, Андрей Рудалев придерживается интонации узкого круга, “для своих”. Он говорит о “новом реализме”, оставаясь внутри него, не разворачиваясь к массовому читателю, чтобы показать этот важный (уже прошедший) этап русской прозы со стороны. “Что такое Липки? Для каждого свое”. Неужели сложно написать, что это отель под Звенигородом, в котором в течение нескольких лет проходили форумы молодых писателей? Читатель обязан это знать? Получается “свое для своих”.
Но сильнее всего раздражает отсутствие структуры, логики текста. Разделив книгу на 4 большие главы по фамилиям героев, автор при этом постоянно их друг с другом сравнивает. Так в главе про Садулаева, например, очень много про Шаргунова. Сравнения необходимы, но, когда очередной абзац начинается с предложения “Но вернемся к роману”, хочется выругаться — листаешь назад, чтобы понять, к какому роману хочет вернуться автор — а там про несколько романов разных авторов! Рудалев увлекается то цитированием других критиков, то чрезмерным пересказом, а читатель вынужден барахтаться в волнах материала, не надеясь на авторскую помощь. Конечно, это скорее претензии к редакторам. Но чего можно от них ожидать, если не устранена даже путаница имен: актер Николай Рыбников назван Алексеем, а Роман Сенчин разок Русланом? Обширный материал, собранный Рудалевым, требует вдумчивой и серьезной редактуры.
Удивило отсутствие отдельной главы про одного из самых заметных новых реалистов — Андрея Рубанова, хотя он неоднократно упоминается. Почему ему не досталась отдельная глава? Только потому, что у Рюрика Ивнева было всего четыре выстрела?
Позволю себе помечтать. А вдруг автор все-таки решит, что его книга для “простых людей”? И захочет переделать и переиздать её, найдет редактора мудрого и строгого, поменяет название и обложку, удалит из текста политику, сократит цитаты, допишет главу про Рубанова, уйдет от жанра мемуарного междусобойчика к просветительскому жанру учебного пособия. Да, было бы замечательно, если бы эта по-своему уникальная книга переродилась в учебник для старшеклассников и студентов. Каждая глава про писателя начиналась бы очерком его биографии и творчества, названия произведений были бы выделены жирным шрифтом (с обозначением года создания), каждому роману или сборнику был бы посвящен отдельный параграф. А в заключении автор мог бы обозначить дальнейшие творческие направления своих героев, потому что далее пути их разнятся, а в современной русской прозе обозначаются новые тенденции.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
