Анна Аликевич

Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).

Мир вверх ногами

Висенте Уидобро «Альтасор Высокол, или Путешествие с парашютом: поэма в семи песнях». М.: Инфинитив: Центр книги Рудомино, 2021.

1.

Впервые увидела свет на русском языке поэма и главный труд жизни Винсенте Уидобро «Высокол, или Путешествие с парашютом», посвященная осмыслению событий Первой мировой войны и технической революции начала XX века. Екатерина Хованович, переводчик, во вступлении делает акцент на лингвистических экспериментах чилийского двуязычного поэта, жизнь которого была связана с Францией, а французский отчасти заменил ему родной испанский. Однако в данном случае даже по совершенному переводу сложно судить об оригинале, разве что о его содержательной стороне, потому отечественный читатель должен принять, что значительная часть созданного Уидобро останется для него непереводимой. А всё, что можно осмыслить с точки зрения разума, а не музыкального строя этой вещи, мы попытаемся открыть.

Ночь приходит искать своё сердце в морях
Взгляд растет становясь потоком
И пока кувыркаются волны
А луна световой младенец избегает морских глубин
Посмотри и увидишь в небе больше сокровищ
Чем выносят ручьи из подземных каменоломен

Менее известный соратник французского абсурдиста Тристана Тцары, автора знаменитой поэмы «Лицо наизнанку», Уидобро по плодовитости сопоставим со своим оппонентом Пабло Нерудой, однако его поэма скорее продолжает традицию языковых изысканий и музыкальных экспериментов, нежели призывает к чему-либо или к кому-либо напрямую обращается. 1920-е годы были богаты лингвистическими опытами, когда поэты всего европейского мира мечтали открыть или создать новый язык, более соответствующий новому обществу как с идейной, так и с технической точки зрения. Заумь Хлебникова и неологические эксперименты Маяковского вряд ли могли быть прочтены и поняты Уидобро, тем не менее вопросы, которыми он задавался, всё те же: возможно ли художественное произведение без смысла, насколько «старое» слово может быть модифицировано и что оно таит в себе, возможно ли в принципе изобрести новый язык, скажем, соединив два старых… Но, несмотря на отнесение творчества Уидобро, как и творчества Тцары, к абсурдистской традиции, мы с удивление видим, что его главная поэма опирается на классические, почти античные принципы. Читая ее, мы вспоминаем то «Божественную комедию» и Гесиода, то труды о происхождении мира античных философов, то… ранние поэмы Маяковского.

«Высокол» был написан вчерне на французском языке в 1919 году, когда Первая мировая уже оставила свой неизгладимый след в сердцах европейцев и мир казался им склепом, нуждающимся в возрождении, забвении трагедии прошлого и поисках новых смыслов. Подобно Тцаре, Висенте потрясен печальностью последствий войны, но если первый уходит вглубь себя и оплакивает произошедшее, то Уидобро находит мистическую отдушину в мире грез, где беседует с Создателем, встречается с Девой, обращается к своей возлюбленной, познает душу слов, осмысливает смерть и, наконец, вырабатывает новый язык, на взгляд непосвященного читателя — звуковую бессмыслицу.

И сейчас в году одна тысяча девятьсот девятнадцатом  выпало мне
Говорить что настала зима и в конце концов
Европа похоронила всех своих мертвецов
Море слез обратилось в крест из снега
Миллионы рабочих поняли наконец
И подняли к небесам свои зоревые флаги
Придите придите мы ждем вас потому что вы наша надежда

Труд в семи песнях со вступлением, начинаясь с довольно ясного обращения к собственной биографии и затем к Творцу, — к концу становится практически непереводимым набором звуков. Очевидно, что произведение Уидобро обращается не к «рядовому мещанину» или даже «любителю поэзии», а скорее к активному участнику поэтического процесса, для которого языковые и музыкальные эксперименты — отражение лица эпохи и творческое сопровождение современности 20-х годов, а не непересказываемая белиберда. В этом смысле содержание поэмы неотделимо от ее формы, можно даже сказать, что форма отчасти является ее смыслом. Осознав себя как зрелую личность («я родился в тридцать три года… под гортензиями и аэропланами зноя»), вкратце поведав биографию «астронавта» («Моя мать говорила на языке зари и готовых упасть дирижаблей. Волосы ее были цвета знамени, а глаза — полны кораблей»), поэт решает взглянуть на мир с высоты воображаемого парашютного прыжка, дабы увидеть целостную картину происходящего. Для этого он пытается создать новый язык и интерпретировать космогонию. В трудное время, когда едва угас пожар Первой мировой, Создатель рассказывает поэту о своих трудах по созданию Вселенной, затем ему является некая Дева, отождествимая отчасти с Мадонной, отчасти с Музой или Вестницей, и путешественник узнает, что горька судьба человека даже в таком перекроенном прогрессом мире, что неизбежна гибель, и никакая панибратская беседа с Создателем в духе Владимира Маяковского не способна переменить вечный закон жребия земного. Можно проклясть мещанство и выкинуть из головы мораль, осознать исчерпанность христианства, порадоваться братским народам, разорвавшим цепи угнетения, увидеть тысячи аэропланов, но этот новый человек вместе с тем не может преодолеть неизбежности своей смертности, времени, катаклизмов. Тем не менее, принимая свою малость и конечность, по Уидобро, человек не должен оставлять попыток изменить мир или хотя бы вступить в диалог со Вселенной.

Будем и дальше в мозгу засевать землю ошибок
Будем и дальше в груди засевать землю правды
Будем и дальше
Всегда как и прежде вчера как и завтра потом как и после
Нет
Так не годится <…>
Горькое осознание тщетности жертвы
Бесполезности эксперимента
Провала небес

Конечно, автора можно обвинить в нарциссизме, в постановке себя в центр мира, в противопоставлении своей веры и избранности большинству «с завода по производству одних и тех же стремлений». Но некоторая доля эпатажа и шокирования публики была нормальной для 20-х годов, когда театрализация, гиперболизация и выпячивание образа автора были лишь популярным приемом, а мысли о новом свободном человеке охватили полмира: «Мне не нужны ваши прочные стулья на которых вы так удобно уселись». В отношении своих посылов Уидобро весьма традиционен для своего революционного времени. Не столько смысловое новаторство, сколько глубокая поэтичность (опять же консервативная ценность) является его сильной стороной:

В детстве в горючем как спирт моем детстве
Я сидел по ночам посреди дороги
И внимал красноречию звезд
И риторике дерева
А ныне снег равнодушия по вечерам засыпает усталую душу

Если же говорить о коммунистических грезах о городе будущего, свойственных поэтам 20-х, то у философа Висенте они присутствуют лишь в контексте, и проблемы человеческого духа и непознаваемого занимают его гораздо более, чем критика старого режима. Да, он признает, что старая вера и старый Бог, отсталая медицина и даже отсталая поэзия исчерпали себя, а футуристические мечты о технике, покорении космоса, идея величия нового человека-творца — так заманчивы, что человек забывает о смирении и неизбежном, которому не в силах противостоять. Скорбя об уже пережитых катаклизмах, Висенте тем не менее имеет в себе и дух оптимизма в отношении наступающего времени, он верит в нечто, способное обновить мир, по крайней мере его собственный.

Это не только новый язык, но и встреча с женщиной, несущей обновленные смыслы.

2.

Появление женщины-путеводителя в поэме — опять же традиционный, а не новаторский прием. Первая супруга поэта является прототипом современной Беатриче, помогающей лирическому герою воспринять мир: «Ты подвязала волосы вот и день // Ты распустила волосы вот и ночь».

Постепенно, обозрев Вселенную и признав, что она полна надежд и скорби, автор приступает к созданию нового мира прямо в своем тексте, преобразуя его язык и метафорическую систему. Этот эксперимент словно бы составляет новый словарь и ищет новую связь между словами, а значит, между компонентами мироздания. Сама подобная идея близка революционному романтизму, мыслям о влиянии художественного текста на реальный мир — и конечно, крайне неудобна читателю, почти потерявшему нить повествования. Сейчас мы понимаем, что реальный мир вещей и идеальный мир поэзии, возможно, и вовсе никак не связаны между собой, но для 20-х, когда на отечественной почве имажинисты пытались преобразовать мир словом, а футуризм — победить реально существующее мещанство или бюрократизм под знаменами технического прогресса и нового общества, возможно, и Уидобро верил в некую реальную силу звуков и сочетаний слов, влияющую на происходящее во внешнем мире. Но неверно было бы отождествить его с неким испаноязычным Хлебниковым, в своей каморке создающим гениальные созвучия, непонятные «среднему читателю», и являющим собой асоциальное, печальное и странное существо вне того поэтического космоса, где поэт становится Председателем земного шара.

Уиу уиуи
Траляли траляля
Айя ай ай аайя и и

Романтический в своем творчестве, в жизни Висенте Уидобро был активным общественным деятелем, однажды даже баллотировался в президенты. Вместе с Тцарой он участвует в руководстве журнала Charies d’Art, после выхода многочисленных поэтических сборников находит себя в политической деятельности на стороне коммунистов, вступает в скандальную связь с 14-летней Хименой, пытается снять фильм «Калиостро» и создает теоретические труды по литературным абсурдистским течениям, общаясь с Пикассо, Кандинским и Нерудой.

Безусловно, для отечественного читателя полный перевод главной книги Уидобро восстановит пробел в языковых изысканиях и опытах 20-х годов в европейской поэзии, но не относится ли его поэзия уже более к истории литературы, нежели к самой литературе, насколько она понятна и близка современному читателю — это вопрос открытый.