Ольга Балла: «Написать о книге – это наиболее интенсивный способ её прочитать»
Ольга Балла – неутомимый подвижник нашего безнадёжного дела. Книги для неё – нектар и амброзия; дедлайны – ускоренная выработка слов о прочитанном; а наш разговор – приятное (надеюсь) исключение, когда можно поговорить о форме и содержании домашней библиотеки, путешествиях внутрь книжных миров и себя – и немного поупражняться в бытии. Беседует Владимир Коркунов.
Сокращённый вариант интервью опубликован в «НГ-Ex libris» от 15.02.18.
Ольга Анатольевна Балла (р. 1965) – журналист, книжный обозреватель. Окончила исторический факультет Московского педагогического университета (специальность «преподаватель истории и общественно-политических дисциплин»). Редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание-Сила», редактор отдела публицистики и библиографии журнала «Знамя». Публиковалась в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение», «Воздух», «Homo Legens», «Вопросы философии», «Дружба народов», «Неприкосновенный запас», «Огонёк», «Октябрь», «Техника – молодёжи» и др., на сайтах и в сетевых журналах: «Лиterraтура», «Гефтер», «Двоеточие», «Культурная инициатива», «Русский Журнал», «Частный корреспондент», «Textura» и др. Лауреат премии журнала «Новый мир» в номинации «Критика» (2010). Автор книг «Примечания к ненаписанному» (т. 1-3, USA: Franc-Tireur, 2010) и «Упражнения в бытии» (М.: Совпадение, 2016). Единственная поэтическая публикация – в газете «Маяк» Пушкинского района Московской области. Живёт в Москве.
Владимир Владимирович Коркунов (р. 1984) – поэт, литературный критик, редактор. Родился в 1984 году в Кимрах (Тверская область). Окончил МГУ приборостроения и информатики и Литературный институт им. А.М. Горького. Стихотворения публиковались в журналах «Цирк “Олимп”», «Лиterraтура», «Гвидеон», «Арион» и др. Рецензии и статьи — в журналах «Новый мир», «Воздух», «Новое литературное обозрение», «Знамя», «Волга» и др. Соредактор журнала «Контекст». Кандидат филологических наук. Живёт в Москве.
– Критик, если утрировать, – это профессиональный читатель, который выбрал особую форму работы с текстом. Для чего вам нужна подобная рефлексия?
– Просто я так лучше всего думаю – можно даже сказать и так: в каком-то смысле написать о книге – это наиболее интенсивный способ её прочитать. Такое чтение фокусирует взгляд, настраивает восприятие. Читающий «профессионально» читает ещё и – по крайней мере, по идее – качественно. Вот первая из важных причин.
Вторая – та, что иной раз о книге хочется или чувствуется нужным написать затем, чтобы иметь к ней и / или к её автору – отношение, разделить судьбу этой книги или её темы, войти в её смысловой круг и жить там.
Ну и, наконец, потому, что это вообще интересно – как тип действия. Запускает выработку адреналина и всяческих гормонов удовольствия. Наверное, во мне всё-таки умер не вскультивированный вовремя, по небрежению и невнимательности к самой себе, филолог, – в отрочестве и юности изрядную часть моих чтений составляли критика и литературоведение: мне было интересно разбираться, как и почему устроены тексты как часть мироздания. Если бы я чудесным образом обрела хотя бы ещё одну жизнь с сохранением тех же самых личностных свойств, а я, разумеется, этого хочу (и даже согласна на сохранение личностных свойств, хотя, право, стоило бы уже обзавестись другими), – я бы обязательно постаралась получить качественное филологическое образование.
И, в конце концов: уж если возможно зарабатывать (хоть какие-то) деньги любимым занятием – чтением книг и писанием – то грех упускать такую возможность!
– А писать стихи или прозу пробовали?
– Ещё как, и исписала этим в начале жизни неистовое количество бумаги. Обычно в ответ на вопросы, почему перестала, я отвечаю, что хорошо не умею, а плохо – стыдно. Это совершенная правда, но не вся: стихи перестали быть – как отрезало, с несколькими незначительными рецидивами – после одной кризисной ситуации в юности, из-за катастрофически пережитой несчастной любви. Я вижу, что это связано, хотя не совсем понимаю, как именно, и принимаю, например, такое объяснение: тогда во мне умерла старая личность и стала расти новая, совсем другая. Выпала (была выдернута, и довольно кроваво) молочная личность и стала расти коренная. Вот до сих пор и растёт.
Стихи я потом пыталась некоторое время делать (тут хорош именно этот глагол), но быстро поняла, что не стоит стараться, раз ушло нечто важное, что делало возможным их самовольное возникновение, – ритмический субстрат и соответствующая ему совокупность жизненных сил. Жизненные силы стали направляться в другие стороны. Лучше выращивать живое.
С прозой проще и, так сказать, менее травматично. Писание её мне очень нравилось – как создание миров, параллельных данному нам в ощущении, – но с самого начала было ясно, что мне мучительно не даётся её сюжетная и драматургическая компонента. Пыталась биться, но ничего качественного не добилась. Я могу в подробностях придумать несуществующих людей, причём даже с их душевным устройством, с прошлым и будущим, несуществующие пейзажи, интерьеры, но практически беспомощна в убедительном и интересном придумывании того, как эти люди будут друг с другом взаимодействовать и что из этого выйдет. В юности писала громадный роман, который в конце концов рухнул под собственной тяжестью, не будучи доведён до конца, перегруженный всем мыслимым, что хотелось туда вместить (а хотелось примерно всё) и строившийся, скорее, росший, как разбегание и ветвление сюжетных линий. (Такую перегрузку способен выдержать только дневник – за что и любим.) Кстати говоря, мне и в читаемых текстах сюжет в смысле действия, интриги и т.п. интересен менее всего и скорее даже мешает, – кажется только поводом сказать то, что говорится, вынужденным костяком, на котором всё это говоримое крепится. Читать интереснее всего тексты, в которых сюжет по меньшей мере не главное, – разве что это сюжет развития мысли, её внутренней драматургии, но это другое. Эссеистика видится прекрасным выходом. Кстати, дневник ведь тоже проза, и в этом смысле я её, конечно, пишу.
Состоявшаяся в позапрошлом году книжечка «Упражнения в бытии» – тоже разновидность дневника, текст, свободный от сюжетного принуждения (я бы даже сказала, от сюжетного насилия). Писалась она как схватывание в ЖЖ мыслей и внутренних движений, возникающих по ходу работы, в порядке отвлечения от неё, как параллельное ей течение. Но сказать, что там совсем не было замысла и умысла, тоже нельзя – умысел был, и вот какой: писать дневник, свободный от (никому на самом деле не нужных) личных подробностей, как бы текущую историю человеческого существа вообще, прослеживание его внутренних структур – то, что Фернанду Пессоа назвал «автобиографией без фактов». Понятно, что уловленное там – не универсально и, конечно же, привязано в своём возникновении, в своей форме ко мне с моими человеческими координатами. Но мне в этом было (и остаётся) интересно то, что способно претендовать хоть на какую-то, пусть избирательную, общечеловечность: то, что эти человеческие обстоятельства, уйдя в свой час в землю, способны оставить после себя.
– То, что вы живёте по завету: ни дня без дедлайна, хорошо известно. А как много и быстро вы читаете?
– Это, конечно, очень зависит от характера текста, от задач по отношению к нему (что-то читается с конспектом, что-то глотается, по чему-то ползёшь) и актуального состояния читающего. В среднем получается одна-две книги в день – при условии, что день занят не только чтением (когда только им, это такая роскошь, о которой и мечтать грешно).
Скажем, книгу Игоря Сида «Геопоэтика», в которой 430 страниц, я прочитала за один вечер (нырнувший, конечно, глубоко в ночь) того дня, в который получила её от автора.
Кроме такого «потокового», «мейнстримного» чтения, когда книжки глотаются сразу, целиком и, как правило, ради написания о них текста, я ещё читаю несколько книг параллельно, в «фоновом» режиме, отвлекаясь и возвращаясь.
– Зачем поглощать такой объём книг – неужели в окружающем мире так мало интересного?
– Так книги и есть окружающий мир, один из путей, которыми мир к нам приходит, один из способов прожить то, что другими способами (скажем, непосредственного присутствия) прожито быть не может. Чтение книг – очень сильное чувственное событие.
Я вообще устроена так, что точнее, острее всего воспринимаю мир через текст (кино воспринимаю крайне плохо, даже с внутренним сопротивлением; музыку лучше, но очень стихийно, как природное явление). Мне чувствуется, будто из всего воспринимаемого текст оставляет человека наиболее свободным – и более того, разращивает его внутреннюю автономию, внутренние пространства.
А ещё я очень люблю шататься по свету и вступать в личные отношения с разными городами – как с личностями. Но проверено, среди прочего, и вот что: почему-то несловесная часть реальности – дорога, пространства – лучше всего воспринимается, когда на неё накладывается, резонируя с нею, образуя один общий чувственно-смысловой комплекс, какой-нибудь читаемый параллельно текст. Параллельное чтение текста – ещё один способ восприятия реальности, и из самых сильных.
– В прошлом году вы возглавили отдел библиографии журнала «Знамя». Новая метла, как известно, – новые правила. Скажите, какой вы видите работу вверенных вам разделов, что изменится?
– Пока я там ещё в стадии ориентирования и набирания навыков, но можно сразу сказать, что мне очень интересна новейшая русская литература, всевозможные точки роста в ней, разведывание новых путей, то, что полно будущим и вырабатывает его уже сейчас. Мне хочется обратить усиленное внимание на то, что пишут сейчас молодые те, кому сейчас от 20 до 30, ну, максимум до 35 лет, – и привлекать нетривиально мыслящих авторов, в том числе и из своего поколения, конечно, и из более старших. Мне бы хотелось представить разные видения современного литературного процесса, чтобы складывалась, насколько возможно, объёмная картина. Вообще же, по личному пристрастию, мне очень интересны критики с «культурологическим» видением анализируемых текстов, ставящие их в широкие контексты, – критика как форма самоосмысления культуры. Я уже рада видеть на страницах «Знамени» Александра Маркова и Александра Чанцева – людей с широчайшим видением; в июльском номере выйдет рецензия Дмитрия Бавильского, на продолжение сотрудничества с которым я очень надеюсь. (Это далеко не исчерпывающий список, просто неназванные о моих надеждах ещё не знают!)
– Поправьте, если ошибаюсь. В «знаменских» рецензиях авторы чаще стараются объяснить, нежели «сгустить» смысл. Форма должна быть сложнее содержания или её лучше оставить «первичному» произведению?
– Я бы «форму» от «содержания» вообще не отделяла. По-моему, они если что и должны, так соответствовать друг другу. И разве объяснение противоречит сгущению смысла? Я очень люблю, скажем, эссеистику Марии Степановой (вот кого, кстати, мечтаю видеть среди своих авторов в «Знамени»), – у неё как раз это и происходит: такое объяснение рассматриваемого предмета, при котором сгущение смысла максимально.
Кстати, я бы не делила тексты и на «первичные» и «вторичные». Всякий текст – комментарий, даже когда думает, что комментирует первичную сырую реальность, каждый так или иначе зависит от других прочитанных текстов, вступает с ними в явный или неявный диалог, в каждом – плотные слои культурной памяти.
– Как, на ваш взгляд, изменилась русскоязычная литература в последние годы? Кажется, нет больше книг, которыми зачитывались бы «все» (как в своё время было с «Пушкинским домом» Андрея Битова). Что происходит?
– Думаю, что даже «Пушкинским домом» не «все» зачитывались, – и слава Богу, люди разные. По-настоящему, конечно, на этот вопрос сможет ответить только социолог литературы, которым я, конечно же, не являюсь. Да, скорее всего, адресаты нынешней словесности стали более дифференцированными, но это, по моему разумению, хорошо и плодотворно. В попытке адресоваться сразу ко «всем» есть изрядная искусственность.
Мне кажется, русская литература становится всё разнообразнее и свободнее, по крайней мере, в её формах (неразъемлемых, как известно, с содержанием), в её отношениях со словом как со своим материалом. Думаю, нам ещё предстоят большие и неожиданные открытия.
– Почему ваши «Упражнения в бытии» ограничены дневниковыми записями 2006-2007 годов?
– Ограничение вышло чисто техническое: издательство задало книжке определённый объём, больше которого нельзя, ну я и поместила туда столько, сколько влезло, начиная с начала – ЖЖ у меня завёлся тоже вполне случайно, в январе 2006 года. Вместился как раз год с хвостиком. Особенного ничего в этом периоде нет, остальные периоды надеются войти в следующую книжку, которая, в свою очередь, тешит себя надеждою быть существенно больше.
Инициатива издать эти попутные текстовые бормотания (о ситуации человека в мире, она-то меня только и занимает) в одном переплёте была не моя, а издательства «Совпадение». Сама бы не решилась, я не считаю их чем-то таким важным, – хотя очень отвлечённо и подумывала, а как бы это выглядело, если собрать вместе? Но идея мне понравилась, я решила, что стоит попробовать, получить этот неведомый мне до тех пор вид опыта. Хотя одна книжка, аж целый трёхтомник, к тому времени у меня была, но вышла она в США в виде электронной матрицы, обретающей бумажную плоть по заказу читателя, и её, думаю, мало кто видел, и вобрала она в себя не дневниковые бормотания, а публиковавшуюся в разных местах эссеистику.
Записи эти от меня уже изрядно далеки, я уже не все и помню, поэтому трудно говорить о каких-то из них как о «важнейших» (если не вспоминается – какие же они важнейшие?), но более всего люблю я из этой книжки текст «Под грубою корою вещества» – о смыслах и ценности некрасивого, да фразу о том, что «бедами Господь переписывает нас набело», поскольку так оно и есть.
– Для успеха, как известно, недостаточно любить своё дело – нужны и страсть, и доля сумасшествия (но не одержимости!). Расскажите, как библиофаг Ольга Балла проводит свой идеальный день, и достаточно ли только книг для обретения гармонии?
– Как истинная сова и даже совища, я бы сказала, что идеальный день – это идеальная ночь! По крайней мере, это такой день, когда долго спишь (дописав и отправив на рассвете очередной текст к сроку – и отправившись спать с чистой совестью), просыпаешься уже в вечер и неторопливо – главное, чтобы неторопливо, без вечного чувства вины, стыда и неадекватности! – пишешь что-нибудь такое, что хорошо получается, а сделав приемлемую часть работы, отправляешься что-нибудь интересное читать.
Для гармонии книжек, конечно, совсем недостаточно (даже написанных!), но думаю, что для меня гармония и недостижима. Гармоничным людям – которые хорошо и с удовольствием умеют много всего в разных областях жизни, которые полно и ярко осуществились одновременно в разных областях – я как раз очень и вполне безнадёжно завидую. Я умею слишком мало и вряд ли уже научусь.
