Филипп Андреевич Хорват — писатель, книжный блогер, литературный обозреватель. Родился в 1983 году в Ташкенте Узбекской ССР. Окончил Санкт-Петербургский государственный Политехнический университет по специальности менеджмент и управление. Публиковался в журналах «Новый мир», «Бельские просторы», «Полутона». Живёт в Санкт-Петербурге.

Аромат старой «новой» словесности (шорт-лист премии «НоС»)

14-го января в Москве прошли финальные дебаты литературной премии «НоС», в рамках которых определились победители: первое место досталось книге Александра Стесина «Нью-йоркский обход», приз критического сообщества получил роман Линор Горалик «Все, способные дышать дыхание», призом зрительских симпатий отмечена книга Алексея Поляринова «Центр тяжести».

В коротком «НОС»овском списке восемь книг, из которых к стопроцентному фикшну относится лишь три — Евгений Чижов «Собиратель рая», София Cиницкая «Мироныч, дырник и жеможаха. Рассказы о родине» и Линор Горалик «Все, способные дышать дыхание». К жанру на стыке фикшн/нон-фикшн я бы отнёс тоже три романа — Николай В. Кононов «Восстание», Александр Стесин «Нью-йоркский обход», Кирилл Кобрин «Поднебесный экспресс». И, наконец, две книги нон-фикшн: Александр Долинин «Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар» и Даниил Туровский «Вторжение. Краткая история русских хакеров».

Нон-фикшн просит подвинуться

Финал «НоС»а демонстрирует довольно заметный крен в сторону нон-фикшна. Можно ли считать это ещё одним показателем общего повышенного интереса российского общества к книгам научного направления? Давайте разбираться.

Рост читательского спроса на книги этой ниши уже несколько лет отмечают издатели. К примеру, в 2018 году продажи направления «АСТ Nonfiction» холдинга «Эксмо-АСТ» выросли на 18,5%, став своего рода коммерческим драйвером для всего издательства. «Азбука-Аттикус» отмечает увеличение роста продаж нон-фикшн в том же году на 14%, но нагляднее всего цифры, полученные по результату сбора статистики интернет-магазином «ЛитРес», — интерес к прикладной литературе в цифровых значениях вырос на 68%[1].

Анализируя эти тенденции, специалисты говорят об изменениях в массовом сознании: на фоне растущего инфо-потока читатели ищут авторитетные источники по той или иной теме. При этом художественная литература «теряет свою объяснительную способность», — видимо, в силу чрезмерной художественности и размытой неясности того жизненного опыта, который мог бы быть полезен конкретному человеку (если предполагать, что читают не ради удовольствия, а с какой-то целью).

Однако эти тенденции коммерческого свойства вряд ли могут объяснить, почему в премиальном российском процессе тоже актуализируется спрос на книги нон-фикшн или, скорее, пограничного с нон-фикшном жанра. Любопытно при этом, что в читательском голосовании премии «НоС» победили три исключительно художественные книги: третье место досталось Алексею Сальникову с романом «Опосредованно», на втором месте Евгений Никитин с романом «Про папу», в победители вырвался «Центр тяжести» Алексея Поляринова. Получается, что читающая «носовская» публика, которая, конечно, интеллектуально явно выше усреднённого массового читателя, тяготеет всё же к художественной прозе.

Ну а что же эксперты «НоС»? В ходе финального обсуждения короткого списка Анна Наринская в своём обобщающем слове высказалась в том смысле, что на сегодня уже нет смысла разделять фикшн и нон-фикшн, так как «документ прочно вошёл в литературу» (но, судя по всему, не наоборот). Это, по мнению Наринской, признак того, что не просто документ, но сама реальность теперь составляет основу литературы.

Продолжая мысль Наринской, Юрий Сапрыкин увидел в «пространстве большинства книг шорт-листа тени быстро наползающего будущего, <…> пересекающего границы, включающего в себя разряд людей… или сущностей, которые раньше так не воспринимались, отменяющего всякие границы». Всё это составляет некий мета-сюжет, прочерчивающий новые границы человечности в попыткe нового определения человека в бесструктурном, рассыпающемся мире.

В противовес Анне Наринской и Юрию Сапрыкину высказалась Татьяна Венедиктова, предположившая, что преобладание документальности в книгах шорт-листа вызвано агрессией информационно-визуальных медиа. Ей литература должна бы противопоставить некую творческую реакцию, поскольку «литература — это прежде всего работа с языком в поле воображения».

Казалось бы, зачем углубляться в детальные тонкости той дискуссии? На самом деле, она показательна: люди, которых организаторы премии пригласили в качестве литературных экспертов, пытаются нащупать некие трудно улавливаемые, еле проговариваемые тенденции, тем самым определяя пространство новой актуальной словесности. Той словесности, в которой нон-фикшн потихоньку сдвигает границы понимания литературы — сегодня она, по мнению членов жюри, уже больше, чем просто жанр художественного произведения. Это «больше» выражается в расширении смыслового поля текста за счёт вписывания в него документальности, фактологии, научного академизма (как в случае с тем же «Комментарием к роману Владимира Набокова «Дар» Александра Долинина).

Но рождается ли за счёт этого расширения новая словесность на самом деле? Для того, чтобы понять это, прочувствовать на своём читательском опыте, я обратился к текстам короткого списка, сгруппировав книги по заданной в начале статьи приблизительной жанровой структуре — чистый фикшн, гибридный фикшн и чистый нон-фикшн.

Вот что получилось у меня, скромного читателя и книжного блогера.

Чистый фикшн

В этой тройке собраны романы, которые, по словам Татьяны Венедиктовой, представляют собой счастливую метафору жизни, эффективно разработанную автором и входящую в резонанс с авторским воображением.

1. Линор Горалик «Все, способные дышать дыхание» (М.: АСТ, 2019) — довольно скучный интеллектуальный квест

Не везёт что-то Линор с этим романом: во многих премиальных списках «Все, способные дышать дыхание» засветились, а призового места книга нигде не отхватила (только вот «носовское» критическое жюри одобрительно похлопало). В одном ли невезении дело? Кажется, раз в литературных шортах текст мелькает — значит, имеем дело с чем-то стоящим, годным, обязательным к прочтению, да?

Горалик относится к тем, безусловно, талантливым писателям, книги которых литературные критики и блогеры заслуженно выносят в топ современной интеллектуальной прозы. Знак качества априори. Который, на самом деле, ничего не гарантирует. И в случае с романом «Все, способные дышать дыхание» мы имеем дело с весьма специфическим жанром — интеллектуальный постмодернистский роман-квест, разгадывать который приходится не то что в каждой главе, а в каждом абзаце и едва ли не в каждом предложении. Иногда такие квесты щёлкать интересно, поскольку под литературно-игровой обёрткой прячется интригующий замысел и/или смелое социально-философское допущение, которые сопровождаются мастерски сколоченным  сюжетом. Но у книги Горалик кроме формы квеста нет ни серьёзного месседжа, ни попытки осмыслить социальную проблематику, только сплошная игра в слова и смыслы, с единственно повторяющимся приёмом в угадайку — ну-ка, определи, кто перед тобой, человек или зверюшка?

Про зверюшку — без шуток. Сюжетная фишка «Все, способные дышать дыхание» в очередном апокалипсисе, обозначенным понятием асон (в переводе с иврита — «катастрофа»). Конец света у Горалик лайтовый, всего-то в разных частях света приключаются оседания городов, бушуют некие «слоистые» бури, начинаются неполадки связи, а также возникает «радужная болезнь» (к характерным признакам которой относится жуткая головная боль, вызываемая отсветом странной радужной плёнки). Но самое главное — животные заговорили!

И не только заговорили, но и получили некое подобие человеческого разума в зачаточном состоянии. Собственно, на протяжении всех 103-х глав книги эти самые зверюшки в отношениях друг с другом и людьми через поток бесконечного сознания ведут сложносочинённую сюжетную вязь.

Проблема книги именно в этом потоке сознания. Взятая автором однотипная интонация осмысления новой реальности что животными, что людьми очень быстро скатывается в монотонность скучной нудноты, продираться через которую очень сложно. Наверное, по замыслу Горалик, этот поток сознания должен развёртываться квестом, из которого читатель собирает паззл живущего в асоне мира. Но как-то это всё не работает, а не работает, скорее всего, потому что нет единого сквозного сюжета, текст не склеивается хоть какой-нибудь общей идеей и в результате выглядит интеллектуально-бессмысленным упражнением.

Дополнительную сложность тексту придают фирменные стилистические примочки Горалик. Буквально на каждой странице появляются детализированные подробности того, как кто-то справляет нужду, жуёт сопли, мастурбирует, хреначит друг друга, пожирает, насилует, и всё это с изрядной примесью слов из иврита, израильских геолокаций и ядрёного русского мата.

Очень, очень сложный квест, осилить который, увы, не всегда удаётся не то что простому читателю, но даже искушённому, привыкшему к текстовым экспериментам человеку.

Анализируя «Все, способные дышать дыхание», пожалуй, нельзя согласиться с Анной Наринской, вчитавшей в образы разумных и говорящих животных метафору некоего «другого», социально «другого» и видимо (хоть это и не было проговорено) этнически «другого», появляющегося в цивилизованном обществе из стран третьего мира. Для понимания искусственности такого рода привязки нужно посмотреть на творчество Горалик шире, может быть, послушать-почитать интервью с ней: животные для автора — это творческий тотем, персонажная конструкция, при помощи которой Линор строит сюжеты своих книг. И как тут не вспомнить рисованную серию о приключениях зайца ПЦ, трогательный рассказ о морских свинках в подкаст-разговоре с Кристиной Вазовски[2] или задумку следующего романа с главным героем в лице слона Мусы[3].

Таким образом, с социальностью в «Все, способные дышать дыхание» как-то не очень — появляется она, если только очень прищуриваться. Но зачем же плодить лишние сущности?

2. Евгений Чижов «Собиратель рая» (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019) — Альцгеймер как предчувствие

Открыл я роман Евгения Чижова (первый для меня у автора) и удивился: как же «РЕШ» решилась под своим брендом издавать такой стилистически неряшливый текст? Но вчитался и понял, что специфический язык у Чижова, по крайней мере в этом романе, — вещь второстепенная, к нему быстро привыкаешь и уже не обращаешь внимания на валкость и неожиданные коленца, которые нет-нет да и проскакивают.

С определённого момента текст Чижова утаскивает тебя в сюжет, и уже кажется неважным, как это сделано, а на передний план вылезает интрига — чем всё закончится? Хотя опять же, ну какой, казалось бы, сюжет: автор рассказывает о группке молодых фриков, которые всё свободное время посвящают прогулкам по барахолке образца 90-х годов (важно, что 90-х). Главный герой, некий Король, он же Кирилл, собирает старинные вещи, на перепродаже которых и зарабатывает, остальные ребята и девушки состоят как бы свитой при нём — перипетиями их взаимоотношений и подсвечен с одной стороны «Собиратель рая».

На другом фронте главным героем выступает мама Кирилла, пенсионерка, память которой постепенно тонет в болезни Альцгеймера. За её движением к финалу наблюдать даже поинтереснее: история того, как человек интеллектуально деградирует, завораживает и пугает, невольно примеряешь возможную болезнь к себе… Строго говоря, в теряющей свою сознательную самость матери автор метафорически осмысливает случившуюся в 90-е потерю памяти целой страной: Родина-мать, забыла о себе и своих сыновьях, которым ничего не остаётся как бродить по переполненному ненужным хламом блошиному рынку наследующей советской империи РФ.

Нет в «Собирателе рая» позитивного, радужного будущего, ну так оно, видимо, для этих людей вообще непредставимо — собрать руками умерший рай невозможно.

И, с одной стороны, понятно, почему этот роман выскочил в шорт, он действительно хороший, пронизанной какой-то затаённой болью, высвечивающий проблему памяти и забывания в необычном ракурсе. Но, с другой стороны, если оценивать с точки зрения социальности и актуальности, то возникают вопросы — почему вдруг снова эти танцы вокруг совсем не лучезарного прошлого? Почему мрачный, тяжёлый в самые стабильные свои застойные времена СССР становится метафорой потерянного рая? И рая для кого? Для людей в возрасте это бы ещё было понятно, но молодёжь-то, даже из моего поколения 30-летних, никакого рая не помнит и не знает (если отбросить ложную, внушённую пропагандой ностальгию современных леваков-маргиналов). Мне это решительно непонятно, и в этом разрезе не вижу я в книге ни новой словесности, ни острой социальности.

3. София Cиницкая «Мироныч, дырник и жеможаха. Рассказы о родине» (СПБ.: Лимбус Пресс, 2019) — симпатичный, но бессмысленный кукольный театр

Название сборника (а это именно сборник, состоящий из трёх повестей, которые совершенно свободно, кстати, лежат на Прозе.ру) как бы подталкивает к мысли, что одним только языком автор будет творить необыкновенную магию в прозе. Обыкновенные ведь книги и называются неброско, без интриги, намекая на главную идею, а тут — странный Мироныч и загадочный дырник с жеможахой!

Магия у Синицкой местами присутствует — это такой специально питерский вычурный язык, которым любят играться стилистически одарённые писатели. Этот язык может кого-то раздражать, кому-то нравиться, кого-то оставит равнодушным, но он становится фишкой, по которой проза Синицкой опознаётся.

Обилием инверсий, словотворческими экспериментами и смелыми тропами он задаёт общий стиль — крутит-вертит Синицкая маленький кукольный театрик с забавными деревяхами в качестве героев и персонажей, всё под дребезжание шарманки и… оттого все кажется не настоящим.

Так Мироныч из заглавной повести, давшей название всему сборнику, оборачивается Сергеем Мироновичем Кировым, первым секретарём Ленинградского обкома. Мироныч в книге у Синицкой убит не по канону — его не застрелили в коридорчике Смольного, а зарезали ночью в каком-то городском скверике. Дальше история скачет зигзаообразно: по обвинению в сговоре с убийцами-террористами (!) хватают живущего в одной квартире с Кировым Гришу Недоквасова, артиста-кукольника, отправляют в лагеря, где он на протяжении всей повести продолжает веселить кукольными деревяшками детдомовцев и начальников лагерей; потом Гриша вместе с одним из детей-подопечных случайно сбегает из лагеря и попадает в избушку лесного сектанта-дырника, тут же обретается и главный антагонист — детдомовская начальница Тата Ядова (она же «жеможаха» — от церковнославянского «якоже можаху») и т. д.

Заканчивается вся эта странная круговерть, понятное дело, ничем, не имеет смысла рассказывать — будет даже не спойлер, а пересказ довольно бредовой истории ни про что. Синицкая просто разложила свой небольшой театрик из плоских, деревянных, взятых наобум персонажей и, тут же на ходу выдумывая сюжет, продемонстрировала пару-тройку сценок. Но спасибо, что предупредила. В предисловии к повести приведена пара строк из стихотворения Хармса «Сон» — с намёком на то, читатель-зритель, что это всё прикол ни на что не претендующей фантазии.

Таким же приколом оборачиваются, по сути, и истории двух других повестей сборника — «Митрофанушка Дурасов» и «Ганнибал Квашнин». С долей удалой сюрреалистичности, доходящей местами до абсурда и чернушного гротеска, Синицкая демонстрирует благожелательному читателю ещё несколько сцен театрика своей безграничной фантазии.

И ладно, если читатель попадётся благожелательный, принимающий правила непростой для восприятия игры, — не исключаю, могут найтись любители. Но что-то мне подсказывает, что простой читатель, не привыкший к словесным вычурностям и ироничным подмигиваниям, останется от театра имени Синицкой в недоумении: к чему городить симпатичный сюрный огород, если особого смысла в историях не прослеживается, а иногда они банально заканчиваются ничем?

Книга Синицкой, пожалуй, самым наглядным образом представляет собой ту символическую эссенцию новой словесности-2019, в которой литература рассыпается вслед за стремительно меняющимся миром. И бессмысленно уже делить прозу по жанрам (фикшн, нон-фикшн — какая, в сущности, разница?), вкладывать в художественную прозу хоть какие-то идеи, прочерчивать хоть какие-то рамки и границы — постмодернизм пожирает самое себя, постправда оборачивается правдой, а «НоС» фиксирует тренды — се ля ви.

Гибридный фикшн

Этим словосочетанием я обозначил жанр, объединяющий несколько премиальных книг, которые теоретически могли бы открыть что-то новое, прорывное по смыслу и форме. Увы, этого не происходит, во всяком случае, в представленных в шорт-листе книгах: полусюжетная эссеистика и сюжетно отреставрированная псевдо-документалистика далеко не новы.

1. Николай В. Кононов «Восстание» (М.: Новое издательство, 2019) — бунт против государства как метод выживания

Формально название книги журналиста и писателя Николая Кононова можно привязать к массовому выступлению заключённых норильского Горлага в 1953 году — именно этот жестокий, кровавый бунт становится кульминацией в жизни главного героя, Сергея Соловьёва, одного из идеологов и организаторов восстания.

Однако восстанием автор метафорически считает и всю жизнь Соловьёва (родился в 1916 — умер в 2009 году, судьба невероятная, это правда). Это восстание человека против бесчеловечности советского государства, устроившего беспрецедентное истребление граждан собственной страны в первой половине прошлого века. Личное восстание героя оказалось успешным, — уж чисто морально, духовно Соловьёв-то точно переборол, перегнул своей железной волей сероликого левиафана (под сероликими в книге выведены большевики).

Роман Кононова выстроен в формате документального фикшена от первого лица — жанр сложный и специфичный в исполнении — с учётом того, что все события переданы от лица условного, слегка охудожествленного Соловьёва. Задача автора усложнена тем, что Соловьёв не оставил о своей жизни практически никаких воспоминаний, и Кононов вынужден реконструировать его жизнь по фрагментам найденного в архивах «Мемориала» соловьёвского сонника(!), а также — на основе разрозненных документов.

Неудивительно, что выбранный формат получился сложным для восприятия: он зависает на стыке вынужденного автофикшена и периодически прорывающихся ноток не самой, увы, изящной словесности. Кононов линейно ведёт героя по основным вехам биографии, схематично и отстранённо описывая то, что в идеале должно передавать становление железного характера Соловьёва через переживания. Оттого, в героя, увы, не погружаешься, его чувствами не пропитываешься.

С точки зрения композиции в книге всё придумано неплохо. Кононов показывает постепенный распад семьи главного героя: отец Соловьёва вынужден долгие годы скрываться беспаспортным от властей. С матерью и родными герой расстается из-за нагрянувшей войны — мечты о маленьком семейном рае постепенно уплывают в небытие.

В надежде на то, что с него снимут клеймо «члена семьи врага народа», Соловьёв сам отправляется на войну. И проходит через череду судьбоносных событий: бессмысленная жестокость фронтовой жизни в Калининской и Новгородской областях, затем тяжкий, уродующий морально и физически плен, спасение из которого в одном — сотрудничестве с немцами. Границы сотрудничества, впрочем, для Соловьёва очерчены строго — против своих воевать нельзя. Оказавшись писарем при штабе власовской Русской освободительной армии, от помощи эсэсовцам он отказывается. В послевоенную эпоху у Соловьёва есть надежда на то, что добровольное возвращение в СССР и честная работа на благо Родины помогут ему наладить жизнь. Но подлая суть сероликих, которые загребают в концлагеря всех без разбору, не разбираясь, кто прав, кто виноват, ставит крест на этих планах, и впереди у Соловьёва только двадцать пять лет в Норильском лагере.

Это постепенное разрушение связей с государством (уже не Родиной), которое видит в каждом гражданине потенциального врага, предопределило суть личного восстания Сергея Соловьёва. В этом своём восстании он, видимо, жил до самого конца, зная и понимая, что никаких компромиссов в борьбе с сероликими быть не может — выигрывает либо открытый бунт (не всегда), либо тихая мимикрия, встраивание в жизнь по принципу «они тебя не трогают, ты их не замечаешь».

2. Кирилл Кобрин «Поднебесный экспресс» (М.: НЛО, 2019) — лёгким движением руки детектив превращается…

Увы, довольно часто случается так: садится учёный, всю жизнь писавший научные труды и монографии, за фикшн, а на выходе получается всё та же монография или сборник статей.

Читая вроде как художественную книгу историка, литератора и журналиста Кирилла Кобрина, невольно вспоминаешь: кесарю — кесарево, а божие богу. Потому как «Поднебесный экспресс» — это, конечно, книга «о любви, смерти и о будущем» (как заявлено в аннотации), но никак не роман, а сборник философски-литературных эссе на заданную тему. В качестве темы у Кобрина классический литературный детектив, намёк на который проглядывает даже в названии, с поклоном в сторону старушки Агаты Кристи. Но… никакого детектива, на самом деле, нет.

Нет, ну формальный детективный сюжет в «Поднебесном экспрессе» ухватывается — Кобрин не стал мудрствовать лукаво и лёгким взмахом пера очертил несколько убийств, которые происходят в поезде, следующем по маршруту «китайский город X — Лондон». И даже под самый занавес «романа» представил разгадку и прямо указал на убийцу. Такого экшна хватило бы в чистом виде на пять-шесть страниц. С описаниями персонажей и их разговорами в поездном ресторанчике под разного рода горячительные напитки наберётся ещё страниц тридцать.

Всё остальное в книге отдано эссеистическим заметкам обо всём на свете. Ох уж эти заметки от человека сверхначитанного, имеющего своё мнение по каждому вопросу бытия. Тут тебе и размышления о сущности детектива с детальным описанием возможных вариантов «кто кого того, зачем и почему». И многостраничные рассуждения о смерти в разных её видах с философичным описанием ада, в котором люди как бы проживают свои жизни. Есть и откровенно литературные заметки, в особенности вокруг явно любимой автором книги «Опытов» Монтеня. Всё это перемежается чисто игровыми вставками в виде, к примеру, пародии на китайский театр, и прочее, прочее.

Много чего намешано, разноцветно до ряби в коктейле под названием «Поднебесный экспресс». Голову от которого однако не вскруживает от слова совсем. Можно написать Агату Кристи с подмигиванием Роб-Грийе — бери, дорогой товарищ, постмодернизм бонусом, не пожалеешь. Но вот реально написать под Агату Кристи в экспериментальном стиле интеллектуального романа сложновато. Да и нужно ли, по большому счёту? Всё же Библия в данном случае не ошибается: Кириллу Кобрину лучше оставаться в научных рамках любимой истории и литературоведения, а формульную литературу пусть пишут другие.

3. Александр Стесин «Нью-йоркский обход» (М.: НЛО, 2019) — травелог по краю медицины

Мир меняется, меняются люди, меняются и книги о мире и людях — всё распадается на паззлы, которые удивительным образом собираются в самые разные картинки. «Нью-Йоркский обход» Стесина — типично паззловая книга человека, живущего с юности в Америке и впитавшего культуру плавильного котла как нельзя лучше, тут ему и с характером открытого человека повезло, и с профессией. В том смысле, что профессия врача-онколога позволяет перемещаться из больницы в больницу в рамках Нью-Йорка, встречаясь и пропуская через себя десятки, сотни судеб людей из разных стран.

Нью-Йорк — глобус в миниатюре. Южный Бронкс заселён пуэрториканцами, доминиканцами и прочими латинос, Вудсайд — обитель филлипинцев, Флэтбуш — ямайцы, гайанцы, гренадцы, тринидадцы. Все с разной онкологией, разными жизнями, бедами и горестями, но все рассказывают о себе и о своих семьях врачу, а врач, наматывая на ус, пишет книжку.

Которая, в конечном счёте не о медицине, а вот о них, простых людях. С ними Стесин изучает разные языки, узнаёт об особенностях аутентичных культур и о национальной кулинарии, с ними живёт из дня в день, помогая не просто дотлеть щепкой до часа X, но пройти скорбный путь до конца по-человечески, с высоко поднятой головой, даже где-то с надеждой: ну а вдруг (и эти вдруг, к слову, тоже встречаются, ремиссия — загадочная вещь).

Истории «Нью-Йорского обхода» — это не только главы, посвящённые пациентам. Есть полудетективный трип в поиске коллеги Джулии, странной азиатки, которая в приступе психического расстройства сама мыкается по больницам. Есть интереснейшая индийская глава, в которой про медицину едва ли пара абзацев. Тут роман как будто окончательно перетекает в своего рода культурологическое эссе, освещающее темы менталитета, культуры, философии индийцев — притом без всякого академизма, простым, доступным языком, с оживающими историями из Махабхараты.

Очевидно, что Стесин — тот самый представитель писательского поколения миллениалов, которые одинаково уютно чувствуют себя что в Нью-Йорке, что в Индии, что в Африке (опыт африканского трипа автор собрал в другой своей книге под нехитрым названием «Африканская книга»). Эти люди не только писатели и врачи (программисты, юристы, инженеры, неважно кто), но прежде всего путешественники-исследователи. Изучая людей  разных уголков мира, они впитывают в себя их культуру, традиции, мировоззрение. И не для того, чтобы написать книгу (книга, подозреваю, в данном случае — побочный продукт, просто для фиксации впечатлений, об этом же писатель говорит в интервью[4]), а потому что это просто интересно.

Нет ничего удивительного в том, что призовое место «НоСа» заняла книга «Нью-Йоркский обход». Она в наибольшей степени соответствует и концепции самой премии, и тому, о чём заявляли в ходе дискуссии члены экспертного жюри. Это роман, который, действительно, закладывает абрис нового формата, лёгкую пробу: в нем сочетается абсолютно разное из фикшна, нон-фикшна и чего угодно. Притом без всяких ограничений — куда автор хочет, туда и медитирует, кто ж ему запретит.

Чистый нон-фикшн

В этот подраздел «НоС»овского финала попали всего две книги, и, наверное, они как-то символически отражают веяния времени в преломлении вечно ищущей за что зацепиться интеллектуальной мысли.

Одна книга, о хакерах на службе государства российского, пытается нащупать общую историю жизни тех, кто частенько мелькает в качестве «героев» международных скандалов. Вторая — изыск громадного научного комментария, красиво и элегантно препарирующий одну из лучших книг прошлого столетия. Две стороны двуглавого орла: одна голова пытается тяпнуть поучающего, как правильно жить, иноземца, вторая прячется в подмышку внутренней эмиграции, где тепло, уютно и в круге тебе подобных можно обсудить что-то прекрасное, хорошее и понятное.

1. Александр Долинин «Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар»» (М.: Новое издательство, 2019) — титанический труд по мотивам

Что отрадно в случае с этой книгой: как ни старайся, а проспойлерить не получится. Потому что это, действительно, «Комментарий» к набоковскому роману, огромный, титанический труд, разбирающий едва ли не каждый абзац «Дара». Отдельные комментарии растягиваются на страницу-другую — весьма «даровитая» энциклопедия получилась у Долинина!

К этим комментариям можно относиться с долей скепсиса: вчитать некие видения, домыслить что-нибудь за безответного, понятное дело, автора — это у нас милое дело.

В пояснении к отрывку «…из фургона выгружали параллелепипед белого ослепительного неба, зеркальный шкаф, по которому, как по экрану, прошло безупречно-ясное отражение ветвей, скользя и качаясь не по-древесному, а с человеческим колебанием, обусловленным природой тех, кто нёс это небо, эти ветви, этот скользящий фасад» Долинин, раздухарившись, отсылает к эпиграфу какой-то там главы «Красного и чёрного» Стендаля. Ок, Владимир Владимирович при всей его начитанности и любви к литературоведческим играм запросто мог и Стендаля подманить в «Дар». А ну как всё же это просто красивая метафора, преподнесённая автором в неповторимой, одному ему свойственной форме бытового парадокса? Неизвестно. Истолковать можно по-разному.

Но даже если и есть подобного рода вчитывания, почему бы и нет? Какой писатель когда отбрыкивался от изощрённых толкований и камланий вокруг своего произведения? Долининские комментарии интересно читать, это правда, а ещё большая правда заключается в том, что без исходного текста романа читать их не так интересно.

Стоит отметить, что «Комментарии» — чисто филологический нон-фикшн, который зайдёт, наверное, исключительно тем, кто любит Набокова, любит разгадывать чудесные словесные и смысловые шарады, кто готов погрузиться в энциклопедию расшифровки одного из самых лучших русских романов прошлого века. Иными словами, это книга отнюдь не для массового читателя, да она таковой и не позиционируется.

2. Даниил Туровский «Вторжение. Краткая история русских хакеров» (М.: Individuum, 2019) — незаконченная история большой истории взаимоотношений государства и кодеров

Будучи первоклассным журналистом, Туровский собрал свою книгу из ряда своих же опубликованных ранее статей. Что ж, это добросовестный, вдумчивый труд, которому, на мой взгляд, не хватает всё же глубины. Упакованные в четыре большие главы («Корни», «Деньги», «Власть», «Война») частные истории в общую картину не складываются, остаются лишь фрагментарными, взятыми с бору по сосенке рассказами об отдельных хакерах и хакерских группах. Туровский пытается связать эти сюжеты процессом огосударствления анархистской, безбашенной хакерской тусовки. Но получается натужно и блекло, поскольку это же очевидное капитанство: что нового в мысли о том, что любое (абсолютно любое, путинская Россия не исключение) государство подтягивает за жуликоватые хвостики всех, кто умеет более или менее ко́дить?

Впрочем, и в отсутствии многослойного, оригинального месседжа «Вторжение…» читается с интересом. Особенно мне импонирует первая часть книги, в которой рассказывается о лихачестве ребят с форумов по типу Carderplanet, — возможно, потому что ту эпоху доисторических пентиумов и скрипящих телефонных диалапов я застал ещё сам. Это же поистине революционное было время, только кто-то зависал в дурацких чатах и рассматривал эрокартинки, а кто-то рассматривал эрокартинки и взламывал банковские счета на миллионы долларов. Кому повезло больше — вопрос открытый, всё же сидеть сегодня привязанным к мониторам лэптопов в околоГРУшных «ящиках» счастья мало.

Довольно забавно Туровский описывает архетипических персонажей из спецслужб, которые пытаются вербовать программерскую молодёжь байками про «30 кланов могущественных евреев, которых надо изолировать, чтобы все войны прекратились». Со времён одиозных лекций КОБ ничего не изменилось, и, уверен, где-то в будущем, в блистательном 2050 году, те же дяденьки с медальками за заслуги на невидимом фронте будут так же выступать с россказнями про Ротшильдов-Рокфеллеров.

Весьма любопытной мне показалась история советского учёного и разработчика электронно-вычислительной техники Анатолия Китова. Он трижды предлагал к внедрению аналог связанных воедино вычислительных машин — в середине 50-х, в начале 70-х и в 1985 году, уже при молодом генсеке Горбачёве. И все разы партноменклатура его проект отфутболивала: чиновники боялись, что «умная машина» упразднит их вместе с их должностями — узнаю Русь-матушку. Хотелось бы побольше про этот проект почитать, но у Туровского всё вскользь, спешит-летит мимокрокодилом к финалу.

Оттого и вся его кулхацкерская история — краткая. Название книги не обманывает — перед нами действительно история… или нет, всё же попытка истории. Попытка — потому что нет никакой конкретной точки «А», которую можно бы брать за стартовую в хакерской российской эре, и нет (и не может быть) конечной точки. Процесс не закончен, конкретная история не стала историей в мифологическом смысле окончательной, она продолжается в наши дни и неизвестно, куда ещё вырулит (не исключено, что в мрачное будущее китайской модели).

С этой точки зрения, книга Туровского немного лукавая, играющая на актуальной теме. При этом хоть и незаконченная, но намечающая важные вехи, по которым потомки будут изучать время становления и взросления русского интернета. За это автору респект.

В ожидании лета

Всего восемь книг попали в финал премии «НоС»-2019, все разные, все по-своему замечательные и рекомендуемые к прочтению.

Но при всём желании увидеть в них что-то новое, прорывное, прокладывающее вектор развития русской литературы в третье десятилетие XXI века, я не смог. Это просто добротная литература, в которой найдёт утешение человек, привыкший к чтению чего-то более сложного, чем масслит.

Единственное исключение, пожалуй, составляет книга победителя. «Нью-Йоркский обход» Александра Стесина подобен свежему бризу, который врывается в душную комнату, едва открываешь форточку. В этом бризе чувствуется блистающий безоблачным солнцем пляж недалёкого побережья, запахи прилеска вблизи — кажется, в ближайшие дни ожидается отличная погода. Но только вот что-то мешает собраться с духом, выйти из комнаты на прогулку, раздышаться, и единственной отрадой остаётся сидеть у окна, принюхиваясь и спрашивая себя: а точно ли погода будет хорошей? Не испортит ли настроение внезапно налетевшее ненастье с липким, зябким туманом и мелкой прысью дождя?

Надеюсь, погода всё же будет замечательной, а барометр «НоС»а настроится на более точные показания. И вообще, должно же, наконец, прийти лето русской словесности? Заждались мы.

[1] https://retailer.ru/segment-non-fikshen-stal-drajverom-rosta-knizhnogo-rynka-v-2018-godu/

[2] https://soundcloud.com/provalpodcast/episode42

[3] https://www.facebook.com/snorapp/posts/10157496186523769

[4] https://prochtenie.org/texts/30078

Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!