Кибальник Сергей Акимович — ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской академии наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, доктор филологических наук. Автор двенадцати книг по истории новой русской литературы, а также двух литературно-художественных книг: «Поверх Фрикантрии, или Анджело и Изабела. Мужской роман-травелог» (2008), «МВитьки. Стихи и “прозы”, соображенные ночью на двоих и на троих J on- и off-line» (2017, в соавторстве с поэтом Виктором Мальцевым).
Член редколлегии научных журналов «Филологические науки», ”Specimina Slavica Lundunensia” (Lion, France) и др. Литературно-критические работы, а также стихи и прозу публиковал в журналах «Нева», «Звезда», «Знамя», «Волга», «Лиterraтура», «Формаслов», газетах «Русская мысль», «Литературная газета» и др. Ведущий YouTube канала «Русская классика с Сергеем Кибальником».
Живет в Санкт-Петербурге.
Сергей Кибальник — Дмитрий Данилов: пять вопросов — пять ответов
Спектакль по пьесе популярного современного русского писателя Дмитрия Данилова «Человек из Подольска» в «Театре.doc на острове» идет чуть более полутора часов. Впрочем, и этого времени бывает более чем достаточно, чтобы на других театральных «короткометражках» не раз испытать подколесинский рефлекс. А то и прямо последовать ему — и вырваться на волю!
Однако на этом спектакле такого желания у меня не возникло ни разу. Да и другие зрители оставались на своих местах до самого конца, а потом еще долго не отпускали актеров.
Смотрится постановка на одном дыхании. Временами зрителей, в особенности сидящих в первых рядах, актеры вовлекают в диалог. И те откликаются, охотно включаются в причудливую фантасмагорию, разыгрываемую перед ними всего пятью актерами. Спектакль идет под дружный, почти не прекращающийся смех в зале.
И это несмотря на то, что сюжет пьесы не для слабонервных. Действие происходит в полицейском участке. Трое полицейских, одна из которых — причем старшая по званию — женщина (которую в этот вечер играла Светлана Американцева), допрашивают задержанного.
Им-то оказывается некий молодой человек из Подольска, который работает в Москве в газете ЮАО и играет в группе, исполняющей музыку в стиле «Industrial Noise».
Пьеса выдержана в эстетике театра абсурда, так что задержанный никак не может понять, за что его, собственно, задержали. И действительно, проверка личности выходит далеко за рамки установления ФИО и прописки.
В этом странном полицейском участке в действительности выясняют ни много ни мало отношение задержанного к окружающему миру. Оказывается, что и Подольск, и Москву, и всю свою жизнь он воспринимает как что-то серое и беспросветное. Единственное, что вызывает заметное оживление героя, — это Амстердам, куда он ездил со своей музыкальной группой.
В ходе спектакля задержанный проходит своего рода перевоспитание. Причем, судя по всему, первый его этап. В финале героя отпускают, но обещают, что это не последняя встреча. Поскольку в участке находится еще один задержанный, который там далеко не первый раз, похоже, так оно и будет.
Перевоспитание задержанного заключается в общем плане в том, чтобы у него открылись глаза и он начал видеть все краски окружающей жизни. А в плане конкретном — в том, чтобы научился ценить свой родной Подольск и избавился от космополитического преклонения перед заграницей. Впрочем, «госпожа Марина» учит его также и тому, чтобы он повыше ценил свою девушку, а не «опускал» ее при первом же нажиме на него.
Вся эта фантасмагория кончается дружной феерической пляской, в ходе которой отдельные актеры — в особенности Виктор Кузин, исполняющий роль полицейского Михалыча, — демонстрируют немалые акробатические способности.
И тут-то в голове у иного зрителя — во всяком случае, у меня точно — помимо ощущения весело проведенного времени возникают вопросы к автору пьесы. И первый из них такой.
Не слишком ли противоречива фигура задержанного? Конечно, служа редактором в газетенке административного округа, нетрудно утратить свежесть восприятия мира. Однако с тем, что, несмотря на свою рабочую пятидневку да еще изматывающие почти ежедневные поездки в Москву, герой играет в Подольске Industrial Noise, это как-то не вяжется.
Дмитрий Данилов:
— Всё-таки это музыка электронная, в моём представлении не требующая бесконечных репетиций или сидения сутками в студии на записи альбомов. Многое делается в домашних условиях на компьютерах. Для такого вот вялого музицирования можно выкроить время и силы, мне кажется.
Еще вопрос. В некоторых других пьесах Дмитрия Данилова (например, в пьесе «Сережа очень тупой») также разыгрывается сходная абсурдистская ситуация. Однако там в роли то ли ангелов, то ли Господа Бога оказываются не полицейские, а курьеры. И вот, при полном понимании условности происходящего на сцене, все же возникает вопрос: не слишком ли неподходящих агентов пробуждения экзистенциального в человеке толпы избрал на сей раз автор?
Дмитрий Данилов:
— Мне было интересно поиграть с традиционным, сложившимся в обществе образом полицейского как тупого, агрессивного человека, способного только делать зло. Как-то перевернуть этот образ, сыграть именно на неожиданности.
Третий вопрос звучит, по-видимому, особенно злободневно сегодня. Пьеса была написана в 2016 году и идет не первый год. Однако уверен ли автор, что такое звучание пьесы вполне устраивает его и сегодня?
Неужели все дело в том, чтобы научить космополитически настроенных обывателей любить свою родину? А если им кажется, что эти места неказисты и не идут ни в какое сравнение с Амстердамом, то для этого у полицейских есть резиновые дубинки. Которые они, кстати, если и не применяют, то грозят ими неоднократно. Не говоря уже о прямо звучащих угрозах подбросить ему наркотики и оформить задержание.
Конечно, в финале пьесы один из полицейских, Палыч, восклицая: «Что вам здесь — театр, что ли?» — сам же и отвечает: «Вообще-то и вправду театр». Так что полицейский участок в спектакле, конечно, театральная условность. Однако от этого он не перестает быть полицейским участком.
Дмитрий Данилов:
— Я допускаю любую трактовку этой пьесы, нет такой трактовки, которая меня устраивает или не устраивает. Никакой собственной трактовки у меня как автора нет (и не должно быть, я считаю). Моё дело — придумать и описать драматургичную, эмоционально нагруженную ситуацию, а смыслы пусть возникают в головах у зрителей.
Кстати, на всякий случай хочу пояснить: спектакль Театра.doc в его нынешнем виде в значительной степени отошёл от оригинального текста пьесы, например, реплики про театр там не было (и многого другого тоже).
Четвертый вопрос. Не говоря о сомнительности подобных способов воспитания патриотизма, невольно закрадывается мысль: а нет ли в доминантном патриотическом дискурсе пьесы простого лицемерия?
Ведь Подольск и в самом деле не может идти ни в какое сравнение с Амстердамом. Добро бы ему противопоставлялись красоты и возможности нашей культурной столицы — в этом случае сопоставление хотя бы было релевантным… А так выбитое из героя согласие с тем, что Подольск не хуже Амстердама, ничем, кроме пресловутых дубинок, объяснить нельзя. Так что на поверку «перевоспитание» оказывается мнимым. И реплика другого задержанного о том, что в ходе дальнейших приводов в участок, тому еще в большей степени откроются глаза на жизнь, повисает в воздухе…
Дмитрий Данилов:
— Тут я оказываюсь в странной и заведомо проигрышной позиции автора, который объясняет, «что он хотел сказать», «что он имел в виду». Я стараюсь в этой позиции не оказываться, поэтому и сейчас не буду как-то всё это объяснять. Всё, что я хотел сказать, я сказал в тексте. Если текст кажется надуманным, неубедительным — ОК, каждый читатель или зритель имеет право на такое мнение, я не спорю.
И, наконец, последний и самый главный вопрос связан с ощущением того, что не слишком подходящий для такого сюжета сеттинг, может быть, сыграл с автором злую шутку. В спектакле мы видим, как с начала и до конца над задержанным в полицейском участке издеваются. Его пытаются, и небезуспешно, сломать — а зрителям это представлено как благотворное для него перерождение…
Задержанный — а на его месте мог оказаться кто угодно — это по определению какой-то недочеловек, а «моя полиция» нас не только «бережет», но теперь еще и перевоспитывает.
Не есть ли все это, во-первых, страшное упрощение реальной жизни, в которой почвенники на словах как раз зачастую и являются самыми большими космополитами на деле? А во-вторых — и это главное — не слишком ли по-конформистски (скорее всего вразрез с подлинными творческими интенциями автора) звучит эта пьеса в нашем сегодняшнем общественно-политическом контексте?
Дмитрий Данилов:
— На этот вопрос я могу ответить примерно так же, как и на предыдущий. Фактически, он сводится к тому, считаю ли я свою пьесу удавшейся. Даже не знаю, что тут автор может ответить. «Страшное упрощение», «неподходящий сеттинг сыграл с автором злую шутку» — ну, значит, так и есть, читателю/зрителю виднее, спорить не буду.
Насчёт конформизма — многие, наоборот, считают эту пьесу антисистемным высказыванием на грани фола. Каждый видит в ней что-то своё — «патриоты» одно, «либералы» другое, и мне это, в общем-то, нравится.
