Всеволод Алипов
Редактор, начинающий литературный критик и прозаик. Аспирант Литературного института имени А.М. Горького по направлению «Эстетика».
Обречённая иллюзия
Марина Степнова. Сад. М.: Редакция Елены Шубиной, 2020
Образ сада с древних времён служил для обозначения места, неподвластного течению времени и людским заботам: будь то дворцовый сад Сиддхартхи Гаутамы, христианский Эдем или исламский Джаннат. С одной стороны, сад — это место, в котором человек переключается с преходящих проблем на вечные вещи — красоту природы, созерцание. С другой — всё-таки нечто рукотворное, что само по себе случиться не может.
Противоречие заложено и в понятии сада как «земного рая»: он может существовать только в мире, где есть нищета, голод, страдания и смерть. Иначе от чего он призван укрывать? Райский сад — иллюзия, которая кажется вечной, но готова при этом распасться за считанные секунды. Как известно, для изгнания из Эдема нужно было всего-навсего надкусить яблоко, а Сиддхартха просто перелез через забор.
«Сад» Марины Степновой также поначалу воспринимается как литературный эскапизм, который переносит читателя от проблем современности в прекрасную дворянскую эпоху 1870—1880-х годов. Всё начинается как типичный роман о жизни высшего сословия: небольшая усадьба, счастливая княжеская чета, прислуга и, конечно же, сад. Кажется, что нам вместе с главной героиней предстоит волноваться лишь о том, посмотрит ли на неё на балу предмет её тайной страсти и каким именно будет его взгляд…
Иллюзия начинает рушиться, когда княжна Надежда Александровна Борятинская в свои сорок четыре года оказывается беременной: случай не исключительный, но для того времени нечастый. Воспитание девочки Туси (краткий вариант имени «Наташа») практически полностью ложится на плечи врача Григория Ивановича Мейзеля — человека с благими намерениями, но скверным характером. Тусю он воспитывает скорее как простолюдинку, а не княжескую особу. С ранних лет она предпочитает играм со сверстницами общество конюхов, от которых узнаёт не только премудрости их профессии, но и бранную речь. Даже первое ее слово в жизни было непечатным — как по тогдашним, так и по нынешним меркам. Когда Туся подрастает, Мейзель отправляется с ней в Петербург, чтобы попытаться пристроить воспитанницу в учебное заведение.
Есть в романе ещё два персонажа, которые важны для замысла автора, но совершенно ничего не дают читателю: дочка портнихи Нюта и Виктор Радович. Последний случайно попадает в имение Борятинских и так же случайно становится управляющим конюшни и женихом Нюты. Эту пару не связывает ничего кроме желания автора разорвать эту помолвку в финале и спонтанно женить Радовича на Тусе, вернувшейся из Петербурга. Нюта же, исполнив свою роль, просто куда-то исчезает, даже не получив возможности выразить своё мнение по поводу происходящего. На этом пересказ сюжета можно заканчивать. Для четырёхсотстраничного романа в нём происходит на удивление мало событий.
Почему же Туся, человек вполне разумный и адекватный, ни с того ни с сего решает отбить жениха у девушки, с которой они вместе росли? Всё, что у нас есть, это авторский комментарий: «В конце концов, Туся просто поступила так, как считала нужным. Как поступала всегда». То есть нипочему.
Если цель книги была в том, чтобы показать, как в глубоко патриархальном сословном обществе при правильном (или, наоборот, неправильном) воспитании может вырасти независимая своевольная женщина, то эта цель не достигнута. Независимость не равна сумасбродству. В персонажа, поступающего вопреки всему своему развитию на протяжении романа и просто вопреки здравому смыслу, — невозможно поверить.
Если же цель была в том, чтобы показать двойственный и противоречивый характер человека после такого рода воспитательного эксперимента, то и она осталась невыполненной. Ведь на протяжении всего повествования Туся не совершала иррациональных поступков, так с чего вдруг такой резкий разворот в конце?
Единственный персонаж, характер которого удалось раскрыть в полной мере, — врач Мейзель. Не зря в романе ему отдано целых два отступления от основной сюжетной линии. Первое посвящено его предку, жившему в России еще во времена опричнины, второе — участию в борьбе с холерой в юные годы. Фигура Мейзеля объединяет мир простолюдинов с миром аристократии и развенчивает миф об их благополучном сосуществовании. Мейзель совершенно искренне презирает как первых, так и вторых, но до конца жизни ни на шаг не отступает от клятвы Гиппократа. Неверие в возможность что-то изменить в этом мире вместе с упорным, вплоть до самопожертвования, служением людям делают Мейзеля трагичным и сложным героем.
Конечно, как и в любом приличном историческом романе, в «Саде» Степновой упоминаются и реально существовавшие персонажи: Александр II, Александр III, граф Уваров, учёный Христофор Гельман, Александр Ульянов. Но их роль сводится к функции — обозначить эпоху и создать ощущение достоверности происходящего. Так, к примеру, нам рассказывают, что князь Борятинский был одним из немногих людей, кто мог обратиться к Александру II на «ты», но сюжету это ровным счётом ничего не даёт.
Досаднее всего выглядит упущенная возможность через Ульянова-персонажа показать, как и почему юноши из интеллигентных семей приносили свои жизни в жертву революционным идеалам. По сюжету, упомянутый Виктор Радович учился вместе с Ульяновым в Симбирске, и двух гимназистов связывала крепкая мальчишеская дружба. Автор даже не делает попытку показать, как формировались взгляды старшего брата Ленина, каким путём он приходит к террористической борьбе против государства. Однажды Радович просто узнаёт о том, что его друг детства совершил покушение на государя, и читателю остаётся лишь вопрошать вместе с ним: «Но зачем, господи, Саша, зачем?»
Стиль «Сада» заигрывает с лексикой девятнадцатого столетия и работает на создание всё той же иллюзии романа имперских времён. Предполагается, что читатель без труда поймёт такую метафору как, например, «словно у сплюшки под стрехой». А если даже и не поймёт, то всегда можно перенестись из позапрошлого века в нынешний и воспользоваться поисковиком в интернете. Проблема, однако, не только в изобилии устаревших слов:
«Правда, огромная садовая земляника, вызревавшая в оранжереях к Рождеству, и розовые, пахнущие корицей груши сразу после покупки оказались уклончивым преданием, но уж малина!»
«Саша не останавливаясь совал ему сверток, и дальше они уже не шли, а бежали хохоча, вниз, вниз, к Волге, голодные, подгоняемые вечным симбирским ветром, щекотной молодой гравитацией, наступающим летом».
Оба эти предложения начинаются ярко и живописно, но оставляют дурное послевкусие непосильных для человеческой фантазии образов.
Хотя, может, в этом и замысел? Ведь избранный стиль лишний раз демонстрирует всю бесплодность попыток вернуться в прошлое и жить по его законам. Иллюзия создаётся и тут же рушится, не дожив даже до конца предложения. Как бы то ни было, такие эпитеты как «потная пыль» и «тёмная на вкус вишня» непростительны при любом замысле.
Что же остаётся от романа после того, как на глазах рассыпаются его сюжет и стиль? Остаётся эпоха, показанная во всей противоречивости: балы и холерные бунты, пиры и голод в деревнях, достижения медицины и средневековая гигиена крестьян. Кроме того, текст изобилует различными физиологическими деталями:
«Он с трудом сглотнул рвоту — кислую, чёрную, сразу вставшую вровень с горлом».
«Тесная комната, тяжело провонявшая потом, кислой похмельной отрыжкой и почему-то мышами».
Всё это сделано для того, чтобы читатель ни на минуту не забывал, что скрывалось за внешним лоском царской эпохи. Кто-то даже может сказать, что «Сад» — это очередной либеральный пасквиль на нашу историю и общество, в котором русский человек и грязь всегда находятся где-то рядом. И этот кто-то, безусловно, окажется недалёк от истины.
Но помимо обличительной стороны есть в романе и редкая в наше время попытка разобраться в истоках социальных проблем, которая не сводится к известной формуле «народ не тот». Отмена крепостного права и другие прогрессивные реформы Александра II не сгладили сословные противоречия, а в чём-то даже их обострили. Развивающиеся капиталистические отношения поделили всех подданных, в том числе и дворян, на людей первого и второго сорта. А знаменитую уваровскую триаду, как отмечает автор, впору было немного модифицировать: «Православие. Самодержавие. Доходность».
В 1870-е годы в России сложилось положение, которое Энгельс называл революционной ситуацией. Террор народовольцев в конечном итоге удалось остановить, но ненадолго — за ним последовали политические расправы эсеров и три революции. Роман Степновой — это очередное предупреждение о том, что подобные потрясения становятся неизбежными, если неравенство пронизывает все сферы общественной жизни. Именно неравенство становится тем внутренним врагом, который подтачивает основы государства.
Мысль, разумеется, не нова. Автор лишь поднимает вопросы, на которые за полтора столетия так никто и не смог найти убедительные ответы. Уменьшить пропасть между богатыми и бедными, побороть средневековые предрассудки и добиться равноправия полов удалось только на словах. Современное общество стало не справедливее, а лицемернее. Вся наша история — это саморазвитие иллюзии, в которой меняется лишь образ рая. Каждый новый строй обещает доступ в него каждому, но попадают туда только избранные. И когда за райскими вратами скапливается критическая масса людей, всем приходится спуститься из прекрасного сада собственных иллюзий на грешную землю.
Книга Степновой — это не побег от реальности, а демонстрация невозможности такого побега в современной литературе. Нет больше места эскапизму. Чтение даёт нам разочарование, а не утешение. Остаётся только переживать иллюзию снова и снова. В иллюзию «Сада», однако, возвращаться не хочется — разочарования там слишком много.
