Дарья Корочкина

Родилась в 2001 году во Владимире. Выпускница ОЦ «Сириус». В качестве журналиста сотрудничала с информационно-аналитической газетой «Ковровская неделя» и интернет-журналом «Проспект. Медиа». Автор поэтического сборника «Белизною чернил. Стихотворный блокнот» (2018) и публикаций на образовательных порталах «Мел» и «Сириус».

Грязная проза

О книге Захара Прилепина «Грех и другие рассказы». АСТ: Астрель, 2010; Редакция Елены Шубиной, 2014.

Грязь:
размокшая вязкая почва;
то, что пачкает, нарушает чистоту; нежелательная примесь;
моральная нечистоплотность, безнравственность, нечестность.

Прилепина знают. Прилепина уважают. Прилепина любят. Прилепина ненавидят.

Он один из самых противоречивых писателей современности. И один из главных.

Книга «Грех и другие рассказы» вышла в 2010 году. В нее включены роман «Грех» (Национальный бестселлер 2008, Супер-нацбест 2011) и сборник пацанских рассказов «Ботинки, полные горячей водкой» (2008).

Когда начинаешь читать «Грех…», думаешь: Прилепин совмещает прозаическое и жизненное с поэтическим и глубоким. Глубокое есть в конце каждого рассказа. Читаешь про жестокость, чернуху, но вдруг появляется нечто светлое, существовавшее на протяжении всей истории и скрывавшееся внутри. В прозе Прилепина таится поэзия жизни — инстинктивной, порочной, безжалостной, но жизни. И ее п-о-э-з-и-я.

Но со временем ее становится меньше и меньше, а в мыслях появляется пугающее слово. Сначала неосознанно, потом настойчивее. Это слово — грязь. Грязная проза. Как будто измазали в навозе или вот-вот засосет в трясину.

Строение книги как размокшая вязкая почва. Опубликованные в разное время рассказы, которые изначально не планировалось собирать в единую конструкцию, слились — все очень любят говорить, в мозаику — но на самом деле в темную липкую субстанцию, подобную болоту. Что их связало?

1. Несмотря на то, что книга состоит из романа и сборника рассказов, можно говорить об одном литературном герое — автопсихологической личности Захара: от ребенка до гибели в амплуа сержанта.
2. Оппозиция, контраст: сочетание поэзии и прозы, высокого и низкого, светлого и темного, искренности и жестокости, жизни и смерти.

Поэзия скрывается за прозой, высокое за низким, светлое за темным, искренность за жестокостью, жизнь за смертью. Видя свет в конце этого жуткого тоннеля, хочешь думать — вот оно чудо. На самом деле никакого чуда не произошло: просто читателя специально окунули в грязь, а потом показали сентиментальную, нежную жизнь. Нагнетание ощущений за счет контраста.

3. А еще рассказы связала водка.

Этот тоннель, помимо жестокости, смерти, депрессии и страха, состоит из алкоголя. В определенные моменты накрывает клаустрофобия: читателя закручивает, затягивает. Чувство отвращения и мерзости мешает дышать, и кажется, это твое сознание суживает алкоголь, к твоей щеке «накрепко прилипли мокрые скрюченные бычки, и все лицо неровно замазано черными странными пепельными разводами», как у бухого слюнявого Рубчика из «Блядского рассказа», которого морально похоронили в диване. Грязь… Герой, услышав, что проститутка отказывается переспать с Рубчиком, убежал в ванную и расплакался. Расплакался, карл! «Женщина, девочка… Женщина моя», — повторял он. Какой сентиментальный конец! Какая драма! Пьяный Захар жалеет падшую «юную девицу», а мы вдруг понимаем: вот это да, вот это духовная мощь.

Резкий, обрывочно громкий финал присутствует во многих рассказах книги:

–  «Счастья будет все больше. Все больше и больше» («Какой случится день недели»);
–  «Но другого лета не было никогда» («Грех»);
–  «На следующий день мне позвонили из представительства легиона. Я сказал им, что никуда не поеду» («Карлсон»);
–  «Ребенок в комнате плакал один» («Шесть сигарет и так далее»);
–  «Руками и ногами мертвый мальчик упирался в дверь холодильника. На лице намерзли слезы. Квадратный рот с прокушенным ледяным языком был раскрыт» («Белый квадрат»);
–  «Вечером мы опять поругались с женой» («Жилка»).

Завершающие афористичные фразы ощутимо меняют впечатление, но не очищают от той грязи, в которой рассказ испачкал. Они лишь создают видимость глубины: трогают, удивляют, дергают за сердце. Так же Прилепин выстраивает и книгу в целом, и сборники, ее организующие: самое чистое, светлое и теплое он помещает в начало и конец: «Какой случится день недели» и «Бабушка, осы, арбуз» — про любовь и женщин.

Прочитав рассказ «Какой случится день недели», все очарованно говорят об искренней любви Захара к Марысе и его нежном, заботливом обращении с щенками. Как с детьми. Захар любит животных, детей и детей-животных: в рассказе «Ничего не будет» ребенок сравнивается с «псинкой, бегущей по следу», с «барашком», называется «лобастым зверьком». А еще герой отказывается есть шашлык предположительно из собачатины и иметь дело с женщинами, которые «питались псиной» («Собачатина»).

Щенки же в первом рассказе, действительно, живые и любимые: сначала приготовлю им блины, угощу йогуртом, потом пойду зарежу бомжей за них и покидаю кирпичами в теток — так агрессивно показан здесь Захар. Однако не в гневе и разъяренной смелости дело. Фишка в стремлении показать героя с хрупкой, трогательной стороны. Вот он какой зайка внутри — при внешней мужиковатости и матерости. «Тебе больше пристало бы… метать ножи… или копья», — отзывается о Захаре Алеша.

Но такой ли герой на самом деле? Нет, скорее слабый, апатичный меланхолик. Не чувствительный борец и боец, а зависимый от собственных эмоций эгоист, который все понимает, но при этом ничего не предпринимает. «Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался», — как будто гордясь этим, говорит он о себе («Жилка»).

«Какой случится день недели», однако, претендует на звание самого чистого рассказа. Он написан раньше всех, в нем еще нет водки. Точнее, она есть, но совсем мало. Впрочем, эта фраза могла бы стать эпиграфом к книге.

— Пойдем куда-нибудь? Я действительно захотела селедки. И водки с томатным соком. Это ужасно, что я хочу водки?
— Что ты, это восхитительно.

«Восхитительной водкой» пропитан весь сборник. Здесь не то что на донышке, тут можно утонуть в ней, как, собственно, и происходит.

«Ласковый мандраж алкогольного опьянения» начинается уже со второго рассказа.

— Не выпьешь, Захарка? — с хорошо скрытым лукавством спрашивал он [дед].
— Нет, с утра-то зачем, — отвечал внук деловито.

В «Карлсоне» герои на протяжении всего мини-сюжета постоянно подбухивают, судорожно ищут деньги на водку, как типичные алкоголики, а еще по традиции посещают книжные магазины после первой. В «Колесах» Захар ежедневно пьет четвертый месяц: «У нас была своя норма, и, как правило, не выполнив ее, мы не расставались. Норма составляла три бутылки на человека». «Шесть сигарет и так далее», «Жилка», «Пацанский рассказ», «Славчук», «Блядский рассказ», «Герой рок-н-ролла», можно не продолжать, наверное, — везде есть спиртное. Идеализация алкоголя. «Ботинки, полные горячей водкой». А если рассказ не про водку, то обязательно будет куча сигарет, мата и другого мусора. За редким исключением. Но если нет помутнения сознания за счет внешнего — будет за счет внутреннего, например, страха. Как в «Белом квадрате», где описывается пугающий разговор с мертвым мальчиком, замерзшим в холодильнике во время игры в прятки.

Это не про водку, — говорили они, — это про жизнь, — говорили они… Если судить трезво, большую часть книги главный герой — алкоголик. Алкоголь, как и всё остальное, — примесь в организме. Нежелательная примесь. Грязь.

Можно представить, что «Грех и другие рассказы» — резервуар с грязью. Большой и глубокий. Теперь представим, что туда уже затягивает вашего любимого человека, ребенка или щенка. Вы бежите спасать его (или всех вместе), по собственной воле прыгаете туда, героически вытаскиваете утопающих —  и слезы, счастье, радость. И уже забыли про грязь. И все хорошо. Вот только ребенок, милое животное, любовь, философия — искусственные, а настоящее здесь только физиологическое, безвольное, эгоистичное начало.

«Чем дальше, тем хуже» здесь объективно работает. В романе «Грех» свет есть: любовь, нежность, семья, дети — приторные, но есть. В «Ботинках, полных горячей водкой» этих традиционных ценностей остаётся меньше, нравственность отмирает, наблюдается духовная деградация. Перед нами не мужчина, а пацан — пьяное, инстинктивное, похотливое, кровожадное существо.

У Прилепина всего два рычага психологического давления на читателя: грязь — и сантименты: то, за что вступятся все, что почувствуют все, что тронет всех. Описывая мрак жизни героя, автор протягивает читателю несколько утешительных «луковок»: трогательная любовь к женщине, ребенку или животному, тревога, сентиментальность. Он манипулирует, психологически воздействует, используя скрытые, обманные, даже насильственные тактики — и буквально заставляет доверять себе.

Автор делает с восприятием читателя то же, что и со своим героем. Расшатывает, раскачивает, запутывает. А потом разрывает шаблон. На задымленное сознание легче повлиять. Неожиданная реплика, нестандартное действие, непредсказуемая модель поведения — их много и они работают. Но очищают ли?

Идя по этому болоту, сперва осторожничаешь, аккуратно переступаешь ногами, чтобы не засосало, а потом потихоньку проваливаешься и начинаешь думать, что так и надо. Что вокруг, серьёзно, жестокость, злость, несправедливость, смерть, чернуха. Но так ли это в действительности? Или это жизнь героев Прилепина?

Сквозь искусственные мужество, нежность, любовь, ответственность пробиваются моральная нечистоплотность, безнравственность, нечестность. Они неистово кричат, бегут как черная кровь в организме героев, напитывая не только их, но и поглощая читателя. Алкоголизм, бомжи, убийства, травмы, оскорбления, болезни, инстинкты, смерть — все это окружает как участников событий, так и суггестивно — читающего.

— Мерзость…  — шептал Юрий, открывая свой замок и обращаясь, казалось, и ко мне, и к студентам, один из которых плакал, а второй утешал, и вообще к миру. — Как отвратительно!.. Мерзость и безумие… Просто отвратительно, — возмущается один из героев рассказа «Черт и другие».

У него самый чистый половик перед дверью, он ежедневно пылесосит, истребляя сигаретный дым, а его сын ходит дома в бахилах. Еще в квартире Юрия всхлипывает и рыдает жена, рот которой будто затыкают, зажимают все время, а потом через несколько дней ее привозят обратно домой на скорой.

— Чистоту любит сосед, — чуть иронично замечает Захар.

При внешней чистоте мы сталкиваемся с прогнившим безжалостным внутренним миром Юрия. Творчество Прилепина же многие определяют наоборот — как стремление сохранить в себе человечность. И сначала я тоже так думала. Но потом оказалось, что нет никакой человечности. Привыкнув видеть во всем хорошее, мы ищем его и здесь: не может же книга пропагандировать античеловеческие ценности. Не может, да. Но намек на нравственность не означает нравственность. Кроме сентиментально-однотипных описаний женщин, детей и животных, в «Грехе…» нет духовных образов. Приближение к ним герой воспринимает как слабость, болезненность и пытается всячески этого избежать, начиная пить водку или уезжая на войну: «Последний раз болезненность пришла, когда родились дети, два пацана. И тогда Сержант сбежал от этого чувства, обретшего вдруг новые оттенки и почти невыносимого. Вот сюда, на блокпост сбежал».

Здесь есть фальшь, обман, манипуляция, авторские приемы. А человеческие ценности формальны и декоративны. Социальное — настоящее. Философское и нравственное — нет.

Уходя от нравственного к разлагающему социальному, Прилепин нарушает не свою чистоту, а чистоту читателя. Нежно пачкает, осторожно обмазывает читателя грязью. Играли бы рассказы Прилепина без мата, водки, депрессии, тревоги, адреналина? Нет, конечно. Но этой грязи настолько много, что слишком грязно. А философский смысл не вытягивает. Контрастная оппозиция есть, но баланс отсутствует.

Грязь — это не осуждение книги или негативное отношение к ней. Наоборот, чтобы так написать грязь, чтобы настолько глубоко зацепить читателя, чтобы вызвать в нем самые противоречивые эмоции, нужно очень хорошо уметь писать. Прилепин, бесспорно, умеет.

И так-то грязь — это совсем не плохо. Она просто часть нашей жизни, любой жизни. Без грязи не было бы чистоты. Вот только не надо специально окунать читателя в свою грязь, ее и так хватает.

Пойду помою руки.

Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!