Наталья Якушина
Родилась 14 ноября 1975 года в Бресте. В настоящий момент проживает в городе Красноармейск Московской области. Закончила Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Член Союза писателей Москвы. Член Содружества писателей-выпускников Литературного института. Прозаик и драматург. Организатор Международного драматургического конкурса «ЛитоДрама», семинара драматургов при театре «Школа современной пьесы». Рассказы опубликованы в журналах «Юность», «Русский пионер», «Кольцо А», газетах «НГ-Экслибрис», «Московский комсомолец», различных сборниках. Внештатный корреспондент газет «НГ-Экслибрис» и «Книжное обозрение».
Ведущий рубрики — Мария Попова
Машинка для вечности
От бабушки мне остались квадратные часы без ремешка, гранатовые бусы, деревянная шкатулка, которую двоюродный брат сделал в тюрьме, и швейная машинка «PFAFF». Часы бабушка проносила всю свою жизнь на мозолистой тонкой руке. Кожаный браслет износился, и бабушка отдала мне часы так, без браслета.
Гранатовые бусы я потеряла. Это были не совсем бусы. Всего-то камушков семь висело на железной цепочке, которая не застегивалась. И камушки походили, скорее, на застывшую канифоль, а не на настоящие гранаты. Но все равно обидно – я потеряла единственное бабушкино украшение. Мне кажется, все бабушкины вещи являются оберегами. В трудные минуты и перед тем, как завести машину и выехать на опасную дорогу, я всегда призываю не Иисуса Христа и не Аллаха, не фею, а именно бабушку, которой больше в этом мире нет, она в райском саду, в котором теперь живет вместе с дедушкой после смерти. Она приснилась мне, чтоб рассказать, как ей теперь хорошо, и она, наконец, отдыхает.
Бабушка всю жизнь работала, она не могла сидеть без дела, безделие ее убивало. Целый день штопала, мыла посуду, стирала руками пододеяльники хозяйственным мылом, а стиральная машинка стояла в углу и пылилась. Когда работы не оставалось в доме у тети, где жила бабушка, она покупала в магазине рулон дешевой хлопковой ткани в полоску, нитки и приходила к нам шить полотенца.
– Полотенца всегда пригодятся, – говорила бабушка и давила ногой на чугунный резной прямоугольник внизу – педаль. Она ходила ходуном, и иголка проделывала в ткани четыре прокола в секунду.
Мы, дети, я и мои братья, любили играть этой машинкой. Кому ж не понравится приводить в движение ножную швейную машинку, словно паровоз. Раздавался такой же грохот металла, крутилось большое колесо, а вместо дыма из трубы сверху ритмично вверх-вниз поднималась серебристая штучка. И все эти катушки приятно подержать в руках, они вызывали восторг. Мы владели целой коллекцией ненужных пуговиц, которые бабушка хранила в большой железной банке. Железные, стеклянные, пластмассовые – мы могли часами выкладывать их на ковер и рассматривать, а в это время бабушка спокойно готовила нам скромный обед, пока мы заняты и молчим.
Машинка – без преувеличения, произведение искусства. Мало того, что это шедевр инженерной мысли, который, как утверждала бабушка, прослужит еще 200 лет. На черном фоне художник вывел сказочные золотые цветы, целый сад короля, который превращал, едва прикасаясь, весь мир в золото. И корона на панели подтверждала королевское происхождение чудесных хризантем, роз и колокольчиков. Изящные изгибы металла, столик из ценной породы дерева, инкрустация шпоном – все это говорило о том, что мастера старались сделать не только полезную и функциональную вещь, но и красивую. Первой обладательницей этого чуда стала прабабушка Маша в самом начале 20 века.
Когда все родственники собирались в комнате, пили чай, они неизменно вспоминали про машинку, словно это член семьи, и рассказывали, какие платья шила бабушка, и мама умела шить, правда, обычно забрасывала работу на половине, и на машинке вечно громоздились выкройки, изрезанные куски ткани с пометками мылом.
– А помнишь, мама пошила мне такое короткое платье, что меня чуть не выгнали из школы за аморальность? – спрашивала тетя у мамы.
– Да, – отвечала мама. – У директриссы чуть челюсть не отвисла, когда она узнала, что тебе его сшила наша бабушка, заслуженный деятель культуры.
Мама всегда почему-то называла бабушку бабушкой, и бабушка часто обижалась, говорила, что она ей не бабушка, а мама. А папу мама называла по фамилии – Букин. А меня все называли в семье Наткой Анчуткой, и только дядя, муж тети, называл меня Крошкой Енотом.
Когда я грузила машинку, чтобы увезти к себе в Москву, мама бегала вокруг и говорила, что я ненормальная Анчутка. И вообще она не разрешала мне забирать машинку. Она еще думает.
Но я не поддавалась на манипуляции.
– Бабушка решила, что дарит машинку мне. И она у тебя тут стоит в углу безо всякого дела, только мешает.
– Я на ней белье чистое складываю, – не унималась мама. – И как ты ее довезешь?
– У меня вместительная машина, в ней шкафы можно возить и диваны, – гордо отвечала я. – Зря ты выкинула бабушкин секретер из дуба, я бы сейчас его тоже прихватила.
А потом долго ругался муж, который не хотел везти машинку на дачу.
Теперь машинка нашла приют в тени комнаты, обитой деревом, где стоит еще расписная прялка, сервант 40-х годов с цветными стеклами, чугунный массивный утюг, антикварный веер висит на стене, а над потолком – старая хрустальная люстра, купленная после войны. Швейная машинка отлично вписалась в интерьер и теперь отдыхает. Шнур сполз с колеса, втулки, челнок и катушки куда-то пропали, пуговицы остались у мамы, она вцепилась в банку с пуговицами, как в дипломат с миллионом долларов.
Мои дети каждое утро заставляют трудиться диковинный механизм. Быстрее, быстрее, еще быстрее. Какое-то время педаль продолжает двигаться по инерции. Рисунок в виде цветка закручивается в спираль и уходит в вечность. Вращается чугунное колесо – и бабушка в райском саду довольна.
