Мария Закрученко
По первому образованию юрист, закончила Московскую Школу Кино по специальности «сценарное мастерство». Автор пьес, сценариев, рассказов, журналист, редактор, литературный критик. Участница Форумов молодых писателей России, публиковалась в журналах и сетевых изданиях: «Знание-Сила», «Октябрь», «Лиterraтура», «НГ Exlibris», «Горький».
За лесом человека увидеть
(О книге: Ханья Янагихара «Люди среди деревьев». Роман. Пер. с англ. В. Сонькина – М.: изд. АСТ, серия Corpus, 2018)
Ханья Янагихара для российского литературного пространства уникальна не просто как автор, а как событие. Из-за того, что переводы обеих её книг вышли не в хронологическом порядке, мы наблюдаем не только повторение сенсации (не такую яркую, как в случае с «Маленькой жизнью», но всё же), но и процесс, который можно назвать обратным прочтением, когда в первом романе молодой талантливой писательницы ищут отголоски второго.
Дебютный роман Янагихары «Люди среди деревьев» был обречён на сравнение с «Маленькой жизнью». Заявленная в каждом из романов тема насилия придала книге «Люди среди деревьев» поверхностную сенсационность, за которую ухватиться проще всего. Некоторые критики прочёсывали его чуть ли не с микроскопом в поисках малейших отсылок к тому, «из чего впоследствии родился шедевр», особенно усердные даже нашли совпадения одного из мест действий в обоих романах. И если читатель ждёт подтверждения или опровержения, то лучше получить его сразу: как не бывает двух одинаковых людей, не бывает и двух одинаковых книг, «Люди среди деревьев» – не предыстория «Маленькой жизни».
Свой дебютный роман Ханья Янагихара писала больше десяти лет, как честный новичок, – о том, что знает, и о том, что ей близко. Не секрет, что сюжет «Люди среди деревьев» основан на истории друга отца писательницы – педиатра и вирусолога Даниела Карлтона Гайдузека, лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине 1976 года, обвинённого в совращении приёмного ребёнка и впоследствии признавшего вину. Но было бы слишком просто объяснить насилие или извращение основной темой книги. Роман «Люди среди деревьев» плотно укомплектован сложно переплетёнными темами и сюжетами: от вопросов научной этики до бессмертия, от жестокости (как физической, так и моральной) до меры личной ответственности, что в науке, что в любви.
Главная интрига романа раскрывается сразу, с нарочитой поспешностью, в заголовках и кратких содержаниях статей. Перед читателем последовательно выкладываются все главные факты: Абрахам Нортон Перина, учёный, открывший у аборигенов племени с острова Иву’иву синдром Селены – состояние, при котором старение тела замедляется одновременно с упадком умственных способностей, – и получивший за это Нобелевскую премию, обвиняется, а затем осуждается и отправляется в тюрьму за совращение своего приёмного ребёнка, усыновлённого с того самого острова.
Остальная часть романа представляет собой мемуары А. Нортона Перины под редакцией оставшегося верным ему до конца помощника, доктора Рональда Кубодеры, снабжённые псевдодокументальными ссылками и комментариями последнего. Один рассказчик оказывается ненадёжнее другого, и в итоге вопрос, обманчиво кажущийся главным – виновен герой или всё-таки нет? (ответ прибережён в последней главе) – размывается на фоне локальных и глобальных катастроф.
Ханья Янагихара в детстве хотела стать учёным, и отец-врач поощрял её интерес. В одном интервью писательница говорит о том, что её завораживают болезни, о том, как вирус хозяйничает в захваченном организме, и на что способно тело, чтобы выжить любой ценой. Главного героя романа «Люди среди деревьев» Нортона Перину, этакого Шерлока Холмса от науки, как раз интересуют болезни сами по себе, а не пациенты. Как знаменитого сыщика не волновали моральные аспекты раскрытия преступления – зло должно быть наказано! – так и для Перине интересно прежде всего разгадать загадку.
При этом, в отличие от Шерлока Холмса, Перина вовсе не гений. Как ни старается доктор Рональд Кубодера – неутомимый «Ватсон» своего «Холмса», заинтересованный в справедливости больше самого Перины, – в комментариях представить своего учителя блистательным, не оценённым по достоинству учёным и человеком с большим сердцем, мемуары самого Перины рисуют иной портрет. Описание детских шуток над матерью и холодно-скучного спокойствия, с которым герой умерщвлял лабораторных мышей, переходит к бесстрастным экспериментам на людях в полевых условиях острова. И в поздних описаниях общения Нортона Перины с усыновлёнными детьми проскальзывает интерес лаборанта, а не родительское чувство – он даже считает детей поколениями, как выводки подопытных мышей.
«Я утратил интерес к решению некогда захватывающих психологических загадок, связанных с моими детьми. Меня больше не занимало, отчего кто-то из них истерически орет при столкновении с кофейником, а кто-то сжимается при виде апельсинового сока в заиндевевшей, холодной бутылке. Раньше я мог провести много радостных дней, обдумывая те (обычно неприятные) события и сочетания событий, которые приводили к подобным реакциям; я часто думал о них как о ярких, причудливых головоломках, как о резинках, которые следовало натягивать и играть ими, отвлекаясь от настоящей работы, заполнявшей мои дни».
Впрочем, в своих мемуарах Нортон Перина не собирается ни оправдываться перед обществом за последствия сделанного им открытия, разорившего остров Иву’иву, ни «очистить своё имя» от обвинений в сексуальном скандале, который его погубил. Он рассказывает о своей жизни, чтобы скоротать время тюремного срока, и поэтому может позволить себе быть бесстрастным, что не значит – объективным. Детство и отрочество Перины в его изложении – прелюдия будущего профессионального расцвета. Если обобщить его мемуары, то наравне с естественным чувством светлой печали, в них часто звучит самодовольство, и уверенность в близости к абсолютной истине, в том, что он один «знает, как правильно», – уверенности, свойственной гениям и социопатам.
Нортон Перина плывёт по течению реки жизни, как будто специально для него лишённой подводных камней и сворачивающей, где нужно: детство героя не задела Великая депрессия, он не метался в поисках работы, деньги падали ему на голову, как только возникала нужда. Так же свалилось и великое открытие. Тем не менее, за чередой этих случайных совпадений следить интересно – благодаря языку, не скупящемуся на краски джунглей и описанию удивительной, полной традиций и ритуалов, жизни местных племён. Как Шерлок Холмс не отрицал прекрасное, так и Нортон Перина способен красочно восхищаться новой обстановкой и захватившими его приключениями.
Но сказке быстро настаёт конец. Экспедиция с антропологом Таллентом (фигурой почти мистической, он единственный, кем Перина восхищается) на остров Иву’иву и случайное обнаружение ключа к источнику физического бессмертия запустило механизм низменных человеческих инстинктов – Перина захотел стать первым, кто раскроет загадку острова и вечной жизни. Вопреки табу, за нарушение которого вечным проклятием платится сам нарушитель и члены его семьи, для проверки своей теории в лабораторных условиях Нортон убивает черепаху, мясо которой едят долгожители, и, получив подтверждение, публикует статью со своим открытием. Дальше проклятие сбывается в первую очередь для самого острова, его чудеса развенчиваются и теряют силу, и на фоне происходящего моральный компас читателя по отношению к Перине дрожит уже не так сильно.
Фармацевтические компании в погоне за источником бессмертия уничтожают экосистему острова, оставив аборигенов на обескровленной земле. С тех пор всё, к чему притрагивается Нортон Перина, увядает и деградирует. Герой приезжает на разорённый остров несколько раз, словно для того, чтобы убедиться в произошедшем, а возвращается с брошенными детьми, как с образцами трагедии. Завершается автобиография кратким описанием суда, который проходит над именитым уже учёным по обвинению одного из самых «трудных» его усыновлённых детей. Словно под конец жизни проклятие его всё-таки настигло.
Неудивительно, что тема бессмертия, тесно переплетённая с другими, выходит под конец романа на первый план вместе с темой любви. Вся жизнь А. Нортона Перины выглядит утверждением тезиса о том, что люди не готовы к бессмертию и не достойны его. Попытки продлить существование превращаются в карикатуру на жизнь, как это случилось со «сновидцами» – аборигенами, страдающими от синдрома Селены. Оставшиеся в прекрасной физической форме, они полностью утратили разум. Уничтожение острова становится метафорой того, как отчаянное желание выжить любой ценой приводит только к увеличению страха смерти, пожирает всё то прекрасное, что короткая жизнь отдаёт просто так, – само время. «Мы говорим, что управляем временем, но на самом деле все наоборот: наши дни заняты, потому что крошечные промежутки времени – это все, с чем мы способны справиться».
И даже стремление продолжиться в детях иногда оборачивается пародией на любовь, попыткой поглотить и растворить в себе чужую молодость и силу. Кажется, лишь таинственный антрополог Таллент достигает бессмертия, растворившись на острове без следа незадолго до того, как его все покинули – не зря роман в целом копирует название его вымышленного труда «Люди среди деревьев». Вопрос, насколько удалось Нортону Перине повторить его эксперимент, остаётся открытым.
Но самое замечательное в романе «Люди среди деревьев» – не о чём он, а то, как он сделан. Янагихара передаёт рассказ в руки своего героя и ни разу не вмешивается в повествование, её голоса там нет. Писательница демонстрирует психологическое умение проникнуть под кожу «другого», принятие его логики и мотивов «изнутри», не отвлекаясь на собственные чувства. Поэтому концовка не потрясает и не шокирует, а является простым совокупным выводом из всей жизни главного героя, рассказанной им самим. В следующий раз, столкнувшись с прозой Ханьи Янагихары, читатель будет готов увидеть полную картину персонажа его глазами, прожить его жизнь вместе с ним, и, наверное, это – то немногое, что связывает роман «Люди среди деревьев» с «Маленькой жизнью». Умение настолько приподняться над текстом придаёт литературе дыхание реальной жизни, позволяет увидеть за лесом – деревья, за текстом – судьбу человека.
