Толстикова Ирина Сергеевна

Родилась и выросла в Москве. В 2007 году окончила факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Писала для  федеральных и городских изданий, работала контент-менеджером, редактором  и копирайтером.

Писать прозу и стихи начала в детстве. Первую самодельную книгу продала в школе за  одну ржавую затертую монету забытого номинала.

С 2003 года – член литературной студии «Луч» Игоря Волгина.

2002 год – публикация рассказа и эссе в журнале философского факультета МГУ «Филологос»

2018 год – публикация прозы и стихов на сайте «Хороший текст»

2018, декабрь – публикация в сборнике работ школы «Хороший текст» «Прыжки в высоту», издательство  Ridero

2019, январь – публикация рассказа в журнале «Читаем вместе»

2019, апрель – публикация поэтической подборки в альманахе «Половина века» студии «Луч».

Ведущий рубрики — Мария Попова

Смеситель

Помню, как выглядел человек, которого я чуть не убила в три года. Это был длинный, худой усач возраста «дядя», к которому относились все старше восемнадцати и моложе шестидесяти. Одет он был в грязный фиолетовый халат сотрудника овощебазы и нес в руках ящик с картошкой и одним вытянутым, почти белым кабачком.Смотрел куда-то вверх с удивленным, глупым непониманием. Вот-вот, через мгновение, ему на плечо, чиркнув по уху, упадет ржавый водопроводный смеситель, который я кину из окна со словами «А этот кран я и подавно выброшу».

Слово «подавно» я в три года знала. Слово «смеситель» — нет.

В тот день мне помогал брат. Он знал только слова «мама», «папа» и «дай». Ему было года полтора, и он просто молча подавал мне «патроны»: книжки, игрушки, какие-то статуэтки с бабушкиной полки.

Я не любила вещи. Возможно, не любила людей.

То, что я помню лицо человека, которому чуть не пробила череп, скорее всего, просто фантазия, реконструкция живой детской памяти по описаниям мамы, бабушки и, возможно, участкового. Я не могла так подробно кого-то разглядеть с восьмого этажа.

Зато я помню тот смеситель. Это была самая тяжелая и неуместная вещь в нашем ящике с игрушками. Я подняла его с трудом. Удивительно, что не разбила окно, когда его выкидывала. Мне наверняка пришлось размахнуться, чтобы он вылетел из форточки, а не свалился в пространство между стеклами, как это произошло с войлочным снеговиком и тонкой книжкой «Сказка о Рыбаке и Рыбке».

У участкового, которому открыла бабушка, были тонкие энергичные ноги и острые колени. Блестели недобрые острые носики начищенных черных ботинок. Мне было страшно поднять голову и увидеть его лицо. Я была уверена, что он красивый, и от этого станет еще страшнее.

Я думала про кран. То есть про смеситель.

Вернут ли его нам?

Почему-то казалось, что если участковый его принесет, то это отменяет всё, что я натворила.

И я не увижу, как на крыше дома ветер перебирает страницы наших книжек, которые подхватил ветер.

Соседская девочка не принесет на площадку знакомую куклу.

В подъезде не повесят фотографию папы с подписью «Отец, уйми своих детей!». Да, несколько семейных фото я тоже побросала в форточку.

Не любила я вещи, о людях не думала, а значит — тоже пока не любила.

Но я любила, когда теплая, почти горячая, на пределе терпения вода наполняла вечером ванну, и мама разрешала посидеть там подольше. Иногда мы грелись вдвоем с братом, иногда я была одна, как в тот вечер, какой-то бесконечно долгий. Я устала слушать взрослых, устала плакать. Вода льется, мне тепло, а это значит, что день заканчивается. Мама громко разговаривала по телефону, её синюю футболку с черными пальмами было видно в темноте коридора сквозь полуоткрытую дверь ванной комнаты.

Струя воды щекотала мне ступни и пальцы ног.

Потом лилась на согнутые колени, которые двумя розовыми островками торчали в рваных белых пенках бадузана.

Я думала о том, почему мои колени круглые, хотя маленькие, а у того милиционера такие острые, хотя большие.

Развела ноги. Струя сначала с глухим шумом падала на дно ванной, пробивая толщу воды, потом — мне на живот, потом — на место с некрасивым, смешным названием.

Когда мама закончила разговор и вернулась ко мне, она как-то слишком громко, но в то же время без очевидной оценки в голосе сказала мне никогда так больше не делать.

Я и не делала — при ней.

Летом, когда мы уезжали на дачу, брат всегда вез с собой любимые игрушки: Мяуку, Ко-Ко, Лялю и Шалтай-Болтая. Их он выбросить из окна не позволил, владея всего тремя словами.

Моя же любимая игрушка была намертво приварена к трубе в ванной. На даче мы мылись в бане или из ковша. Водопровода, а значит и смесителя там не было. Однажды я пришла в баню одна, когда все отдыхали после обеда, разделась, легла на пол и начала реветь. Не знаю, сколько мне было тогда лет, но я только в тринадцать догадалась, как можно обходиться без смесителя.

Любимые игры людей — это смерть и секс.

В каждом ящике с детскими игрушками найдется смеситель — сколько не пытайся его заблаговременно обнаружить и спрятать до возраста согласия.