Анна Аликевич, выпускница Литературного института им. Горького, семинара Е.Б. Рейна, соискатель кафедры новейшей литературы там же. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, «Академика», 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой). Публиковалась в «Пятью Пять», «Полиграфомании», «Вестнике Литинститута», «Урале», вела колонку обзоров в «Лиterraтуре». Преподает русскую литературу и грамматику, рецензирует и редактирует книги, живет в Подмосковье.
Обзор новинок переводной литературы от 03.02.18
(О книге: Джонатан Сафран Фоер. Вот я. – Пер. с англ. Н.В. Мезина. – М., Издательство «Э», 2018)
I.
Сэм – современный американский подросток, его страстная мечта номер один – достать книгу «Гарри Поттер и Дары смерти». Он не отлипает от планшета, монтирует любительские видеоролики непристойного или шокирующего содержания, пытается дрессировать престарелого домашнего пса и конфликтует с одноклассниками и педагогами своей школы. Ну и с родителями, конечно.
Что ещё можно сказать о его, в общем-то, обычной жизни тинейджера среднего класса? Только классику: он наполнен неудовлетворёнными желаниями, естественной для его возраста агрессией, утомлён борьбой с угрями и угнетён обилием несправедливости и зла в этом мире… А ещё он ортодоксальный иудей и вся его семья с нетерпением ждёт того дня, когда для юноши будет устроен праздник Мицвы, знаменующий его превращение из ребёнка в мужчину. Но вот сам Сэм до сих пор не ответил для себя на вопросы: кто он? чего он хочет от жизни? близка ли ему культура его предков? Да и вообще, дитя клипового мышления и образа существования, он не спешит себе эти вопросы задавать…
«Вот я!», – словно говорит он нам в названии романа. Но «Кто я?» – он ещё не определился.
Нет-нет, это не избитый 600-страничный киносюжет о взрослении подростка в современном глобалистическом мире. Наоборот, это глубокая книга о старении и отдалении от детей и друг от друга его родителей. И тут тоже всё неожиданно привычно – до неприятного холодка по спине. Она хотела стать архитектором, а стала матерью троих детей. У него же не мировоззренческая драма, а куда более приземлённая – его, ещё совсем не пожилого и очень чувствительного в этом отношении человека, подводит мужское здоровье. И их обоих объединяет – то есть разделяет – осознание, что та действительно существовавшая когда-то, самая что ни на есть настоящая любовь между ними – с её ритуалами и памятными местами, тайными мечтами, интимными обрядами, микрокосмом откровенности и близости между двумя людьми, – превратилась за пятнадцать лет многодетности в ярмо, душащее Джулию и тяготящее Джейкоба.
«Джейкоб с Джулией никогда не относились к тем, кто противится обычаю из принципа, но всё же они не могли бы подумать, что станут такими заурядными: приобрели вторую машину; записались в спортзал с двадцатистраничным выбором курсов; доверили подсчёт налогов специалисту; время от времени отправляли бутылку вина обратно на кухню; купили дом с парными раковинами в ванной; родили ребёнка (и застраховали его жизнь). <…> Незыблемая собранность Джулии в общении с детьми так укрепилась, что превратилась как будто в неиссякаемое терпение, а вот её умение вызвать в муже желание ужалось до эсэмэсок. Джулия умела зубами обкусывать ногти новорожденным, кормить грудью, не отрываясь от приготовления лазаньи, вынимать занозы без пинцета и без боли, – но забыла, как прикасаться к мужу».
Аналогии с «Анной Карениной», как привлекательно сказано на обороте книги? О нет, скорее с «Отцами и детьми», ведь немалая часть повествования посвящена спорам прогрессивных дедов, ущемленных в своей автономии отцов и впитавших поп-культуру внуков… Но это скорее шутка: разве знала русская классика XIX века, фокусирующаяся преимущественно на «розовом возрасте» тех, кому ещё нет и 27, драму 37-45-летних, которые уже построили свой мир – и внезапно поняли, что они в нём чужие?
Джонатан Фоер, популярный, удачно экранизированный и ещё молодой англоязычный автор, пришёл к широкому российскому читателю в 2006 г. – как автор романа «Жутко громко и запредельно близко», хотя это и не единственная его переведенная книга. Как и в «Вот я», главным героем романа-визитки Фоера был подросток, и как события первого романа были связаны с современностью (с трагедией 11 сентября 2001 г.), так и действие новой книги хронологически совпадает с 2010-ми годами. То есть наши дети, в сущности, ровесники и современники юных героев Фоера, а мы сами – не хочется проводить это отождествление, но что поделаешь – подчас мировоззренческие и возрастные сверстники родителей Блохов – Джулии и Джейкоба. Место действия – семья, коттедж. Участники представления – мама, папа, бабушка, дедушка и трое внуков. Жанр – философско-бытовой роман. Ценз – 18+. Не рекомендовано чувствительным и склонным к тревожности читателям. Время – пошло!
Интересна ли сегодня такая книга, рисующая психологический срез-портрет поколения родителей, рождённых в конце 70-х – начале 80-х, и если да, то для кого?
Конечно, апология брака, заключённого когда-то по страстной, «святой» любви, никогда не утратит актуальности для культуры, в которой большинство классических историй заканчиваются счастливой свадьбой или трагедией брошенной девушки. «А что там бывает дальше, как выглядит счастье во временной проекции?» – не это ли мотивирует продолжать читать подобную вещь и одинокую женщину, и юную леди, и уставшую домохозяйку… и даже немолодого преподавателя истории литературы? Нет, речь не о копании любопытствующего в чужом грязном белье, хотя и оно неизбежно копится, а о бытийных вопросах: как это устроено внутри, как происходит эта тайная жизнь людей, между которыми «действительно что-то было», как они взаимодействуют в размытых границах своих личностей, что они уступают, а за что держатся до последнего, есть ли место для «маленького своего» там, где всё «большое наше» и не пойдёт ли тот, кому ты открылся и доверился, войной на тебя 15 лет спустя? Человеку в первую очередь интересен человек, и только потом – окружающий мир, это и есть то толстовское начало в книге, о котором упоминает обозреватель.
Итак, прошло 16 лет, и что осталось от пламенного союза? Хорошо, если просто угли.
«Бывало, они шли в постель и откатывались к краям матраса, и каждый жалел, что матрас не королевского размера, и каждый мечтал, чтобы всё это просто развеялось, но без должной жесткости в указательных пальцах, чтобы пришпилить слово «это». «Это» ночь? «Это» их брак? «Это» полное недоразумение и есть семейная жизнь этой семьи? Они отправлялись вместе в постель не потому, что у них не было выбора, – не иметь выбора – это тоже выбор. Брак – это противоположность самоубийства, но в проявлении силы воли между ними можно поставить знак равенства».
Если такое произошло всего за полтора десятилетия с двумя, в общем-то, материально и духовно благополучными людьми, которые были созданы друг для друга, то стоит ли удивляться всему тому кошмару, который настигает так часто людей, вступивших в союз по необдуманности молодости, «женившихся пальцами» (как говорил Овидий о скупцах) или исходя из морали окружающих? Вот какие мысли посещают читателя, ведь все мы люди и невольно проецируем художественную документальность, то есть книгу, на документальную художественность, то есть свою жизнь.
Как-то Лев Толстой сказал: чтобы узнать, о чём «Анна Каренина» в двух словах, надо полностью её прочесть. Что же касается «Вот я»… Позволю себе дерзость ответить на вопрос будущего читателя так: если хотите в двух словах, то это усложнённая и углубленная «Дорога перемен» (Р. Йейтс / С. Мендес).
II.
А может быть, всё-таки роман-воспитание? «Отцы и дети»?
– Собаки не хотят умирать. (Отец)
– Прадедушка хочет. (Сын)
– Ну-ка, погоди. Что ты сейчас сказал?
– Прадедушка хочет умереть, – сообщил Макс как бы между прочим.
– Прадедушка не собака! – Полная дикость этого комментария поползла вверх по стенам. Джейкоб попытался смягчить его очевидной поправкой:
– И он не хочет умирать.
– Кто это говорит?
– Оставить вас ненадолго? – спросила ветеринар, сложив руки на груди и сделав шаг к двери, даже не повернувшись к ней лицом.
– У прадедушки есть надежды на будущее, – сказал Джейкоб, – например, увидеть бар-мицву Сэма. И он радуется воспоминаниям.
– Как и Аргус (пёс).
– Ты думаешь, Аргус ждет бар-мицвы Сэма?
– Никто не ждет бар-мицвы Сэма.
– Прадедушка ждет.
– Кто это говорит?
– Аргус чувствует, что мы его забросили, – сказал Макс, объявив своё мнение.
– Забросили?
– Как прадедушку.
Джейкоб вымученно улыбнулся ветеринару и сказал:
– Кто говорит, что прадедушка чувствует себя заброшенным?
– Он сам.
– Когда?
– Когда мы с ним говорим в скайпе.
<…>
– Скажите отцу, что Аргуса надо усыпить.
– О, это не мне решать. Это очень личное.
– Вы считаете, моего прадедушку надо усыпить?
– Нет! – ответила ветеринар, мгновенно пожалев, что своим ответом признала правомерность такого вопроса.
Всего лишь маленький диалог между 40-летним отцом и 7-летним сыном в присутствии ветеринара, к которому привезли, исключительно из гуманизма и предположительно на эвтаназию, тяжело больную и очень старую собаку. А сколько болевых точек сразу обнажает автор и как мгновенно попадает по мыслительным центрам современного читателя! Проблема (распада) микрокосма семьи, проблема поколения тех, кому сегодня 5-10 лет – это катастрофа в масштабе макрокосма, это растяжение норм, расширение границ приемлемого, в том числе религиозно, это историческое изменение всего земного шара, вступающего в эпоху кибертехнологий и индивидуализма.
На секунду представим себя Джейкобом, папой, подумаем о его огромной ответственности воспитателя и одновременно слабого человека – и пожалеем его… А что если этот ребёнок не поймет разницы между псом и человеком, если он уже скачивает экстремистские ролики (не потому ли мама постоянно проверяет его историю браузера, превратившись в соглядатая?), если он устал от домашней лжи и лжи школьной, если его закрытая душа похожа на ту виртуальную синагогу, которую с удовольствием проектирует и снова уничтожает его брат? Кем он станет, утративший разницу между добром и злом, и именно благодаря своим родителям, хорошо объяснившим ему, почему сдать прадедушку в дом престарелых – благо в первую очередь для самого прадедушки? На чём держится человек в человеке? И кому он должен помочь выжить в первую очередь – другим или себе?
Да, прадедушка не собака, и поэтому его нельзя усыпить из гуманизма, и тем более нельзя использовать на нём экспериментальное лекарство, то есть ни на ком нельзя, конечно, но на Аргусе всё же можно, ведь он уже практически не функционирует самостоятельно и ему в тягость его существование, то есть это уже речь о прадедушке, а не о собаке, естественно, именно за это – за недопустимость эксперимента на человеке, за права человека – и боролся наш дедушка Ирв во времена диктатуры: «Вырастешь, Саша, узнаешь», – и именно благодаря его вкладу и неустанной борьбе… папа вырос таким безвольным вечным подростком, не способным быть ни мужем, ни отцом, а только психологическим ровесником собственного ребёнка? Опять спутался… Какая чушь!
Но всё же… Как объяснить всё это 7-летнему сыну, который странным образом понимает, что самым лучшим для сохранения мира в семье будет… развод родителей? Как объяснить ребёнку, что дедушка – крупный политический и общественный деятель, и поэтому он не мог уделять папе в детстве много внимания, и поэтому папа вырос внутренне одиноким, недолюбленным и ущербным человеком с колоссальной массой психологических комплексов и ранней импотенцией? Или всё это случилось не поэтому?
Как объяснить ребёнку, что прадедушка уже просто не в состоянии обслуживать себя вне клиники для престарелых, а вовсе его не забросили? Как объяснить, что можно быть одним родом, но разными семьями, что можно быть частью, но в то же время автономией, как с точки зрения ума, логики, закона, правильности, догм и долга собрать нужную картину мира для ребёнка, который и без всяких искусственных умопостроений всё понимает.
Понимает, что никто не любит прадедушку (и втайне все испытывают вину за этот факт), что дедушка не принимает всерьёз папу (и ничуть от этого не страдает), а папа с комплексом «сына известного человека» самоутверждается за счёт сексуального доминирования над несчастной цветочницей (и очень страдает от того, во что превратилась его жизнь, жизнь изолгавшегося подкаблучника), что мама с папой не любят друг друга (а может, и не любили никогда?). А брат Сэм не хочет становиться ортодоксальным иудеем (да и вообще никем), а Аргус мучается и нужно его просто усыпить, а не устраивать бесконечные ветеринарные консилиумы, ведь лучше ему всё равно уже не будет?
III.
Пожалуй, еще одна важная острая тема, затронутая в романе, – это связь самореализации (индивидуализма) и самопожертвования (семьи), выбор между ними и вопрос возможности их совмещения. Наверное, нет человека, который бы не задумался в определённый момент своей жизни: любимая работа или оплачиваемая, любимая женщина или материально обеспеченная, собственное мнение или общественно удобное, быть собой или быть тем, кем тебя хотят видеть? Или нечто среднее? Ирв, отец Джейкоба, выбрал самореализацию, став успешным общественным деятелем, а попутно отцом и мужем. И великовозрастный закомплексованный Джейкоб, плод вечной загруженности своих родителей, к 40 годам, как в американском анекдоте, уже порой забывает, что Памела Андерсен ещё и его мать. Сам же Джейкоб, напротив, главное дело своей жизни – мечты о написании то ли романа, то ли кинохроники – откладывает всё в более дальний ящик, клепая сценарии к низкобюджетным, но хорошо оплачиваемым сериалам и разменивая свой золотой на бумажки. Увы, вместо благодарности за уделённое время и средства, за огромную жертву (самым главным!) сыновья втайне считают папу безвольным неудачником, боящимся мамы. Диплом архитектора и несколько блестящих, но нереализованных коттеджных проектов Джулии через 15 лет вылились в бессмысленное перепроектирование собственного дома, глубокую неудовлетворённость жизнью, ощущение, что дети выросли – и ничего не осталось. Ей всего лишь сорок, но, когда-то перспективный молодой специалист, ныне она практически домохозяйка, если не считать её подработки оформителем интерьеров, нелюбимая и нежеланная жена, постаревшая и пополневшая, выглядящая старше своих лет, озабоченная жизнью детей, которые уже почти самостоятельны, питанием и здоровьем мужа, которому она давно в тягость, тысячью важных хозяйственных и организационных вопросов, которые уже давно никому не нужны. То, что для Джейкоба – самокопание, неудовлетворённость, кризис возраста и личности, для Джулии – начало конца, не так ли? О Сэм, бедный мальчик, а ты вдобавок ещё и винишь во всём этом себя, не так ли?
Можно ли назвать этот очень удобно разбитый на небольшие главки, совсем не утомляющий читателя роман досуговым чтением? Да. Можно ли сказать, что это вовсе не «развлекательно-отдыхательная», а серьёзная книга, затрагивающая настоящие мины в дремлющем поле быта современной традиционной семьи? Да. Книга для родителей и о родителях? Книга о политике, философии, экономике, религии, о ситуации в мире? Книга о чувствах, переживаниях, о личном, о страдающей человеческой душе? Можно ответить «да» на все эти вопросы. Неоднозначная книга. Книга из разряда «не читайте / прочтите обязательно»… Есть ли вероятность, что вы равнодушно отнесетёсь к роману, начав его читать? Есть, но она маленькая.
