Людмила Вязмитинова
Поэт, литературный критик. Окончила Литературный институт им А. М. Горького, участвуя в семинаре поэзии Игоря Волгина и семинаре художественной критики Владимира Гусева. Член Союза писателей Москвы, Московского союза литераторов, в котором является председателем секции поэзии, и русского ПЕН-центра. Куратор литературного клуба LitClub «Личный взгляд», ведущая рубрики «КТО/ГДЕ/КОГДА» на литературном портале «Textura.club», участник проекта ЛиФФт (ведущая рубрики «Колонка критика» в журналах проекта).
Выпустила книги стихов «Пространство роста» (1992), «Монета» (1997), «Месяцеслов» (2017). В 2001 году стала лауреатом II Филаретовского конкурса религиозной поэзии. Автор множества статей о современной литературе, опубликованных в журналах «Новое литературное обозрение», «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов», «Крещатик», «Урал», интернет-журналах «Топос» и «Лиterraтура», газете «НГ» (приложение «НГ-ExLibris») и др. На основании цикла выступлений на Радио России выпустила сборник эссе о современной литературе «Tempus deliberandi. Время для размышлений» (1998, в соавторстве с Андреем Цукановым). В 2016 году в издательстве «Классики XXI века» вышла книга избранных статей «Тексты в периодике».
Первым делом девушки, а самолёты потом
(О книге: Роман Богоcловский. Зачем ты пришла? – М.: Флюид ФриФлай, 2018)
Второй роман Романа Богословского «Зачем ты пришла?» так же, как первый – «Трубач у врат зари» (М.: Дикси Пресс, 2016), безусловно воспитательный и является непосредственным продолжением первого. Оба они – автобиографичные, и сюжетные линии обоих отслеживают взросление и поиски: в первом романе – подростка, уехавшего от родителей, чтобы учиться в провинциальном музыкальном училище, во втором – молодого мужчины, уже женатого и имеющего ребёнка, столичного жителя, профессионально занимающегося музыкой, но зарабатывающего на жизнь чем придётся.
В обоих романах речь идёт о становлении мужчины, однако если в первом из них отношения героя с представительницами женского пола являются хоть и важным, но не единственным аспектом этого становления, то сюжет второго построен исключительно на более чем подробном описании этих отношений. Именно этим роман и интересен – историей отношений молодого мужчины с женщинами (женой и любовницей, а по мере развития сюжета – бывшей женой и женой, а затем – двумя бывшими жёнами), рассказанной от лица этого мужчины – честно, откровенно и подробно вплоть до часто весьма интимных мелочей (а незначительных мелочей в таких случаях не бывает).
При том, что этот мужчина склонен к рефлексии и постоянно задаётся вопросами «Почему это со мной происходит?» и «Почему всё это происходит именно так?», переходящими в вопросы «Что во мне не так?» и «Кто я такой?».
Здесь мне представляется важным высказать некоторые соображения относительно «женской» и – соответственно – «мужской» литературы, рискуя очередной раз навлечь на себя неудовольствие тех, кто считает такое разделение литературы излишним, неактуальным, неправильным и т. д., а то и неумным. Свою позицию относительно «женской» литературы я высказала в статье «Травмы, печали и нежности», посвящённой книге рассказов Леры Манович «Первый и другие рассказы» (М.: Русский Гулливер, 2015). Там я пишу, что «женская» литература создается «в опоре на присущий женщинам, не худший или лучший, чем мужчинам, а несколько иной – способ восприятия и осмысления мира», что «даёт возможность – как мужчинам, так и женщинам – несколько иначе осмыслить непреложные для всех законы бытия» и «расширить представление человека о мире и о себе самом до большей полноты, восполнив многие лакуны и прояснив многие запутанные фрагменты в созданной мужчинами картине мира». Но в таком случае можно говорить и о «мужской» литературе – создаваемой в опоре на присущий мужчинам, не худший или лучший, чем женщинам, а несколько иной – способ восприятия и осмысления мира.
Именно такой она и была по преимуществу многие столетия, и только в наше время достигнуто полноправное представительство женского пола во всех областях культуры, в том числе и в литературе (разумеется, речь идёт о западной цивилизации). При этом, как показала жизнь, о стирании значимости пола автора художественного произведения, как правило, можно говорить только в отношении представителей высшего литературного эшелона – когда речь идёт об авторах, достигших определённого уровня мастерства и – что наиболее важно для темы данной статьи – достигших определённого уровня развития личности, то есть ставших – вне зависимости от пола – полноценными человеческими единицами.
Однако к своей сегодняшней ситуации «женская» литература шла многие десятилетия и многими трудами отнюдь не только пишущих женщин и отнюдь не только женщин, – хотя вклад женщин, борющихся за права, дающие им возможность стать полноценными человеческими единицами, переоценить невозможно. Здесь не место говорить о путях движения человеческой цивилизации, приведшей к возможности такого положения вещей, достаточно сказать, что в наше время женщины – в массе своей отдельные случаи были всегда – получили возможность, оставаясь женщинами, становиться полноценными человеческими единицами, тогда как у мужчин появились проблемы, связанные со становлением – и как мужчины, и как человеческой единицы1. Поэтому так важен и интересен второй роман Романа Богословского. Но сначала – ещё один экскурс в историю «мужской» и «женской» литератур.
В русскоязычной литературе «женская» её часть мощно развивалась весь ХХ век, породив во второй его половине термин «гинекологическая литература». Понятно, что под этим подразумеваются тексты, в которых говорится о проблемах сугубо женских – связанных со спецификой физиологии, беременностью, заботой о муже и детях, в той или иной форме выраженной зависимостью от мужчины, совмещением домашних обязанностей с учёбой и профессиональной деятельностью и т. п. В общем, с мужской точки зрения, вещах маловажных и сугубо «бабских» – пусть себе пишут и сами читают. Однако, по сути, все эти с мужской точки зрения часто малозначащие тексты – самая настоящая «воспитательная» литература, а точнее – литература, отражающая процесс становления – в массе своей (отдельные случаи, как уже говорилось, были всегда) – женщин полноценными личностями, свободно выбирающими свою дорогу в жизни. В том числе – профессию и способ совмещения её с отношениями с мужчинами, браком и детьми.
Хотелось бы ещё отметить, что в так называемой «гинекологической» литературе, сосредоточенной на вроде бы сугубо женских проблемах, есть настоящие шедевры, например, рассказ «Студень» Полины Слуцкиной, героиня которой жила, исходя из принципа: если что-то – а это «что-то» в таких случаях может быть буквально чем угодно – «нужно мужу, значит, нужно и мне», и «если всё в порядке с мужем и с дочерью», – и она «должна быть счастлива», и она, как она себя уговаривает – «счастлива!». Вот только счастье это, обеспечивающее мужу возможность заниматься исключительно собой, обернулось страшной трагедией. И подобными трагедиями заполнена «женская» литература, отражающая процесс осмысления женщинами – что же в устройстве жизни не так, и как надо эту жизнь изменить, чтобы было так, как действительно надо – им, а не только окружающим.
По вполне естественным причинам для женщины проблема становления её как личности прежде всего связана с проблемой отношения полов. Поэтому воспитательная «женская» литература заполнена всевозможными историями о союзах между мужчиной и женщиной – поднимая при этом проблемы, связанные с формированием – не дочери, сестры, невесты, жены, матери, а человеческой личности женского пола. И, довольно быстро пройдя «гинекологический» период, эта литература выходит на рубежи «мужской» воспитательной литературы – когда отношения с противоположным полом играют важную, может быть, даже главную в какой-то период жизни, роль, но не превалируют над всеми остальными жизненными аспектами.
Тема взаимодействия мужчины и женщины отнюдь не обойдена и «мужской» литературой, поскольку она важна – как тесно связанная с вечными вопросами – любви, жизни и смерти. Более того, она славна и такими произведениями как, например, «Кукольный дом» Генрика Ибсена, «Таня» Алексея Арбузова, или, наконец, «Тридцатая любовь Марины» Владимира Сорокина – затрагивающими тему становления женщины как полноценной человеческой единицы. Но в случае «женской» литературы мы имеем дело с описанием ситуации изнутри – со всеми значимыми нюансами.
Что касается «мужской» воспитательной литературы, то есть описаний инициации и формирования личностей мужского пола, то ими давным-давно заполнена мировая литература. Но, также по вполне естественным причинам, для этой литературы изначально характерен подход, который хорошо сформулировал один мой знакомый: для мужчины проблема женского пола естественно решается в ходе становления его как личности на выбранном им жизненном пути, что равноценно становлению его мужчиной. Как поют мужественные герои известного советского фильма «Небесный тихоход» (1945), «первым делом самолёты, ну а девушки потом». То есть отношения с женским полом важны для мужчины, но отнюдь не превалируют над остальными аспектами жизни. И надо сказать, первый роман Романа Богословского вполне соответствует этому подходу. По этой причине он не слишком выделяется из общего литературного потока, хотя сюжет в нём развивается динамично, характеры выписаны довольно чётко, жизнь провинциального города и его музыкального училища описаны достоверно и живым языком, а рефлексия героя вполне органично вписана в повествование, ну, может быть, время от времени повествование кажется затянутым. Но подобное этому роману было в литературе уже много раз.
Не то – второй его роман, вошедший в длинный список премии «Национальный бестселлер – 2018», – страстная, заполненная интимными подробностями исповедь молодого мужчины, подхваченного потоком неудержимого влечения к замужней женщине, которое, сломив его сопротивление, разрушило его, казалось бы, вполне благополучный первый брак, и – в конце концов – вынесло в холостяцкую жизнь. А женщины – две бывшие жены и две дочери от двух браков, время от времени навещая его, относятся к нему – в независимости от своего возраста – как бы покровительственно и живут своей, вполне благополучной жизнью.
Возникает ощущение фиаско, но не такого, как в «Митиной любви» Бунина – с физическим взаимодействием с женщинами у героя Богословского всё более чем в порядке, а такого, какой случился с Павлом Кирсановым в «Отцах и детях» Тургенева – как известно, он посвятил свою жизнь привязанности к «княгине Р.» и прожил ничем не заполненную одинокую жизнь.
Массовое становление женщин полноценными человеческими единицами сильно поменяло картину социума и правила жизни в нём. Да и сама человеческая цивилизация сильно изменилась с тех пор, как сложились веками существовавшие механизмы становления мужчины и женщины и представления о том, что такое настоящий мужчина и настоящая женщина. Можно сказать, что именно цивилизационные изменения привели к возможности возникновения нынешней ситуации. Но это – тема другой статьи. Здесь достаточно резюмировать, что с недалёкого с исторической точки зрения времени среди мужчин начался процесс массовой инфантилизации и потери представления о том, что же такое мужчина и как правильно строить свою жизнь, в том числе – отношения с противоположным полом. Иными словами, перед мужчинами встали проблемы, аналогичные тем, решение которых описано в «гинекологической» литературе.
И роман Богословского «Зачем ты пришла?» совершенно спокойно можно отнести к «андрологической» литературе (андрология – область медицины, занимающаяся проблемами мужской физиологии). В этом романе решаются проблемы сугубо мужские – связанные со спецификой физиологии, заботой о жене и детях, зависимостью от женщины, совмещением способа зарабатывания денег с призванием и т. п. Его героя вполне можно назвать «героем нашего времени»: из романа «Трубач у врат зари» видно, что родители его развелись, когда он был маленьким ребёнком, воспитывался он мамой и бабушкой, и, хотя в подростковом возрасте он проявил волю и упорство при решении основных жизненных задач, из романа «Зачем ты пришла?» видно, что и став мужем и отцом, он не имеет ни профессии, ни представления о своей дороге в жизни, а его эпатажное поведение перед персоналом банка, в котором он временно работал пиарщиком, – чисто подростковая выходка.
Его первая жена принимает своего мужа таким, какой он есть, ничего от него не требует, всему рада, готова разделить с ним все последствия его ошибок и несостоятельности («вместе мы сможем все, что-нибудь придумаем, мы же должны… и в горе, и в радости») и взять на себя груз этих последствий. И он живет с ней в общем-то ровную, ничем особым не примечательную жизнь, деля её между работой ради хлеба насущного, семьёй и музыкальной группой, и, казалось бы, всё хорошо, и всё впереди, хотя в отношении перспектив у читателя сразу же возникает некоторое сомнение – слишком инфантильны рассуждения героя, как и его эпатаж сослуживцев несоблюдением дресс-кода.
И вдруг – появляется «она», разрушительница привычного, внешне нормального течения жизни, влечение к которой необоримо. Подобными «появлениями» заполнена «женская» воспитательная литература – когда появляется «он», влечение к которому преступно с точки зрения нормальных представлений, но необоримо, и рушится, казалось бы, вполне благополучная девичья жизнь, или семья, да и вся – с точки зрения окружающего социума – благополучно устроенная жизнь, и начинается сначала волнующее приключение, а потом – либо преодоление инфантильности и становление полноценной человеческой личностью, либо окончательный крах жизни.
Для понимания темы разговора хотелось бы упомянуть рассказанную Львом Толстым историю Анны Карениной. Понятно, что тогда были другие законы социума, да и писал эту историю мужчина, поднимая важные социальные вопросы – а отнюдь не вопрос становления своей героини полноценной человеческой единицей – а ведь уже существовал феминизм. Но суть в том, что Каренина, уйдя от законного, данного ей социумом мужа, хотела остаться той же, какой была – аристократкой, живущей внутри привычного ей социума, что стало невозможным после того, как она поставила себя вне его закона. Тогда как подобные встречи даются для изменения себя и всей своей жизни, а не хочешь – не обессудь, когда произойдёт крах, или – греши потихоньку, и оставайся в своей привычной жизни. Конечно, лучше бы Анне Карениной родиться немного позже, хотя к тому времени Чернышевский уже поведал миру историю Веры Павловны.
Вернувшись к роману Богословского, приведу цитату, из которой явствует, что чувствовал его герой в начале своего любовного приключения:
Я пытался исторгнуть тебя, как только мог. Я смотрел в глаза жены своей и читал в них, насколько сильна моя неприязнь к тебе. Ты не нужна в нашем мире. Ты пришла… какая-то лишняя, с подкрашенным помадой смехом, как полоумная фея. Вечерами я всматривался в тёмную зиму за окном и не понимал, как ты оказалась рядом. А Светка подходила сзади, обнимала и спрашивала, чего я там, в темноте, высматриваю. Я улыбался и целовал её в макушку, пахнущую орехами. А потом мы укладывали детей – и качалась луна, и ходила ходуном картина, подаренная отцом мне на день рождения. И когда Светка засыпала, я снова смотрел в тихую ночь.
А дальше – всё по законам жанра: период совмещения уже только кажущейся нормальной жизни с любовным приключением с той (тем), кто пришёл изменить тебя и твою жизнь:
Поначалу ты показалась мне злой и бездушной. <…> Но я понимал или, вернее, день понимал, день отвергал понимание – я почти уже не могу обходиться без этого твоего специфического зла, жалящего меня прямо в лицо, в живот, в грудь. <…> Это было зло какой-то невиданной мною до сих пор пробы. Зло, которое исходило из самого твоего существа, из материнской сиськи. <…> …я ходил по дому раздражённый и злой, лишь бы все скорее легли спать, и уже не тряслась бы картина, и месяц за окном не дрожал бы, а тряслись бы мои руки над клавиатурой ноутбука, набирая тебе сбивчивые, с ошибками, сообщения. В таком вот обоюдном треморе наше отторжениепритяжение и жило.
И далее – по законам жанра – уход из семьи, счастливое единение и последующие осложнения в отношениях, связанные всё с тем же – необходимостью понять, что же на самом деле надо изменить в себе и своей жизни. Разумеется, и в обычной «мужской» литературе полно историй о том, как мужчина влюбился, изменил жене, потом ушёл от неё и вступил в новый брак. Но, как правило, при этом в жизни мужчины существует его дело, продвижение в профессии или какое-нибудь другое осуществление себя, а вот так – чтобы только исключительно всепоглощающе «она» – это свойственно именно «женской», и да – пусть «гинекологической» литературе, дело ведь не в терминах. И надо сказать, что «женская» литература в этом вопросе идёт путём сближения с «мужской», хотя, разумеется, различия в восприятии мира остаются.
В название романа у Богословского вынесен главный, стоящий перед его героем, вопрос: «Зачем ты пришла?». Иными словами, что же от него хочет жизнь? И ответ приходится искать в том, что исходит от «неё». «Дай мне спокойную и полноценную жизнь», – просит она, транслируя ему свой страх за будущее в промежутках между обоюдно упоительными любовными утехами. И еще банальнее: «Как мы будем жить? <…> Ты хороший, талантливый, умный, но как мы будем жить?»
И по мере того, как время идёт, а ничто не меняется, «её» обращения к мужу становятся всё более настойчивыми и в конце концов переходят в исступлённый крик, адресованный уже не «ему», а врачу, который его оперирует:
Сделайте что-нибудь с этим человеком, он опасен, страшен. Но главное, удалите из него источник моего страха. Вырежьте его, даже если для этого вам придется искромсать его вдоль и поперек. Я не могу с ним, доктор, понимаете, не могу! Я боюсь, мне страшно. <…> Если вы не найдете сокрытую в нем тьму, придется оперировать уже меня. Кромсать опухоль любви моей. Удалять саркому страсти. <…> Вы, доктор, только мальчишечье место ему не трогайте. Это единственное, что у нас с ним осталось общего. Но ведь с этого и начиналось. А было ли, доктор, что-то ещё, было ли? Или всё остальное лишь грёзы с реальными последствиями – рождение общего ребёнка, уход его и мой из семьи, совместное жильё, предложение руки и сердца на горе Синай? <…> Если б я могла понять сама себя! <…> Пилите, доктор, пилите его. Докопайтесь до того места, которое делает его не тем – и ампутируйте его вместе с прилегающими органами: на всякий случай. Ну а если не выживет… на все воля божья, хотя я в него и не верю. Но это особый случай. Ради такого… на один разок и поверить можно.
Можно, конечно, сказать, что тут речь идёт о насилии, которым пронизаны отношения между мужчиной и женщиной и которое сидит в подсознании и т. п. – об этом сейчас много пишут, и действительно, насилия всякого рода в этих отношениях хватает. Но на самом деле это – переданный мужчиной! – традиционный вопль женщины, доведённой до отчаяния нежеланием любимого и близкого ей мужчины понять, как ей больно и страшно, и изменить наконец что-то в себе – ради неё, ради их любви и союза. Она ждёт, что любящий её мужчина сам пойдёт на это – даже с риском для жизни, но уже не веря в эту возможность, пользуясь случаем – раз уж всё равно идет операция, обращается за помощью к доктору и в конце концов передаёт ситуацию в руки Бога, в которого – ради этого – готова поверить. Но главная фишка здесь в том, что этот монолог выдуман героем, который только предполагает, что эти мысли роятся в голове его жены.
И получается, что это он сам подспудно обращается к доктору – и к Богу – чувствуя, что его жене плохо, и что их отношения зашли в тупик. Однако чуда преобразования не происходит, всё остаётся как было, и «она» разрывает союз с «ним» – несмотря на то, что он продолжает вызывать у неё такие вот чувства (напоминаю, что это пишет мужчина от лица женщины, высказывая фактически свой взгляд на любовь и союз между мужем и женой):
…только у тебя одного лицо есть. Только от тебя тепло исходит. <…> Только твой запах я чувствую везде, где бы ни была. <…> всё это словно живет уже во мне, где-то глубоко-глубоко. Словно оно всё уже мое собственное. Вот что такое любовь. Это спайка, вхождение одного существа в другое, это даже не пазл – между элементами пазла все равно зазорчик есть, – это ну вот как снег – снежинки падают, вроде бы каждая индивидуальна… а ложится на землю – и нет её, она не часть сугроба, а сам сугроб и есть…
Ключевые слова, проясняющие, что именно сорвало героев романа с их привычных орбит и кинуло в историю страстных отношений, дарящих глубокие переживания, но кончившихся крахом, принадлежат батюшке, которого они случайно – а случайностей, как уже говорилось, в таких ситуациях не бывает – встретили в сельской глуши: «не любовь вы ищете», «вы ищете Надежду». Надежду на счастье, которое приходит с изменениями – не столько вовне, сколько внутри человека. На эти изменения, как это обычно бывает, идёт «она». Ведь для неё герой романа тоже «он» – здесь оказавшийся неспособным изменить себя и оставшийся в конце концов холостяком, жизнь которого скрашивают жёны и дочери и который продолжает задаваться вопросом «Зачем ты пришла?»
В блиц-интервью, данном мне Романом Богословским перед написанием этого текста, он сказал, что в романе описана реально происшедшая с ним история, которую он посчитал настолько поучительной, что взялся за клавиши. Показательно, что в реальной жизни, по его словам, «он» и «она» через некоторое время после разрыва были очень близки к воссоединению – после того, как он «стал больше быть мужчиной» – больше зарабатывать, больше брать на себя, не считая себя более центром вселенной, к чему приучили его мама и бабушка. Главное же – когда он понял, что «нас формируют наши ближние, а не полёты в космос». Иначе говоря, первым делом девушки, а самолёты потом. Такие вот глобальные изменения в мужском мышлении.
Любопытно, что в процессе работы над этим текстом я наткнулась в интернете на ролик психолога, уже 12 лет помогающего – и очень успешно – мужчинам вернуть ушедших от них жён. Так вот, в рекламной речи, с которой этот психолог обращается к мужчинам – своим потенциальным клиентам – он объясняет им, что нужно принципиально изменить в себе и своём отношении к любимой женщине, чтобы она вернулась и никогда больше даже не помыслила о возможном разрыве их союза. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Работают целые фирмы, помогающие мужчинам изменить себя так, чтобы они жили по принципу «раз хорошо жене, значит хорошо и мне» (см. выше о рассказе Полины Слуцкиной). Такой социум, по сравнению с тем, в котором Каренин довёл ушедшую от него жену до самоубийства, как будто принадлежит другой цивилизации.
Если искать предшественников роману «Зачем ты пришла?», то первым вспоминается «Эдичка» Эдуарда Лимонова. Сам же Богословский сказал, что впервые он задумался над тем, что из себя реально представляют отношения мужчины и женщины, когда прочитал «Мелкого беса» Сологуба и был буквально потрясён тем, как Варвара манипулировала Передоновым – при том, что он считал её намного ниже себя. И можно только приветствовать желание мужчины разобраться наконец, зачем в его жизнь приходят женщины.
Роман «Зачем ты пришла?» читается на одном дыхании, в нём пульсирует ритм, сродни ритму музыкального произведения, проза тут подходит вплотную к поэзии, и читателя захватывает и несёт горячий поток слов, в котором мысли и эмоции сцеплены в единое целое, вопиющее один-единственный вопрос «Зачем ты пришла?». Хочется цитировать и цитировать этот поток излияния чувств мужчины, который, описывая физическую близость с женщиной, не скупится на интимные подробности, но делает это – в наше-то время! – с какой-то удивительной подкупающе-беззащитной откровенностью:
И я намеренно принимал такие позы, чтобы ты не могла расстегнуть мои джинсы. Твои руки от этого стали еще безумнее, они, словно ты тонула в болоте, шарили по мне, искали пуговицы и молнию, словно спасительный берег. Но всё это было бесполезно. И ты, не в силах больше это терпеть, запрыгнула на меня сверху… <…> Я стал обнимать тебя, но получил локтем в грудь и кулаком в ухо. Я получал и получал, пока не стянул с тебя треники, оставив лишь в розовых трусах. Всё, что у меня было в джинсах, готово было вырваться и лететь, пробив стену, словно твёрдая кожаная пуля.
На фоне общего повествования выделяется эпизод в театре – как самодостаточный рассказ, в котором мистика переплетена с эротикой – на грани порнографии, но и здесь Богословский, проходя по невидимой кромке, выдерживает стиль изложения, который хочется назвать – для подобного рода тем – практически безупречным:
Сначала я заполз к тебе на колени, медленно скручиваясь в кольцо прямо в том месте, где ноги твои сходились воедино, оставляя лишь небольшую щель где-то там, чуть ниже, под многими тканями. <…> Заполз под платье, попытался протиснуться в тугой лифчик, он не поддавался. Я совался под него и так, и эдак, с той стороны и с другой – он был стальным. <…> Я заполз к тебе под платье и двинулся по ноге вперед, в темноту, в мягкость. <…> …мне нужна была жизнь, твоя жизнь, твоя пульсация, твое биение. <…> Стал посылать тебе мысленные сигналы – раскройся, растай, пропусти. <…> Мой путь освободился. Послания стали легко проникать в твоё сознание, опутывая его всё больше. <…> Тетка слева шикнула, несильно ударив меня по голове, безошибочно определив то место под твоим платьем, где она находилась. – Не смейте бить его! – злобно шепнула ты. – Своего заведите и бейте тогда. – Я просунул голову под резинку чулок, а потом и трусиков. Ты издала негромкий сладострастный стон. <…> Я двинулся ниже. Актёры орали друг на друга, погружаясь в колючую ярость. Медленно содрогаясь и пульсируя, погружался в пучину и я. <…> Бездна навстречу мне раскрывалась, молниеносно покрываясь по всей окружности всё новыми порциями кипящего сока. Еще минута – и всё вокруг меня забурлило, вспенилось, затрепетало.
Сейчас много пишут о новой эротике, о гендерных смещениях, которые, конечно же, имеют место. А Богословский пишет о древнем, как мир, соединении мужчины и женщины – как соединении двух видов космических энергий, на взаимодействии которых держится Вселенная. И в новом его романе есть то, что можно назвать гимном Великой Матери, Великой Инь, исходящем из самых глубин мужского естества:
Ты способна управлять мирами, сваливать упорядоченные элементы в кучу. Но главное… ты способна сделать так, чтобы я бился, бился в мягкие окна, в розовые ставни, я желаю биения в промежуток. <…> Кричи! Стони! Расширяйся все больше, разведи свои ноги на миллионы световых лет друг от друга, пусть никогда они не сомкнутся, дабы не погубить древний космос, расположенный между ними. <…> …всё сущее у тебя между ног, оно обретается там, оно трепещет. Всё желает биения в промежуток, словно животные и птицы желают попасть на ковчег и спастись. Ты слышишь, как мы оба содрогаемся, ты чувствуешь, как спутались наши волосы – только рвани – и обе головы тут же оторвутся и полетят к звёздной вышине… <…> Не своди ноги, эти столпы, что поддерживают звёздное небо вместо Геракла. <…> …и мы взрываемся! Оба взрываемся! Ошметки летят, бьются в стены, оставляя кровавые пятна на обоях. Наши головы ударились о люстру, забрызгав фигурные лампочки мозгами, наши ноги разбили в стенке стекло и расколотили наборы из рюмочек и бокалов. И этот звонкий бит по батарее – откуда он взялся? Этот оглушительный вселенский бит. One, two, one, two, three, four.
Трудно представить этот роман не в длинном, а уже в коротком списке большой премии: практика показывает, что для победы в таких премиях нужно поднимать глобальные социальные вопросы. Однако «Русский Букер – 2017» достался Александре Николаенко за роман «Убить Бобрыкина», в котором также повествуется о всепоглощающем чувстве мужчины к женщине и поднимается вопрос о мужской инфантильности – хотя и более сложно и тонко – с задействованием образов матери и счастливого соперника и виртуозного выписанного совмещения в сознании героя трех миров – прошлого, настоящего и воображаемого. Как бы то ни было, роман Богословского «Зачем ты пришла?» гораздо более глубокий, чем может показаться на первый взгляд, и, как и роман Николаенко, затрагивает так называемую «м/ж проблему», в настоящее время ставшую одной из центральных проблем человеческой цивилизации. И, появись соответствующая этой проблеме специальная премия, он займет в ней достойное место.
___________
1 Об этом – моя статья «О мужественности, женственности, контрацептивах и конце света», напечатанная в книге моих избранных статей «Тексты в периодике. 1998-2015» (М.: ИП Елена Алексеевна Пахомова, 2016, с. 324-331) и доступная к прочтению по адресу: http://www.ruslanelinin.com/liudmila-viazmitinova-o-muzhestvennosti/.