Сергей Литвинов — мужская часть литературно-криминального дуэта «Анна и Сергей Литвиновы». За двадцать с лишним лет совместной работы у тандема вышло более семидесяти детективных и приключенческих романов (суммарный тираж свыше одиннадцати миллионов экземпляров). Помимо дуэта у Сергея Литвинова есть и собственная творческая биография. Сергей работал журналистом в центральных изданиях, печатался в «Смене», «Крокодиле», «Студенческом меридиане», «Литературке». Автор трех книг рассказов и очерков: «Лавка забытых вещей» (2013), «Лавка забытых иллюзий» (2017) и «Не только детектив» (2020).
Культуртрегерство на марше. Борис Акунин
Борис Акунин. Просто Маса. АСТ, 2020; Доброключения и рассуждения Луция Катина. АСТ, 2019; Ореховый Будда. АСТ, 2018; Седмица Трехглазого. АСТ, 2017; БОх и шельма. АСТ, 2017; Огненный перст. АСТ, 2014.
Бог и шельма
Какая ветвь отечественной литературы сильнее всего пострадала от социальных экспериментов двадцатого века? Остросюжетная литература — и детектив, в частности.
С двадцатых до пятидесятых годов прошлого века, когда весь мир наслаждался Агатой Кристи, Рэймондом Чандлером, Рексом Стаутом и Дэшиллом Хэмметом, чем тешили себя несчастные советские люди, когда хотелось им прочесть что-нибудь захватывающее? Могли ли в ту пору читать детективы отцы наши, деды, бабушки и матери?
Нет и нет! Им оставалось лишь штудировать речь А. М. Горького на первом писательском съезде (1934): «Этот [детективный] роман служил и служит одною из причин медленности роста классового сознания, возбуждая симпатию к ловким ворам, волю к воровству (…) и способствует росту убийств и других преступлений против личности».
В лучшем случае можно было утешиться действительно великолепными, остросюжетными, героическими и духоподъемными «Двумя капитанами» (1938). Или одиноким белым катаевским парусом (1936). Эти остросюжетные вещи, как и многие другие (трилогия о Кроше Рыбакова; осеевская Динка) протыривалась в печать по разряду детско-юношеской, подростковой литературы.
И всенародная советская любовь к «Двенадцати стульям» (1927) пришла не только оттого, что весело, искристо, задорно, но и потому что острый сюжет, приключения, поиски сокровища, движущиеся герои. (Не случайно фабула скопирована с шерлок-холмсовских «Пяти наполеонов»).
Как ни вытравляла социалистическая эпоха любовь к жанру, природу человека в карман не спрячешь. Люди любят читать, если интересно. И не любят, когда скучно.
Не случайно послабления оттепели начались (в том числе) с того, что Катаев опубликовал в только что созданной им «Юности» детектив «Дело пестрых» (1956).
В шестидесятые-семидесятые жанровая литература была частично реабилитирована, но, как и многое другое в стране социализма, являлась товаром дефицитным. Писать детективы дозволялось, в основном, бывшим работникам органов (Вайнеры, Безуглов, Леонов) и печатались они обычно как наживка в период подписной компании литературно-художественных журналов — осенью. Любители острого жанра в семидесятые примерно знали предстоящий ассортимент — скромный и предсказуемый, как магазинные полки в провинциальном продмаге: один детектив в «Юности», другой — в «Смене». Зарубежными переводами радовали (ничем другим не интересные) «Звезда Востока» и «Урал». Романы те потом аккуратно вырывались и переплетались (прочая макулатура выбрасывалась). Из года в год пек свои очень скучные (за редким исключением) геополитические кирпичи Юлиан Семенов, каждому из которых открывалась широченная дорога на всех носителях: сначала, публикация в журнале «Огонек», затем — в «Роман-газете», потом — отдельное издание. Еще пару зарубежных детективов печатало в серии «Современный американский/венгерский детектив» издательство «Молодая гвардия». Случались, конечно, и потрясающие исключения — как публикация в 1974 году в «Новом мире» великолепного «В августе 44-го». Но все равно, в общей сложности получалось — в год! — четыре-пять отечественных остросюжетных романов и столько же переводных.
Поэтому, конечно, когда в начале девяностых шлюзы открыли, — хлынуло. В громадном большинстве — без вкуса, без чувства меры, без любви к читателям и героям. Чего стоит запомнившееся название из тех времен: «Конкретное мочилово». Однако продолжал плодотворно работать Николай Леонов. Вспыхнул (и канул) Андрей Ильин. Новым светочем просияла Александра Маринина (первые публикации — 1993 год).
Подлинное воскрешение жанра началось, на мой взгляд, с явлением Бориса Акунина. Помню, как году в девяносто девятом, когда его мало кто знал, я наткнулся в книжном магазине на три-четыре черных тонких томика: трешевая обложка, странно-претенциозный псевдоним. Я открыл их там же, среди полок. Мое правило 69-й страницы тогда уже действовало: незнакомую книгу неизвестного автора распахиваешь в случайном месте и прочитываешь пару-тройку абзацев. И в тот раз показалось: прекрасный язык, блестящая стилизация, яркий диалог.
Купил одну из вещиц на пробу — то был «Левиафан». Прочел за пару ночей, а потом стал носиться по знакомым, по редакциям и издательствам с криками: «Наш Конан Дойл явился!» — то есть вы понимаете, кому Акунин обязан своей вскоре прихлынувшей славой? (Шутка.)
За двадцать с лишним лет Григорий Шалвович написал, нам на радость, много. Фандоринский цикл, его прославивший, закончен. Последние романы в нем, в особенности «Черный город» и «Планета воды», показались мне, в сравнении с первыми, натужными и словно через силу написанными. Зато появилось много других проектов и героев.
И вот теперь спин-офф (побочный продукт) к Фандорину: роман «Просто Маса». Словно освободившись от надоевшего балласта и воспарив, автор предстает, как вначале, быстрым, веселым, лукавым. Верный фандоринский слуга, японец Маса, оплакав своего господина, погибшего в русскую революцию в романе «Не прощаюсь», возвращается на родину. И прибывает на корабле в Иокагаму ровно в день разрушительнейшего землетрясения. Далее с героем происходят, как говорится, различные приключения. Действие несется вскачь, переплетаются в дивном букете якудза, ронины (слуги без самурая) и акунины (злые убийцы), хокку и танка, недалекие полицейские, русский атаман Семенов, а также советский посол в стране восходящего солнца и подчиненные ему коминтерновские боевики. Есть и роковая красавица-кицунэ, прозревшая слепая, и монахиня — бывшая гейша, и тайна происхождения-усыновления, а также расследования, поединки, перестрелки. Все как мы любим.
Мне всегда казалось странным и даже обидным, что Акунин-Чхартишвили, по образованию и специальности японист, не так много об этой интересной островной державе пишет — разве что в «Алмазной колеснице». И в «Масе» он наконец возвращает долги своей первой профессии. Видно, что автор знает дело — также как заметно, что исторические акунинские исследования писал все-таки не специалист, не историк, а добросовестный компилятор.
Согласитесь, в былые времена приключенческие романы носили культуртрегерский характер. Из книг Буссенара, Майн Рида и (особенно) Жюль Верна мы получали множество сведений по географии, технике, истории. Потом эта ветвь забылась, иссохла. И вот теперь Акунин ее, по счастию, возвращает — на новом витке технологий, с помощью активных ссылок (я читал книгу в электронном виде). В «Просто Масе» ровно сто пятьдесят развернутых ссылок-пояснений, каждая длиной на страницу-другую, с иллюстрациями — о различных предметах/явлениях японского быта и культуры. Это, во-первых, очень интересно, само по себе. А во-вторых, словно возвышает читателя — он теперь не просто развлекается, время убивает, а насыщается интересными сведениями, удовлетворяя потребность в интеллектуальном росте. В общем, и за технику исполнения, и за артистизм — браво.
Как свидетельство мастерства — вышеназванная 69-я страница. На ней рассказывается еще не сама история, а ПРЕДыстория. Действие первой трети романа происходит шестьюдесятью годами ранее основного сюжета, в середине девятнадцатого века, и говорится там о благородном воре Тацумото, его жене, крошечном сыне и ученике Данкити. Спустя шестьдесят лет эта предыстория сыграет громадную роль в судьбе вернувшегося Масы.
«… — Чему у варваров [имеются в виду европейцы и американцы — С.Л.] можно было бы поучиться — предприимчивости. К сожалению, это качество плохо сочетается с нравственностью и твердыми жизненными правилами. Суетливая изобретательность подрывает традиции.
От рассуждений мастера отвлек Данкити. Он закончил копировать документ и теперь тоже пялился на чужеземные сокровища.
— Учитель, ведь варвары — это зло? — спросил ученик. — Значит, они плохие люди. Тогда почему бы нам их не обокрасть? Тут не будет противоречия ни одному из правил Китодо.
— Потому что это подорвет престиж Японии, — нахмурившись, ответил мастер. — Странно, что тебе нужно объяснять подобные вещи…»
Притом что в массовом сознании давно сложилось устойчивое сочетание «Акунин — детективщик», ни «Маса», ни другие работы автора последних лет детективами, строго говоря, не являются. Остросюжетным чтением — да. Приключенческим — конечно. Но детективы? Вряд ли.
Этот термин вообще стал иметь в нашем отечестве чересчур расширительное толкование. Интересно проследить его генезис. В двадцатые-сороковые годы слово «детектив» было подозрительным и едва ли не бранным, его бежали, как черной метки. В пятидесятые-восьмидесятые оно стало привлекательным символом дефицита. Однако сейчас сей ярлык авторы и издатели сплошь и рядом лепят на те произведения, каковые детективами ни по каким канонам не являются.
Литературный энциклопедический словарь наставляет: «Детективная литература — ответвление приключенческой литературы, посвященной раскрытию загадочных преступлений». Ему вторит «Большая советская энциклопедия»: «произведения, сюжет которых посвящён раскрытию загадочного преступления, обычно с помощью логического анализа фактов».
Итак, на первом месте — загадочное преступление, на втором — логический анализ фактов. Но нынче обозвать детективом готовы все подряд, лишь бы продавалось: и юмористическую, ироническую прозу, и сентиментально-семейные романы. Да и в последних романах Акунина тоже не слишком много «раскрытий загадочных преступлений», особенно «с помощью логического анализа фактов». Да, это — захватывающее чтиво, настоящие остросюжетные, приключенческие романы/повести. Но «детективами» считать их сложно.
Григорий Шалвович Чхартишвили пишет собственную версию истории государства Российского. Публикация рассчитана на десять томов — и параллельно каждому тому выходит посвященная соответствующему времени беллетристика. Эти исторические и приключенческие книги, как система обращенных друг к другу зеркал, где одно взаимно отражает другое: к семнадцатому веку прилагается «Седмица Трехглазого», к петровской эпохе — «Ореховый Будда» и так далее. Как по мне, в системе этих отражений художественные произведения значительно интереснее исторических штудий. Для того чтобы преуспеть в летописи, все-таки по нынешним временам лучше быть профессионалом-историком (какой замечательный учебник по России двадцатого века составил коллектив авторов под руководством Зубова!). А вот беллетристическое сочинение, чтобы захватывало с головой, чтобы сюжет летел, а потом концы с концами сходились, способны создать немногие — и Акунин среди них едва ли не лучший.
Автор ставит перед собой высокую художественную задачу — написать приключенческий роман из времен более чем тысячелетней (пятисотлетней, трехсотлетней) давности так, чтоб получилось ярко и со знанием дела. Любопытная придумка: сделать главных положительных героев этой серии романов, представителей совершенно разных эпох — родственниками. Каждый из них, что из девятого века, что из восемнадцатого, носит на лбу передающуюся по наследству красную отметину. Прием может показаться лобовым или примитивным — но что еще нужно в остросюжетном, приключенческом романе, не интегральное же исчисление!
В «Седмице Трехглазого» главный герой именуется Трехглазым как раз потому, что во лбу у него та самая красная метка (плюс недюжинные способности доискиваться истины). В романе мы привычно встречаем тщательно прописанный и интересный фон: семнадцатое российское столетие, от излета смутного времени (действие начинается в 1614-ом) и почти до медного бунта (1662). В «Седмице» имеются и другие компоненты, потребные публике; все, чтобы сделать чтение интересным, интригующим, занимательным, поучительным: яркий заглавный герой, которому хочется сочувствовать и судьбу которого мы прослеживаем на протяжении всей его жизни; интригующие события (но далеко не всегда расследования), которые идут отражением Истории: бегство поляков из Москвы, присоединение Украины к России и прочее. Все не просто живо, ярко, увлекательно, но и познавательно. Возьмем для примера 69-ю страницу:
«…Внезапно княжна прижала палец к губам и повела себя диковинно.
Она сидела на лавке в накоснике на черно-блестящих волосах, в домашнем камчатом платье, в остроносых турских сапожках. И вдруг, подняв ногу, сняла один сапожок, другой. Маркел заморгал, ничего не понимая. Аглая же, бесшумно ступая в чулках, подошла к двери и рывком ее отворила.
— Что я тебе говорила? Полюбуйся!
За порогом, хлопая глазами, стоял Борис Левонтьевич.
— Подслушиваешь, батюшка? — Княжна подбоченилась. — Давно ли?
Князь замахал на нее:
— Окстись, Аглаюшка, бог с тобой. Как можно? Дело государево!..»
И всякий раз в исторических акунинских романах действует герой, который, пусть по касательной, но главные исторические события да заденет, основных делателей Истории да повидает. Так, в «Ореховом Будде» повествование начинается в Голландии, когда туда приезжает молодой царь Петр, продолжается, спустя время, в строящемся Петербурге, разворачивается в монастырях, в том числе раскольническом, заканчивается снова в городе на Неве.
А вот последняя по времени вещь — «Доброключения и рассуждения Луция Катина». Невзирая на тяжеловесное, в духе восемнадцатого века название, книга, как почти все у Акунина, быстра, ясна, ярка. Действие несется стремительно. Начинается все с куртуазных приключений главного героя, юного учителя со странным именем Луций и не менее странной фамилией Катин, который после пикантного приключения оказывается в нагом виде на мостовых Петербурха, а затем перемещается в ванные комнаты Мавры, фаворитки императрицы Елизаветы. (Тут как раз будет уместным привести 69-ю страницу, на которой чуть не впервые за многолетнее творчество вышеупомянутого автора — и за трехлетнее существование моего проекта #69страница — описывается игривое: «…Халат с шелестом соскользнул на пол, и хозяйка предстала перед обомлевшим молодым человеком в совершенной натуральности. Перенеся полную, румяную ногу через край ванны, фея с плеском погрузилась в воду.
— Зови меня пока Маврой Егоровной, а я тебя нареку Королевичем. Вот и корона.
С этими словами она водрузила ему на макушку большой ком пены, потом притянула к себе Луция и стала целовать…»)
Затем герой переносится на корабль, идущий по Балтике, далее в войско императора Фридриха, в провинциальный русский Симбирск. Действие развивается стремительно и в русле основных событий века восемнадцатого: тут и Семилетняя война, и оспопрививание, и пугачевский бунт.
Культуртрегерский характер приключенческой литературы Акунин возрождает и самим проектом (беллетристика вкупе с серьезной историей), и напрямую: в «Просто Масе», как мы говорили, полторы сотни расширенных сносок-примечаний, в «Доброключениях» к каждой главе прилагается видеоролик, где автор под музыку и живописные изображения соответствующей эпохи рассказывает, как было дело в веке восемнадцатом. Поясняет, кто послужил прообразами героев книги, как и что на самом деле творили реальные исторические персонажи. Ролики запускаются с телефона, если бумажную книгу читаешь и камеру на страницу навел; или можно на сайт соответствующий залезть. Каждый из роликов на две-три минуты —необременителен и интересен. Только вот глядят их не очень многие: тысяча-полторы просмотров, для ютьюба капля в море. Но за эксперимент и опыт спасибо — в отечественной издательской культуре ничего подобного не было, с чем мы издателей (и автора) поздравляем. Всегда приятны и интересны новые пути и новые решения.
Однако горе тому, кто возьмется по историческим приключенческим вещам Акунина изучать историю государства российского! Большую ошибку совершит он! На данный момент произведений сего цикла вышло одиннадцать: романы, повести и даже пьеса, охватывающие временной промежуток с восьмого по восемнадцатый век. Получается в среднем страниц по двести на каждое столетие. Особо, конечно, не разбежаться.
При том — и думается, это осознанное авторское намерение — основные события и герои нашей страны оказываются всякий раз где-то вдалеке, на периферии сюжета. Ярослав Мудрый и Петр Первый — лишь внесценические персонажи, о которых только упоминается («Плевок дьявола» и «Ореховый Будда» соответственно). Екатерина Вторая — герой второго плана («Доброключения Луция»). Дмитрий Донской и вовсе появляется лишь в эпизоде: перед Куликовской битвой он («толстый чернобородый дядя с красной мордой в цвет плаща») спрыгивает с коня так, что «земля дрогнула под изрядной тушей» и произносит какие-то вялые, необязательные слова («Бох и Шельма»).
Во многих вещах большая часть действия происходит за границами державы, история коей заявлена, а главные герои зачастую иноземцы. С одной стороны, сие интересно, потому как включает наше государство в общемировой контекст. И дает возможность увидеть Константинополь времен рассвета, или Сарай, где властвует Мамай, или Голландию петровской эпохи. Но в то же время возникает ощущение, что за рубежами автору явно интереснее. Что у нас может быть занимательного? «Грубые рубахи и лапти, кислый земляной запах» («Бох и Шельма»).
Но вот что в исторических романах/повестях Акунина реально коробит — как ни появляется герой, имеющий отношение к православию, так непременно явный негодяй-мерзавец (как в «Ореховом Будде»), жулик-мошенник («Бох и Шельма») или циничный прохиндей (Агафодор в «Плевке дьявола»). Только один лишь священник Мавсима в повести «Князь Клюква» и говорит красно, и авторитет среди паствы имеет изрядный, а все равно автор его не жалеет: «Был и лукав, и себе на уме, и на деньги скупенек».
Не мне судить, насколько это согласуется с подлинной историей России, где — по крайней мере до Петра Первого — православие играло огромную роль. Но сам подобный подход осмеяния-уничижения всего, имеющего отношение к церкви, кажется безнадежно устаревшим, словно прямиком из хрущевско-брежневских времен. Да и не очень справедливым.
Однако все равно — мало кто столь мастерски, как Акунин, владеет сюжетом и интригой. Редко кто выписывает столь сочных и ярких героев. Посему для летнего, дачного, пляжного времяпрепровождения чтение данного автора есть занятие преизрядное и душеполезное. Приходится ждать, чем порадует он нас дальше — на будущие вакации.
Как минимум, нас ожидают еще четыре исторических романа, или ворох повестей. И вот интересно, какие интерактивные штучки приуготовят в них автор и издатели? Какие события станут фоном для приключений в девятнадцатом, двадцатом, двадцать первом веке? Кто из персонажей получит красную отметку на лоб? Меня терзают смутные сомнения: может, в двадцатом веке героем станет генсек Михаил Сергеевич?
