Рантович Михаил Сергеевич, родился в 1985 г. в Кемерове. Работает библиотекарем. Публиковался в журналах «Огни Кузбасса», «Сибирские огни», «Алтай», альманахе «Менестрель». Живет в Новосибирске.
Five o’clock, или Неудачное чаепитие
Райтс. Л. Т. Случаи с англичанами… / Л. Т. Райтс ; пер. с англ. Д. В. Райца ; илл. Д. М. Валовой. — Новосибирск : Дмитрий Райц, 2020. — 154 с.
«Случаи с англичанами…», изданные Дмитрием Райцем, копируют внешний вид и особенности несуществующего оригинала, якобы написанного английским прозаиком первой половины XX века по имени Литтон Т. Райтс. Никакого Л. Т. Райтса, разумеется, никогда не было. Мистификация новосибирского автора не слишком хорошо замаскирована — предполагаю, намеренно. Именно сочетание игривости с серьёзной миной, постоянный переход фантазии в serious business — один из принципов, по которым сконструирована книга. Скольжения из одной плоскости в другую едва ли порадуют читателя со слабым вестибулярным аппаратом, привыкшего к прямолинейному, твёрдому, как утоптанная земля, повествованию. Автор не стремится отразить или художественно осмыслить современность, ей в тексте практически не находится места: бал правит выдумка — впрочем, не такая уж безудержная. Всё в ней — фикция, но избыточные приёмы (вплоть до типографского трюка: перенос на форзац длинного заглавия, не уместившегося на обложке) заставляют иногда сомневаться, так ли всё понарошку. На этих правилах игры Райц настаивает, и, только приняв их, можно понять замысел книги.
Она представляет собой классический текст (вернее тексты) в тексте. Используется — порядком затасканный, надо сказать — приём найденной рукописи. К ней, помимо предисловия, прилагается биография английского автора, написанная русским переводчиком. Рассказы («случаи») полны несообразностей и анахронизмов, что нельзя объяснить иначе как вторжением в сомнительного происхождения текст писателя Райтса переводческой и едва ли добросовестной воли Райца. Переводчик, а по совместительству издатель книги, лишь игровая фигура, которую двигает настоящий, явным образом себя в тексте не проявляющий автор Дмитрий Райц. Намерения настоящего автора не даны прямо, но могут быть выведены из построения книги.
Композиция её такова, что доверчивый читатель, наивно предвкушающий забавные анекдоты и лёгкое чтение, рискует захлопнуть «Случаи с англичанами…» на середине, а то и раньше, — недоумевая, для чего всё это написано. Возможно, правильный порядок чтения следующий: биография Л. Т. Райтса (конец книги), слово переводчика (начало книги), малые случаи и случаи средней величины. Так может стать яснее, что не повествовательный элемент важен в книге — он-то как раз второстепенен — но связь, возникающая между отдельными «случаями», а также то, как биография вымышленного автора отражается в выдуманных им рассказах. Около дюжины персонажей, именами которых озаглавлены отдельные «случаи», не довольствуются собственными историями, но заступают на территорию чужих, где обозначают своё присутствие деталью или действием. Едва ли не чаще всех мелькает имя путешественника Фрэнсиса Шрайка, вообще не удостоившегося собственного «случая». В какой-то момент появляется очередной подставной сочинитель — драматург Илк — и почва уходит из-под ног окончательно, читатель едва ли способен отделить то, что может относиться к настоящей Англии (её в книге, конечно, меньше всего), от того, что относится к Англии Райтса или мистера Илка, выдумавшего бесчисленных королей Чарльзов, а с ними заодно альтернативную историю альтернативной Англии. Сочинённым в конце концов в книге оказывается всё. Читатель блуждает по странным, причудливым, хотя и связанным между собой сновидениям.
Ещё сильнее увязывает между собой «случаи» общая ситуация: везде действуют в чём-то симпатичные, но неуклюжие чудаки-«англичане», живущие в мире собственных фантазий – почти никого из них не ждёт счастливый финал. Мистер Ларк, желающий осчастливить людей своей музыкой для будильников, получает посылку с угрозами. Мистер Илк пишет пьесу со счастливым концом, из-за которой гибнут люди. Карикатурист Свеллоу, желая сделать приятное невесте и рисуя её портрет, добивается того, что она его бросает. Для мистера Булфинча ложное благородство оборачивается разводом с женой. Капитан Маскрет сходит с ума и перерождается в дерево. Лорд Грасхоппер терпит поражение при внедрении чуднóго изобретения (джемового телеграфа). От иллюзиониста Кроссбила жена уходит к другому. Королевская мягкотелость Чарльза VII Рыжебородого пасует перед предприимчивостью дельцов. Тема неудачи нарастает крещендо, полностью реализуясь в последнем «случае» (рассказе о Чарльзе VII), отражающем истинное отношение завоевателей, какими бы благородными целями они ни прикрывались, к своим жертвам.
Но несмотря на то, что индивидуальный мир почти каждого мистера в конечном счёте терпит поражение, сам факт воспроизведения этого хрупкого уюта утверждает его ценность. Кроме того, среди персонажей есть исключения, чья судьба не подчиняется общей схеме: таковы мистер Баджер (коллекционер грязи), мистер Лепвинг (чиновник-мечтатель) и лорд Грасхоппер. Последний отказывается чувствовать себя несчастным из-за того, что его изобретение не нужно миру: «Когда нет пользы и выгоды, наука становится поэзией. <…> Он знает, что, хотя мир так не прост, у всего на свете есть свои правила и законы, и это прекрасно само по себе». Может быть, мечтания и фантазии условных англичан не слишком серьёзны, незрелы, чтобы не сказать инфантильны, но даже мелкие поражения симпатичных неудачников не могут не вызывать сочувствие – мне думается, что автор к этому эффекту и стремился.
Понять, что на самом деле происходит даже не в самих «случаях», а в сознании писателя Л. Т. Райтса, пережившего ужасы войны, потерявшего руку и подкошенного известием о том, что любимая им девушка выходит замуж, можно, только рассматривая каждый отрывок текста в его перекличке с остальными. Здесь сквозит человеческая тоска по лучшему, но недостижимому миру. Как сказано в книге, «жизнь, увы, мало похожа на чаепитие».
Прихотливое устройство книги можно и необходимо принять как данность, но важно и то, насколько всё сооружение прочно и устойчиво. Качество инструментов, к помощи которых прибегает автор, подлежит особой оценке. Понимание книги Райца возможно, если рассматривать её целиком, — именно только целиком. Замысел книги слишком монолитен, отдельные эпизоды плохо поддаются тому, чтобы их можно было вырвать из контекста, порадоваться им в наведённом луче… Здесь-то и возникает чувство странного дисбаланса, которое заставляет отнестись к книге с недоверием.
Даже двухстраничные рассказы не написаны с теми изобретательностью и остроумием, к которым, по-видимому, автор стремится. Британский юмор и литературные образцы, служащие ориентиром, слишком давят его, и стилизация оборачивается вторичностью. Так, при знакомстве со «случаем» мистера Лепвинга нельзя не вспомнить рассказ Набокова «Пильграм». В основе обеих историй схожая фабула: человек, живущий заурядной жизнью, получает неожиданную возможность осуществить свою тайную, безумную мечту о путешествиях. Но рассказ Набокова написан не в пример более блестяще и заканчивается гораздо парадоксальнее.
К постоянным напоминаниям, что «случаи» написаны будто бы юмористически, больше всего вопросов. Очень часто рассказчик приносит извинения за невольные каламбуры, чтобы, видимо, каламбуры ни в коем разе не были пропущены. Эти назойливые подсказки читателю, как он должен реагировать, раздражают и кажутся неуместными, потому что не всё смешно и не всегда понятна соль шутки.
«Случай» мистера Кроссбила показывает, как читатель может быть обманут автором в ожиданиях. История состоит из двух частей: волшебной и реалистической (так они названы рассказчиком). Но обе написаны без психологической проработки, в романтическом ключе. Обман читателя получился невольным, автор думал от шутки перейти к серьёзному разговору. Увы, не получилось.
Иногда тот или иной приём эксплуатируется больше, чем требует необходимость, и то, что сперва кажется занятной забавой, становится скучным. Так, приписанный лорду Грасхопперу дневник с псевдонаучными деталями быстро набивает оскомину.
Райц, как кажется, подходит к сочинительству чрезмерно рассудочно. Он очень заботится о целом, пренебрегая частностями, его интересуют не оттенки, но только общее цветовое решение. Отсюда недостаточная проработка мелочей и какая-то если не вялость, то неповоротливость текста. Нельзя упрекнуть автора в отсутствии начитанности, но порой она служит ему плохую службу: он использует приёмы, как костыль, там, где текст мог бы идти свободно. Дело не в отсутствии воображения, а в том, что оно будто стреножено и вольности ему не позволяются. Это проявляется и в стиле, который Райц не стремится выработать, но в который только играет. Эта не всегда удачная подражательность настораживает потому, что под стилистической маской всё-таки хочется разглядеть подлинное лицо. Однако при чтении «Случаев…» напрасно желание понять, как пишет собственно Дмитрий Райц. В предисловии и послесловии книги либо явлена очередная мимикрия под стиль неуклюжего переводчика, либо именно этот обезличенный стиль с шаблонами вроде «хмурый и ветреный полдень» и свойственен автору, что, разумеется, гораздо хуже и менее простительно. Райц прекрасно скрылся за слоями своего палимпсеста — до полного растворения. Сочинив несколько вложенных друг в друга миров, автор словно бы самоустранился и предоставил разбираться со всем читателю, оказавшемуся в недоумении перед этим наследством.
Я бы охотно играл в авторскую игру, если бы меня ждала какая-то награда. Но никакого сокровища или загадки обнаружить в книге не удаётся, замысел ясен, все ларцы предусмотрительно открыты, но их содержимое мало похоже на драгоценности. Утверждение незыблемых человеческих ценностей, примиряющих с несовершенством мира, не слишком ново и ошеломительно. Под старой формой мозаичной повести (именно потому, что она уже была тысячи раз испытана) надеешься найти что-то более взрывоопасное. Главная неудовлетворённость книгой возникает здесь: проделанная внутренняя работа кажется неравноценной результату. Тексты, как по отдельности, так и все вместе, обогащают гораздо меньше, чем хотелось бы.
Почти все персонажи книги — марионетки в авторских руках, исполняющие его волю. Даже иллюстрация, изображающая потрет Л. Т. Райтса, выполнена в виде коллажа, что намекает на его фиктивную природу. Иногда как будто происходит какая-то вспышка, тот или другой персонаж заявляет права на самостоятельность, но такие просветы непродолжительны. Из-за этого не получается относиться к ним как к живым людям, и непонятно, что делать с жалостью, к которой их судьбы взывают. Мысль, что всё происходит понарошку, никак не уходит из головы, и нельзя голову потерять, довериться сконструированному авторской фантазией миру. Книгу читаешь почти исключительно умом, а не сердцем.
Замысел, насколько можно его рассмотреть, похоже, был гораздо больше осуществлённого воплощения. Возможно, не хватило усилий, большая часть которых будто была затрачена на то, чтобы прекрасно оформить саму книгу, украсить её тело. Нестыдно, конечно, такую книгу держать на полке. Иногда её можно оттуда снять, полюбоваться на типографику, на иллюстрации. Но едва ли у меня возникнет желание перечитать тот или другой «случай» сам по себе.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
