Вера Калмыкова родилась в Москве (1967). Филолог, кандидат наук, искусствовед, член Союза писателей Москвы, редактор. В бытность главным редактором издательства «Русский импульс» подготовила к изданию книги о жизни и творчестве Н. А. Львова, Ф. О. Шехтеля, Г. Г. Филипповского и др. В 2010 г. книга «Очень маленькая родина» (в соавторстве с фотохудожником Сергеем Ивановым) стала лауреатом конкурса «Книга года». Лауреат премии имени А. М. Зверева (журнал «Иностранная литература», 2011). В издательстве «Белый город» опубликовала ряд монографий по истории мирового и русского изобразительного искусства. Публикации стихотворений, критических статей, публицистики в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «Вопросы философии», «Гостиная», «Дружба народов», «Звезда», «Зинзивер», «Знамя», «Культура и время», «Литературная учёба», «Наше наследие», «Нева», «Октябрь», «Собрание», «Урал», «Филологические науки», «Toronto Slavic Quarterly», одесском альманахе «Дерибасовская — Ришельевская» и др. Автор статей в «Мандельштамовской энциклопедии» и в др. энциклопедических изданиях. С 2011 г. сотрудничает с московской галереей «Открытый клуб», участвовала в проекте «Точка отсчёта». Автор двух поэтических книг: «Первый сборник» (Милан, 2004) и «Растревоженный воздух» (Москва, 2010).
Дневник времени
О книге С. И. Чупринина «Оттепель: События. Март 1953—август 1968 года». М.: Новое литературное обозрение, 2020. 1192 с.
Было когда-то такое выражение: погодные записи. Не в смысле «погода», а — по годам. Вот и книга Сергея Чупринина «Оттепель: События» имеет такую структуру. И больше всего напоминает личный дневник, хотя материал, казалось бы, сопротивляется такому жанровому определению.
Шестнадцать лет — шестнадцать глав. С помесячным разбиением (очень удобно). Уже в авторском предисловии ясно обозначен принцип построения текста: «точно (насколько это возможно) датированное событие + (если они есть) комментарии его участников, очевидцев или просто современников». Порой эти комментарии не столько дополняют друг друга, сколько конфликтуют; свидетельские версии или интерпретации могут радикально отличаться (ярчайшие примеры — смерть И. В. Сталина, дело И. А. Бродского или процесс Ю. М. Даниэля и А. Д. Синявского). Так что сплошной диалог и полифония. Причём здесь дневник?
Может, прибегнуть к метафоре? Допустим, это дневник времени, а Сергей Чупринин — лишь орудие письма?
Конечно, можно и проще: хроника, летопись. Но в летописи живые голоса не звучат, а здесь… Книга ими насыщена, перенасыщена, они раздаются во всех возможных регистрах — от шёпота до вопля. При такой звуковой наполненности если бы ещё и автор высказывался — у читателя лопнули бы мембраны. И авторский голос, действительно, как будто не слышен. Никаких субъективных комментариев. Однако сказать, что позиция Чупринина не выражена, неправильно: она в самой скрупулёзности подбора, в стремлении, ничего не упустив, подбить одно к другому, отразить ситуацию как можно более широко и полно. Всесторонне осветить, как говаривали в советские времена.
Книга не вписана в общий контекст обозначенного шестнадцатилетия: она сама создаёт этот контекст, показывая, как существует культура, если она не отделена от государства.
Встречаются моменты поразительные. Например, запись от 15 марта 1953 г., когда был принят закон «О преобразовании министерств СССР». Объединились Министерство высшего образования, Министерство кинематографии, Комитет по делам искусств, Комитет радиоинформации, Главполиграфиздат и Министерство трудовых резервов, получилось одно Министерство культуры. Одновременно «ГУЛАГ по постановлению Совета министров СССР передан из МВД в ведение Министерства юстиции». Далее перечислены промышленные и строительные министерства: Дальстрой, Спецстрой, Главспецнефтестрой, Енисейстрой, Главзолото, Гидропроект и др., — регулировавшие жизнь предприятий, на которых использовался принудительный труд. И как следствие — прекратили существование, по словам Р. Пихоя, «“великие стройки социализма”, которые обеспечивались практически бесплатным трудом узников ГУЛАГа. Это — железные дороги Чум—Салехард—Игарка, Красноярск—Енисейск; Байкало-Амурская магистраль; тоннель, который должен был связать материк с островом Сахалин; многочисленные гидросооружения — от Главного Туркменского канала до Волго-Балтийского водного пути; заводы».
Так рухнул ГУЛАГ. На совершенно законных основаниях. Оптимизация, ничего личного. Наверное, сократили штат сотрудников. Кто-то потерял рабочее место и зарплату. Пошёл на понижение. Расстроился.
Подобных странных сближений, объективно происходивших, в книге много. Главный вопрос, однако, вот в чём: как их прочитывать? Период Оттепели — что это для нас? Жизнь собственная, родных и близких? Или уже история? Что первично — политика или биография? Отдельная судьба — или общественная?
Допустим, биография. Ну тут зависит от круга общения: если свой среди своих, то отношение сочувственное, что бы ты ни делал. А если история… то всё равно никакой объективности, одно только личное отношение. Синявского и Даниэля надо было сажать или нет? Войска в 1968 году надо было вводить в Чехословакию или нет? И отсутствует в обществе единый ответ, как ты ни бейся, хоть умри. Бывает, споры на эту тему проходят по дружбам, по сердцам. Кто сказал, мол, факты — вещь упрямая? Да ну? Если в дело вмешивается убежденность, факт изогнётся как угодно. Правильно, наверное, сказать так: хорош был СССР или плох — это вопрос личной веры.
Вы принимаете массовый дармовой труд как возможность? Тогда вам в одну сторону. Вас это коробит? В другую.
Наличие двух сторон означает, что у нашего народа — мировоззренческий кризис. Мы чётко делимся на две группы: одни мыслят большими числами и готовы к большим жертвам ради великих идей, другие считают отправной точкой любой ценностной системы частную жизнь, со всеми вытекающими выводами насчёт допустимого горизонта событий.
Есть книги, появляющиеся тогда, когда общественные дискуссии умолкают или заходят в тупик. «Оттепель: События» как раз из них. Мы в тупике, признаем это и примемся читать, как всегда делали раньше, потому что «Оттепель: События», без намёка на иронию, — источник знаний. Книга Чупринина — об эпохе и людях. О фактах и их интерпретации. О том, что каждый человек неоднозначен. Возьмём Твардовского: «Один день Ивана Денисовича» опубликовал, что далось ему непросто, а И. А. Бродскому не помог. Как так?..
Когда появляется знание, вера перестает преобладать над здравым смыслом. И потому значение «Оттепели…» далеко не только энциклопедическое: она об осознанном выборе мировоззрения сегодня. Всегда лучше знать, во что веришь.
Для кого этот том почти в 1200 страниц? Для кого угодно. Он предназначен любому читателю. Каждому, кто захочет узнать, как всё происходило, и сделать свои выводы о том, что происходило. Обывателю-интеллектуалу, если позволительно так выразиться. Профессионалам: историку, политологу, философу, филологу. Школьному учителю — обязательно. Желательно и студентам…
Ну, какой бы год нам открыть и какой месяц? Поговорить ли о знаменитой выставке в Манеже, о ситуации с публикацией романа Пастернака за рубежом? Об упомянутом вводе советских войск в Прагу и знаменитой демонстрации 25 августа 1968 г. на Красной площади, ознаменовавших конец Оттепели? Книга Чупринина так велика, что по ней и погадать не грех. Пусть это будет, скажем, ноябрь 1959-го.
Первое число. Чудесная, прямо-таки святочная история о публикации стихов никому тогда не известной Новеллы Матвеевой в «Комсомольской правде». В ЦК комсомола каким-то образом попала её подборка. Прочитал её Лен Вячеславович Карпинский — был такой партийный публицист, секретарь ЦК ВЛКСМ. И получили, как вспоминал А. Т. Гладилин, сотрудники отдела литературы и искусства газеты «Комсомольская правда» редакционное задание срочно отыскать автора. Имя редкое, а фамилия как-то утратилась: то ли Матвеева, то ли Матвеевская. Вроде живёт в районе Монина… Так что ж? Сели журналисты в редакционную машину, поехали, подняли на ноги местное отделение милиции. Нашли. Такая вот… новелла. Кстати, о роли партии в советской культуре.
Далее в ноябре 1959 г. — несколько театральных премьер. Несколько вполне мирных смертей уважаемых деятелей. Премьера документального фильма «Мы были на Спартакиаде» (сценарист Ю. В. Трифонов, И. С. Прок, режиссер И. В. Венжер) со «вставным номером» — песней В. П. Соловьёва-Седого на слова М. Л. Матусовского «Подмосковные вечера». Трансляция записи по радио, взрыв интереса к песне, горы писем в радиокомитет от слушателей, требующих исполнить ещё раз, и опять, и снова. И пошла звучать по всем, как говорится, странам и континентам… Сюжет завершается выразительным комментарием Евгения Долматовского: «Я думаю, что через эту проникновенную мелодию люди постигают характер советского человека, спокойствие и величие нашей страны, её душевную глубину…» Про характер советского человека замечательно, ни убавить, ни прибавить. Зафиксированный момент возникновения национальной культурной ценности — дорогого стоит. Её ведь кто только ни пел, она пошла поверх убеждений, взглядов, партийности или беспартийности — и до сих пор звучит. Песенка-то матушку-советскую власть пережила…
А не то отправимся в март 1964-го. Весь месяц гудит разговорами о «тунеядце Бродском».
Кстати, а что за история с тунеядством? И на это в книге есть ответ: 4 мая 1961 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». Надо же, оказывается, в начале шестидесятых в стране было полно народу, живущего на «нетрудовые доходы». Настолько много, что потребовались соответствующие меры.
Бродский, конечно, самый известный советский тунеядец. 4 марта в Прокуратуре СССР заведено наблюдательное производство по делу, заявления в поддержку от С. Я. Маршака, К. И. Чуковского и Ф. А. Вигдоровой отклонены двенадцатого числа, тринадцатого вынесен приговор — пять лет принудительного труда в отдалённой местности; двадцать второго Бродский этапирован на Север в тюремном вагоне с уголовниками. Сочувствующие обращались за помощью к Твардовскому, главному редактору «Нового мира», но тому Бродский как поэт был чужд, и между двух огней классик советской литературы несколько дней пребывал не в духе. Параллельно небольшой сюжет о другом поэте, Е. А. Евтушенко, который, по мнению партийных руководителей, всячески низкопоклонствовал перед западными деятелями культуры. Состоялся второй (первый прошел в феврале) вечер памяти В. Э. Мейерхольда: почтили память вставанием. В Ленинградском Большом драматическом театре премьера спектакля «Поднятая целина» (инсценировка П. Г. Демина по роману М. А. Шолохова), режиссёр Г. А. Товстоногов, в главных ролях К. Ю. Лавров, Т. В. Доронина, П. Б. Луспекаев, Е. А. Лебедев. 18 марта в Центральном Доме литераторов встреча писателей с учёными: «Наука, литература и искусство — против религии». Три дня спустя в газете «Известия» начата широкомасштабная кампания в поддержку творчества художника И. С. Глазунова.
И так по каждому из двенадцати месяцев в течение 16 лет.
«Оттепель: События» — редкая книга, которую цитировать в рецензии… бессмысленно: на какой странице ни открой, всё интересно, всё вызовет отклик. Другое дело, что объем её не по каждой нынешней голове. Это тогда не читать было стыдно, а нынче у нас даже профессионалы считают перебор с текстом едва ли не оскорбительным. Редкая птица, мол, долетит до середины…
Так что, редкие птицы, летите. Полёт будет увлекательным.
