Дмитрий Близнюк, поэт, литератор. Живёт в Харькове, Украина.

Публикации: «Знамя», «Нева», «Новая Юность», «Сибирские Огни», «Крещатик», «Радуга», «Плавучий Мост», «Невский альманах» и др. Публикации на английском: «Poet Lore», The Pinch», «Dream Catcher», «Magma», «Grub Street», «Salamander», «Willow Springs и др. Лауреат нескольких международных конкурсов. Книги стихов «Сад брошенных женщин» (2018), «Утро глухонемых» (2018), «Снегопад в стиле модерн» (2020), «Моментальное фото» (2020). Сборник стихов на английском «The Red Fоrest» (2018, «Fowlpox press», Canada).

Редактор — Клементина Ширшова

Твин Пикс

* * *

бессонница.
чувство нетопыря, летящего над стройкой.
зеленый луч звезды
отодвигает шторы —
переворачивает спящую женщину рядом со мной,
будто сохнущую лодку на ночном берегу —
и отражается в ней, заполняет ее
темной фосфоресцирующей влагой.
женщина облизывает сухие губы во сне,
и начинает быстро говорить,
глотая слова, как выдра,
как вырванная страница в пламени.

* * *

подгнившие персики заката, ее губы со вкусом пудры,
урфинджюс деревенской тишины,
просверленный дрелью тягучего «му-у-у».
надень же свой вечерний голос,
будто все у нас хорошо — ласковый, драгоценный,
как золотая кайма на чашке из детства.
успокой.
двухметровый черный пудель смотрит в окно
или это шелковица вошла в наш дом
и уселась на диван, уперлась ветками в нас?
мы зачали друг друга, эти миры.
полуголая, в одних колготках, ты стоишь у окна,
свет выключен. эйфелева женщина,
накинь на себя мятную мантию текучих огней.
выделяемся на синеве ночи, мы —
как следы зубов на спелой сливе.
кошка тумана вылизывает тощих дрожащих котят.
мороси и деревья растворяются,
растворяются, растворяют
легким движением пера.
арфа гардин, и ты медленно перебираешь
волны, как струны. вот я и пришел.
наша связь — земная, неземная,
и сумрака сиреневый кенгуру.
и мы в сумке, обнявшись, не спим —
головастики миров. и желтая жаба луны
лопает всех…

ТВИН ПИКС

1

девичьи колени дрожали,
как отражения свай причала в пруду.
не волнуйся, детка.
любовь — как вращающийся стул:
если сесть на него вдвоем,
то от кайфа закружится голова.
и твои косы развеваются, как цепи качелей в парке.
ты ешь тортик — треугольник в прозрачном кульке.
телепаешь его, как японскую пагоду тайфун.
цветущая сакура, сливки и пьяные вишни —
розово-прозрачные, как новорожденные крысята.
мы офигенная парочка.
мы в классе десятом…

2

поджав губы, как плоскогубцы,
она смотрела на свои ноги,
будто куст роз
на свое отражение в луже.

электричка раскачивалась —
безумная колыбель
с десятками младенцев-переростков.
лысые розовые куклы
с небесно-синими зрачками
и съемными, подвижными веками,
как монетоприемники.

а снегопад снаружи копошился,
точно новорожденный
в грязной вате,
и мелькали рекламы сигарет и телефонов —
сбивались в комок,
точно неоновые
черви.
и люди шарахались,
как яблоки, друг от друга,
от веток тьмы и яркого света.

зачем я вышел за ней?
маньяк? казанова? грабитель? поэт?
в другой вселенной
мы могли ходить в одну школу.
интересно, может быть,
я ее уже встречал на этой планете,
в очереди супермаркета
или на дискотеке…
задел ничего не запоминающим,
невидящим взглядом:
статуя подростка с бельмами,
точно кием, толкнула
случайный шар.

но сейчас я тебя рассмотрел.
посмотрел дважды.
и тьма стягивала наши лица в узел,
как пенку
на кипяченом молоке.
наших черт не разобрать
в реке времени.
бог сидел спиной к звездам,
сутулясь еловым зубчатым лесом вдали,
и что-то записывал в блокнот
почерком
шагающего по волнам:
электричка, девушка, снегопад.

черная колхозница
ржавая зубчатая луна —
снятый диск циркулярной пилы.
и уставший Борей прогоняет облака
сквозь узкие лезвия
деревообрабатывающего станка
точно доски с шелушащейся корой по торцам.
прошедшая гроза
откисает в ведре с керосином.
полнолуние, город — поршень, подшипник, детали
разобранного пулемета
в неоновом масле.
кто укладывает человечество спать?
дантист осторожно вводит иглу с новокаином
в зубной канал.
венецианские каналы вламываются в спальню,
наступает Венеция засыпания,
фантастические
иссиня-черные крысы
медленно плывут в зазубренной лунным светом воде.
ангелы вальсируют
над куполами подушки.

и на ночной город
опускается о восьми согнутых ногах, по-паучьи,
черная колхозница вселенной,
черная, как уголь,
черная, как пуля,
черная, как сажа.
с многоглазым лицом
побита звездами, как оспой,
и — выдаивает спящих людей.
убегающее молоко
впечатлений.
тискает вымя лица
сросшимися пальцами
одеяла.

СКАФАНДР И БАБОЧКА

когда умрешь, позвони.
если будет декабрь и голодные синицы.
если будет связь — сразу набери меня,
чтобы вздрогнул под потолком
шершавой шаровой молнией,
небритой щекой.
когда умрешь — расслабься, как я учил.
парашютисткой падай вверх — к ягнятам, в облака.
не бойся: в опрокинутых желтых волчьих глазах
прошлое — шелковый купол — смотри, не дай отобрать
память
маразматикам и бомжам
рая
на сувениры и белье.
и не оглядывайся.
отпусти этот мир, как шар —
сладостный, медленный антикошмар.
как воздушного змея,
который тебя укусил.

я
законсервирую наши образы,
милые безобразия, как персики,
в колбах/фоторанах/эмбрионах души.
искрящийся, бенгальский голос.
жесткий смех. тату лисицы
на ключице.
блестки бессмертия в словах.
там,
в лобных долях неба, где ты не умрешь.
когда ты умрешь,
расшнуруй корсет ребер,
распусти позвоночник,
стань сиреневым цветком сверхплоти,
гибкой и хлесткой.
выдохни нас.
напоследок — нырни в мою память.
с вышки-вешалки, где осталось твое пальто, —
кашемировая волчица
танцует танго с моим пуховиком.
кипяток нейронов.
ты не бойся обжечься, когда уйдешь.

намекни. ущипни меня за сосок
сознания,
чтобы смог перестроить координаты,
перетащить
зенитки, рассветы, рояли.
чтобы сонные привидения по утрам
глотали соленую овсянку
первого снегопада — сквозь тебя,
сквозь
прозрачный
желудок
окна.

когда умрешь, не переживай о кредитах —
я оплачу,
не волнуйся о коте Кузе — возьму себе,
обещаю кормить и любить.
обещаю: и его переживу.
ибо вечность во мне — как горб.
как гранитное проклятие скал и гор.
это — искусство не умирать,
ибо я полубог.
мы не победили лейкоз, но рубец от клешни
я буду носить в сердце.
помнить, что ты жива.
и — сиреневая Ниагара вечерней неземной грусти,
Хиросима смысла и бессмыслия.
как же жаль городки наших дней,
счастливых япошек минут…

когда ты уйдешь, я вздрогну, как ноутбук.
и посмотрю в окно на то,
как осыпаются небоскребы —
бликами, пикселями, пестрым квадропеплом
компьютерной программы…
разрушая машинный код.