Бесчастный Евгений Вячеславович (р. 1988) — поэт. Родился в Севастополе. С 1991 года жил в Бресте. В настоящее время живет в Санкт-Петербурге. Стихи публиковались в журналах «Артикль», «Homo Legens» и «Новая Юность», на интернет-порталах «Textura», «Litradio.by», «ЛiтРАЖ», «Сетевая словесность», «Формаслов», проза — в журнале «Этажи», на интернет-портале «ЛiтРАЖ». Участник фестивалей «Вершы на асфальце» (Минск) и «Петербургские мосты» (Санкт-Петербург). Автор трех поэтических сборников.
Эта новая жизнь
Стихи из книги «Эпоха причин закончилась»
* * *
В стороне от проспекта, рабочие головы сняв,
курят человеческими головами
Петух и Лисица, Лев и Жираф,
Заяц и Волк — забыв, как друг друга гоняли.
Вот так обнялись над огненною геенной
урны горящей — убийца и убиенный.
А когда пролетит перекура пора,
опять облачатся дарить флаера
спешащему по делам либо праздному люду:
«два блюда по цене одного блюда!»
И кутерьма магазинов и пабов, и гос.
учреждений, притонов, чьи манят чары,
в конце конденсируется в такой хао́с,
что всё вот-вот начнётся сначала.
* * *
Работать на каком-нибудь заводе,
из труб которого валит вонючий сумрак,
и цвета голубиного помёта
плывут над производством облака.
Поспорить с мастером, что в сыновья годится,
на пол бетонный выхаркнув мокроту.
В курилке возмущаться с мужиками.
В столовой на обед жаркое взять.
А в пятницу, особенно с получки,
ходить с своею верною бригадой
в хорошее недорогое заведенье
под лаконичной вывескою «Гриль».
Клевать башкой над пластиковой рюмкой,
над пластиковой, опять-таки, тарелкой,
с огрызком хлеба и с куриной лапкой,
и с кетчупом, размазанным по ней.
Смяв рюмку на эмоциях в гармошку,
доказывать ершистому Серёге
(а — что — при построенье предложенья,
к концу, запнувшись после «бля», забыть).
И также позабыть, столкнувшись лбами
с Серёгой, то, что целью столкновенья
вообще-то по задумке было стукнуть,
а вовсе не, братаясь, лобызать.
Измазать кетчупом и майонезом
друг дружке столь бесхитростные лица,
пойти отлить, упасть неловко, но небольно.
Так двадцать лет вливаться в коллектив.
Опомниться у чёрта на куличках,
без кепки и борсетки, но с Серёгой.
Чуть свет вползти в свое жильё с торчащей
куриной костью из кармана брюк.
Но если ты — да так, простой прохожий,
на каждого чуть-чуть похожий,
любой собачке беглой брат-товарищ
и кошечке дворовой сват и кум;
и если вы решили прогуляться
с женой, хотя холодные погоды
стоят, и разрушает Петроградку
осенней ржавчины короста, например.
Откупорен уж если термос чаю,
тела водружены в сидячей позе
на старой лавочке в саду, но всё же,
от холода нет мочи кружку взять;
но если, если, если, если, если,
всё это вместе — если-если-если,
и ты — давно не ты, не удивляйся,
что голуби, гуляя мимо вас,
столь откровенно вас не замечают:
от топота нет-нет вспорхнув лениво,
вновь бухаются на сырую землю,
имея виды на бюджетный бутерброд.
А то таращатся, заглядывая в лица
глазами совершенно неживыми,
выкачивая душу; сесть стремятся,
как попугаи на пиратское плечо.
Еще не раз из окон, что неплотно
прикрыты, из тех окон, что повисли
средь облаков, вдруг засквозит иною жизнью,
непрожитою жизнью засквозит.
И сослагательным воспоминаньем
картинка явится, как вы вели друг друга
довольно бережно, под мелкий снежный мусор,
в какой-то, как окажется, тупик,
за гаражами — то канавы, то коряги,
а за одну из них цепляется борсетка,
и кепка, бля, слетает прочь в канаву,
а то, что слезы — это от любви
к родному городу, который не покину,
к заводу, к лабиринту на отшибе,
где снега кислородная подушка,
и вездесущ универсалий слова «бля».
И сон холодной курицей застынет,
карманом вывернется наизнанку,
и лица, очень серые в субботу,
серее голубиного крыла.
* * *
эта новая жизнь будет вмещать:
тонкий запах кофейной гущи,
слегка отдающий чернозёмом,
просветление между первой
чашкой кофе и второй,
едва различимые в гуще тишины,
далёкие крики пары,
играющей в бадминтон.
Ставишь усталые ступни на холодный кафель,
жилы раздуты, как у скульптур Микеланджело.
Но отчего —
змеёй под сырой камень —
скользнёт где-то у горла
былая боль?
Ты на привязи.
Так твоё нелюбимое лицо
неизбежно отразится в реке,
из которой не напиться,
по которой не уплыть.
* * *
Друг мой, брат мой, первый снег.
Кружевной портьеры взмах.
Праздник статуй и калек,
что ютятся на камнях.
Это год почти прошёл,
растеряв сумы улов.
Дворник заскорузлый сор
выгребает из углов.
Это через много лет
вдруг столкнуться, странный стыд
испытав за то, что след
времени в обоих вбит.
Белый шифр, колючий шарф,
недослово шепотком.
Из окошечка забрав
тёплый кофе с молоком, —
это ехать и молчать
всё туда же, головы
от стакана не поднять.
Ничего не говори.
Аудио: Евгений Бесчастный читает стихотворение «Друг мой, брат мой, первый снег…»
ДОСТОЕВСКИЙ
Достоевский бродит по Петербургу.
Жаркая сторона улицы излучает недобрый блеск.
Тенистая сторона улицы пахнет гнильцой и булкой,
на которую, увы, нет средств.
В разбитом окне во втором этаже звучит пианино.
Фёдор Михайлович, утирая пот, стал послушать.
Цокая по брусчатке, мимо проходит лошадь.
Ямщик надрывается: ну, пошла, скотина!
В этот момент писатель задумывает роман.
В груди пылает пожар жарче ада.
Душною мглой овеян Екатериниский канал.
Виски стучат. Так всем нам и надо.
ЧЕМПИОНАТ МИРА
матчи не смотрю,
футболом не интересуюсь.
но об итогах меня
довольно принудительно
уведомляет заоконный мир:
если пешеходы
оголтело галдят и улюлюкают,
а машины сигналят,
значит,
кто-то победил.
* * *
Андрею Фамицкому
«посмотри, это я с тетрадкою…»
А.Ф.
I.
Запах раскалённых электрических конфорок.
Перекати-поле книжной пыли.
Жжёный кофе. С той поры прошли мы сорок
сороков дорог, но чашки не остыли.
В этот сонный путь до красоты пожара
лишь тетради чистые мы брали,
чтоб в ладони поскорей перебежало
рукопись съедающее пламя.
II.
…и книжная пыль оказалась дорожной,
осталось подставить в пробел — куда?
Управившись с этой задачей несложной,
пасутся поэтов небесных стада —
…и кто-то выходит из-за циновки
дождя. И ты прячешься от дождя
под крышей автобусной остановки,
последней страничкою шелестя.
* * *
он был твой лучший друг, лучший твой.
может, не лучший, но лучше — нет.
это нас осень поит последней водой.
это слепит глаза самый первый свет.
это трястись в электричке плечом к плечу,
с пейзажем лицом к лицу, как в бою.
если ты сам предложишь, то не хочу.
это скурить тайком всю нычку твою.
это признаться со смехом, на дурака:
давай-давай, мне мораль внуши.
все мы после вчерашнего хороши.
последнее яблоко из рюкзака.
Скачать книгу Евгения Бесчастного «Эпоха причин закончилась»
