Олег Демидов
Поэт, прозаик, литературовед. Окончил филологический факультет МГПИ. Литературовед. Составитель книги «Циники: роман и стихи» (М.: Книжный клуб Книговек, 2016), а также двух собраний сочинений — Анатолия Мариенгофа (М.: Книжный клуб Книговек, 2013) и Ивана Грузинова (М.: Водолей, 2016). Готовится к печати книга «Первый денди страны Советов» (М.: Редакция Елены Шубиной). Со стихами печатался в альманахах «Ликбез» и «Лёд и пламень», в журналах «Кольцо А», «Нижний Новгород» и «Новый мир». С прозой — в «Волге». С литературоведческими статьями — в журналах «Октябрь», «Homo Legens» и «Сибирские огни». С публицистикой — на порталах «Свободная пресса», «Кашин», «Перемены» и «Rara Avis: открытая критика». Работает преподавателем словесности в лицее НИУ ВШЭ.
«Нормальный, как яблоко»
Фрагмент из биографии Леонида Губанова, выходящей в скором времени в «Редакции Елены Шубиной» издательства «АСТ»
Оден
Для Леонида Губанова важна связь со всей литературой — русской и мировой. Даже если она не проговаривается напрямую, а только проступает сквозь текст, только намекает на своё существование, на неё надо обращать внимание.
Можно предположить, что поэма «Полина» вырастает не только из чтения поэтов Серебряного века, но и из чтения переводов англо-американской литературы, в частности из У.Х. Одена [1]. У того есть несколько знаковых стихотворений — это «It`s no use raising a shout» (1929), «The Wanderer» («Doom is dark and deeper than any sea-dingle», 1930), «Adolescence» (1932) и «Musee des beaux arts» (1938).
С этими текстами молодой человек мог познакомиться на вечерах переводчиков в МГУ, где выступал известный англоман Андрей Сергеев [2], или где-то ещё — к моменту написания «Полины» Губанов, ушедший из школы и занявшийся самообразованием, просиживал дни в библиотеке им. В.И. Ленина и посещал большое количество литературных студий и вечеров.
Или же мог познакомиться благодаря «Антологии новой английской поэзии: 1850-1935» (1937), составленной Д. Святополком-Мирским и прокомментированной М. Гутнером (это издание очень известное и ставшее настольной книгой для Иосифа Бродского, отбывавшего ссылку в Норинской).
Саша Соколов чётко проговаривал про интерес губановского окружения к западной поэзии: «Это было весело, дико интересно, мы все друг у друга учились, опыт старших нам был чужд, мы хотели чего-то совершенно нового: доставали стихи западных поэтов и неопубликованных русских репрессированных поэтов — все это обсуждалось, великолепно версифицировалось, рождалась какая-то субкультура, и на этом горючем мы, в общем, как-то проехали…» [i]
В «Антологии» переводы Одена оставляют желать лучшего, но даже в таком виде стихотворения способны поразить читателя. Думается, Губанов мог иметь дело именно с этой книгой. Судите сами.
Стихотворение «The Wanderer» [ii] (в переводе Е. Тарасова) строится на весенних мотивах страсти и желания странствовать, здесь же возникает “рука жены”, не способная удержать лирического героя, уже стремящегося Бог знает куда — через леса и моря, в неизвестность, к приключениям:
Судьба темна и глубже впадин моря.
Бывает с человеком, что весной
Цветов растущих к свету появленье,
Движение лавины, снег по круче —
Всё понуждает бросить дом.
И нежная как облако рука жены не удержит
Его, и он
Пройдёт дома ночлежные, чужой
К чужим чрез лес, невысохшее море,
Жилище рыб, удушливую воду —
Иль одинок, как каменка, на фьелде
В рытвинах рек, как птица,
Тревожная, в гранитных скалах птица
А вот, как вы помните, отрывок из «Полины»:
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы — лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтрашних пельменей —
Я улетаю в 22!
Мало? Давайте ещё обратим внимание на стихотворение «It`s no use raising a shout» [iii] (в переводе Е. Тарасова). Здесь появляется образ птицы, коррелирующий с лирическим героем, жаждущим путешествий и чего-то нового, ещё не познанного:
Птица к нам прилетала сюда,
Теперь уж не прилетит никогда.
Я сделал много миль. Я долго шёл, чтоб только найти,
Что нет ни моря, ни земли, ни любви.
Вот я, вот вы:
Но что из того? Что сделаем мы?
А вот схожие строчки из «Полины»:
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходим, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Вообще вся подборка Одена в «Антологии» выдержана в одном настроении — в попытке выбраться из домашнего тепла и уюта куда-то в неизвестность, к чему-то новому и прекрасному. Та же ситуация и в «Полине», только у Губанова помимо желания странствий и приключений есть ещё юношеский максимализм, размах и готовность отвечать за всю историю и культуру, плюс всегдашняя русская политическая составляющая — куда ж без неё?
Но интересно, как у Одена и Губанова в ход идут живописцы, через образы которых даётся вся боль мира. У одного — Верещагин, чьи картины «пеплом ухают в диван», и Репин, изрезанный старообрядцем Балашовым, а у другого — «Икар» Брейгеля (даём в переводе П. Грушко) [iv]:
На страданья у них был наметанный глаз.
Старые мастера, как точно они замечали,
Где у человека болит, как это в нас,
Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,
Как рядом со старцами, которые почтительно ждут
Божественного рождения, всегда есть дети,
Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд
У самой опушки, —
художники эти
Знали — страшные муки идут своим чередом
<…>
Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли…
В этом есть даже что-то похожее на судьбу Губанова. Но что художники и процитированный «Musee des beaux arts», когда появляется текст с ещё большим количеством конкретных слов, маркеров и образов? Речь идёт об «Отрочестве» («Adolescence»). Приведём его в современном переводе — Глеба Шульпякова [v]:
Перед ним пейзаж, напоминавший когда-то
материнский профиль.
Нынче всё не то: подросли горы,
стало больше кровель.
И, склоняясь над картой,
он тщательно отмечает
Имена тех мест, что, как прежде,
он помнит, знает.
Здесь ведь почти точное совпадение с губановскими строчками:
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся —
За теплые моря в край творчества.
И вот, наконец, образ «глупого лебедя», встречающийся и у Одена, и у Губанова. Лебедь молится, он хочет домой, он захлёбывается горем, он должен вернуться к своей «бабе»:
Заплутав в лугах, он выходит
на плоский песчаный берег,
Глупый лебедь плывет по воде,
зацветает вереск.
Выгнув шею, лебедь молится,
жалуется кому-то.
«Дорогой» — твердит дорогим клювом.
Смутно
Он запомнил — в тот вечер здесь играл
духовой оркестр.
«Будь мужчиной» — сказали ему,
но его реестр
Новостей пополнялся скорее тем,
что мир, похоже,
Стал безумным. О чем, улыбаясь,
говорил прохожим.
Но плохой из него пророк,
он желает домой и вскоре
Получает билет в те края, за которые
он хлебнул горя,
Но толпа на вокзале, надрываясь,
кричит ему: «Трус, бездельник!»
И какая-то баба, глядя в упор, говорит:
«Изменник».
Понятно, что в самом начале 1960-х годов попадался другой перевод, но суть, энергетика, образный ряд тот же. Не факт, что Губанов сознательно обращался к поэзии Одена. Скорее всего нет. Возможно, это было мимолётное прочтение или же прослушивание его текстов. На подкорку отложились впечатления, а уже потом появилась «Полина».
Собственно, Губанов всегда так и работал.
Что же касается как будто случайного обращения к англо-американской поэзии, то один из товарищей Губанова — Сурен Золян отмечал, что поэт «мыслил себя как носителя мировой культуры» [vi], а Андрей Журбин в своей монографии находил ещё один кусочек этого пазла мировой культуры и выводил другое стихотворение Губанова — «Квадрат отчаяния» — из киплинговского стихотворения «Вoots (Infantry Columns)» («Пыль» («Пехотные колонны») в переводе А. Оношкович-Яцыны). Если покопаться и приглядеться, можно быть уверенным, отыщется что-нибудь ещё.
[1] Уистен Хью Оден (1907-1973) – англо-американский поэт, родившийся в Великобритании, а после Второй мировой войны ставший гражданином США.
[2] Андрей Яковлевич Сергеев (1933-1998) – поэт, прозаик и переводчик; входил в первую неподцензурную поэтическую группу 1950-х – «группу Черткова»; один из близких друзей И.А. Бродского.
[i] Бондаренко В.Г. Поколение одиночек. М.: ИТРК, 2008.
[ii] Оден У.Х. «Судьба темна и глубже впадин моря…» // Антологии новой английской поэзии: 1850-1935. Л.: Государственное литературное издательство, 1937. С. 364.
[iii] Оден У.Х. «Что пользы поднимать этот крик?» // Антологии новой английской поэзии: 1850-1935. Л.: Государственное литературное издательство, 1937. С. 365-366.
[iv] Оден У.Х. В музее изобразительных искусств. // Американская поэзия в русских переводах. XIX — XX вв. М.: Радуга, 1983.
[v] Оден У.Х. Отрочество. // Чтение. Письмо. Эссе о литературе. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2016.
[vi] Золян С.Т. Леонид Губанов о поэзии (письма Леонида Губанова Араму Алнакяну и Сурену Золяну). // Русская литература. РАН. 2018. №2. С. 263.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
