Амарсана Улзытуев родился в 1963 году в г. Улан-Удэ, в семье выдающегося бурятского поэта Дондока Улзытуева. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Впервые получил известность в литературных кругах благодаря стихотворению «Лосиная песнь» (1982). Публиковался в журналах «Новый Мир», «Арион», «Юность», «Дружба народов», «Журнал поэтов», «Homo Legens», «Байкал», «Литературная Россия», «Рубеж» и др. Автор поэтических сборников «Сокровенные песни» (1986, предисловие Е. Долматовского), «Утро навсегда» (2002), «Сверхновый» (2009, послесловие А. Ерёменко), «Анафоры» (2013, предисловие М. Амелина), «Новые анафоры» (2016, предисловие Л. Аннинского, послесловие Евгения Рейна). Стихи переведены на азербайджанский, английский, польский, бурятский, латышский, монгольский, украинский, сербский, белорусский языки.
Путём ангела
(О книге: Ирина Перунова. Белый шарик. — Москва. Русский Гулливер, 2018)
С первых стихов книги Ирины Перуновой «Белый шарик» —
Теряя ключи, забывая пароли,
вперяя вопрос в облака перьевые…
— сразу цепляешься наметанным глазом за текст, его эвфонию, и уже внимательно читаешь не отрываясь. В конце концов, что есть поэзия — умный текст или текст от ума? Пожалуй, первое всё же ближе к искусству, то есть не текст от ума лукавого, а текст, созданный с умом, умной игрой (или безумной), игрой разума. Но достаточно ли этого? Конечно, мы ждём если не катарсиса, то хотя бы откровения — какого? Не однозначных полярностей и противопоставлений, как то: чёрного—белого, плюс—минус, Бог—чёрт и т.д. Но бинарностей и взаимодействий с ними. Ведь ещё недавно в поэзии жертвами такого пещерного дуализма уже пали некоторые «разрешённые» поэты-шестидесятники социального моралитэ типа «уберите Ленина с денег», «поэт в России больше, чем поэт» и т.д. Хотя как раз одного из таких поэтов автор как истинная «полярница» (Ирина Перунова родом с Крайнего Севера) защищает:
…представьте, коллеги,
Театр Эстрады:
скудельный сосуд
стих читает про белые снеги —
будто идут они! Не идут.
И от этого самого «идут»
целый зал заливался слезми…
Грех смеяться. А сами-то вы тут
со своими, друзья, ми-ми-ми —
были счастливы?….
И далее, уже в другом стихотворении с эпиграфом из псалма царя Давида «Тамо гади, им же несть числа»:
Гады, значит? Воистину, гады.
А запомнится берег-отвес,
да на нём светлячков мириады,
их лампады нескучные, бес
К счастью, автор не страдает однозначными и далёкими от поэзии полярностями и может обращать искомый смысл в неисповедимую игру бинарностей, восходя к платоновской природе идей и вещей:
Можешь разом его обесточить:
гад на гаде, известный расклад.
Только вдруг сковырнёшь тот листочек,
а под ним светлячок, а не гад.
Не пройти нам равнодушно и мимо замечательных контрастных сюжетов на стыке простого и сложного, низкого и высокого, напоминающих «магический реализм»:
И вот несёшь в свой Вифлеем
надежду, ладан, миро, смирну.
Немного личного совсем,
по нитке собраного с миру:
пелёнки, смеси, ползунки,
две соски, смену распашонок…
Тут вспоминается маркесовская Ремедиос Прекрасная, католичка, возносящаяся в небеса вместе со своим бельем и бельёвой веревкой… Но и человеческое, чисто человеческое:
Кто в слезе утонет женской,
тот не Байрон, тот другой.
Или (нежное, почти детское, с жалостью):
Как будто мечется лиса
в созвездии Большого пса
и звёзды яростные мечет
всё ярче, мельче.
И я люблю ее, как буд-
то отменяет самосуд
моё люблю,
и я лису
спасу.
Отдельный разговор о стихотворениях, коих в книге во множестве, где рефлексия автора напоминает даже не муки святого Антония, но «полёт ангела» над грешной землёй:
Ибо затеял день дискотеку:
раю мой, раю…
Птицам небесным кот на безрыбье
слёз не наплакал.
Или:
Будь он трижды со мной на земле не знаком,
а его Воскресения — чаю!
А также:
Так, возможно, идиоты или Ангелы святые
разговаривают. Кто ты… есмь аз?
Иногда всё же проступает сквозь ангела земной жив-человек, мать троих детей:
Ангелы ваши Хранители
загодя плачут вовсю:
— Дурни, зачем вы обидели
Машеньку, Лизоньку, Ксю?
Лучше война, истребители!
Вкупе сума и тюрьма!
Просто вы, люди, не видели
их разъярённую ма…
Или:
У меня с огнём не все в порядке.
Не в порядке у меня с огнём,
вырастает сам в пустой лампадке,
чуть помедлишь — полыхает дом.
В нём цветок, мечтавший о побеге…
Ты беги, бегония, беги!
Говорю как другу и коллеге,
провалила Ира роль слуги.
Но и здесь божественная тема спасения пересиливает:
Но взирает беженка из кадки:
— Прежде, Ир, чем в лоб себе палить,
до моей на клумбу пересадки
не забудь вселенную полить!
И даже если речь о пионерах — слышим апокалиптическое, ангельское, трубное:
До вашей новой старой эры кружили в облацех совята
и голос был нам:
— Пионэры! —
и тьмой земля была объята,
— Вы будьте, милые, готовы!
К чему, мы выяснили позже.
Распались скрепы и покровы,
большая жизнь ушла на розжиг
иной — вобравшей по крупице
и то и это, тех и этих…
И шансы пересотвориться явились всем, кто жил на свете
И далее финал тоже свидетельствует о божественном:
И ты, герань,
не будь редиской,
не стёр же Бог с тебя твой «нумер»!
Красноречива рефлексия поэта-клирика, на примере стихотворения, где безбожный учёный-энтомолог (возможно, автор имеет в виду самого Набокова) обошёлся с бабочкой Madeleinea lolita (вид бабочек-голубянок рода Madeleinea) подобно Гумберту Гумберту с Лолитой. И закачивается стихотворение словами:
прости, прости его, прости!
Смахни с лица морщины чёрта!
Сведенборг как-то написал «О Небесах, о мире духов и об аде». Если совсем кратко — в его труде мы читаем, чем же занимаются ангелы на небесах и черти в аду. Оказывается, ангелы на небесах производят благо. А черти в аду занимаются политикой. В нашем случае черти занимаются лепидоптерологией — раздел энтомологии, изучающий представителей отряда Чешуекрылые насекомые (бабочки). Но то провиденциал и мистик Сведенборг, а здесь речь о стихах. И какие же стихи может писать человек, идущий путём ангела, производящего благо? Более или менее продвинутый читатель, приступая к чтению такой поэзии, вспомнит у того же Сведенборга в 102-й главе вышеупомянутого труда: «…Меж тем им стоило бы только вознестись умом, чтоб увидать, что эти чудеса происходят от Божественного начала, а не от природы; что природа создана только для того, чтоб облекать духовное и соответственно изображать его в последней степени порядка. Таких людей духи сравнивают с совами, которые видят во мраке, но ничего не видят при свете». И, словно откликаясь на мысль великого шведского мистика, поэт удивительным образом совпадает метафорой приоритета духовного над материальным — и нам, пережившим стыдный советский вещизм, это близко:
Но речь-то собственно о вере.
И вы не смейтесь, богословы!
В сырой Платоновской пещере
вы были кто?
Мы были совы.
Совята все в стране Советов ловили тени, что за гранью…
И тем не менее автор книги, судя по всему корпусу текстов, — человек воцерковлённый, милосердствуя нам, грешным (без иронии!), не только интуитивно дистанцируется от простых и категоричных максим и противопоставлений, и, если надо, превращает тему в чудо игры слов и понятий, но и с помощью божественного «ключа», «заточенного» «под счастье»:
Всяким счастьям —
большим и не очень —
по-над бездной отыщем закут.
Видно, ключ мой под счастье заточен,
даже если все двери запрут
— старается отомкнуть нам бесконечно сложный мир, как известно, за шесть дней сотворённый и одобренный Творцом:
Пока я чуду поперёк
стою за точность перевода,
в траве безумствует пророк —
кузнец речей иного рода.
Утроив солнечную прыть,
кузнечик тот и чуйка птичья
не трусят слуха окропить
живой водой косноязычья.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
