Анна Аликевич

Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).

Трепет от камня к камню

 (О книге: Тристан Тцара. Лицо наизнанку. Перевод, подготовка текста и комментарии Н.Л. Сухачёва. – М.: Наука, 2018)

Читатель… замызганный худосочный идиот, он не понимает

Моих стихов и кричит…

Т. Тцара, «Белый исполин, прокажённый пейзажем»

I.

Для отечественного историка литературы фигура Тристана Тцары (Самуэля Розенштока) – франко-румынского поэта европейской традиции, теоретика, философа, общественного деятеля – скорее «возвращённая», но уже в ином обличии. Полупринятый официальной советской линией до 50-х гг. как соратник Андре Бретона, основатель направления «дада», языковой экспериментатор и идеологически близкий коммунистам автор, в хрущёвско-брежневское время Тцара отходит к антивоенному направлению, теряя интерес и к режимам, и к традиции абсурда. Его пути с Союзом расходятся, и «Лицо наизнанку», поздняя поэма Тцары, уже близка классической проблематике и вечным ценностям. В ней упоминаются утраченный дом, ушедшие друзья, горе войны, человеческое одиночество перед лицом судьбы, фатум и боль от того, что в людях не осталось людей. Она полна мыслей о печальной предопределённости жителя ХХ века, видевшего себя грядущим полубогом, мечтающим переделать весь мир, а оказавшегося маленьким человеком на маленькой земле, не способным повелевать даже собственной жизнью, её крошечным призрачным счастьем, которое так и не наступило, и бесчисленными утратами, которым нет конца.

очерствения время,

так было, и я озираюсь, заглядываю вперёд;

говорить больше не о чем;

одиночества глыба покоится там, где на солнце

подрагивает слегка материнское чрево,

обещая счастливые дни нам – своим детям;

но наступили дни, когда матери по весне

убивали своих детей зрелища ради;

воцаряется ложь, побеждает зверь:

я более не узнаю мир этих дней;

И всё же, когда неподготовленный человек встречает в аннотации к книге сведения, что её автор – авангардист, сторонник затуманенного смысла и разрушения грамматики языка, он испытывает внутреннее напряжение и понятные колебания. В русскоязычной традиции элементы абсурда и зауми, свойственные авангардной поэзии 10-20-х гг., отбили у массового интеллигента (простите за оксюморон) желание идти по пути расшифровки воляпюков, искать многосмысленности в бессмысленности – и вообще, традиция «взрыва смысла и языка» в наши дни не имеет большого количества поклонников. А здесь ещё и перевод… Слава идёт впереди основоположника абсурдистской европейской ветви – и имя Тцары отпугивает тех, кто мог бы открыть для себя совсем другого поэта, не знай он его вовсе.

Новопереведённая поэма «Лицо наизнанку» (1938—1943 гг.), при кажущейся иносказательной форме, при богатой метафорике, многочисленных аллюзиях (скрытый диалог с современниками, священными текстами и европейской классикой) и бесконечных комментариях, в то же время сохраняет удивительную смысловую ясность, почти не представляя труда для понимания главного. Это автобиографическая вещь, в которой нет ни слова о канве жизни. Трагическая страница между двумя войнами прошлого века, в которой ничто не названо своим настоящим именем. Летопись внутренней жизни поэта, его необъяснимых ощущений, пограничных состояний, собственного восприятия. Как бы история своего времени через чувства, а не через факты. Да, есть тёмные места, есть калейдоскоп мыслей, формальные признаки авангардной поэтики (хотя избыточного словотворчества и нарушения порядка слов нет, не пугайтесь). Но в целом это очень ясная и простая поэма, довольно совершенная с языковой точки зрения (возможно, отчасти это и заслуга переводчика).

в силу давленья, мельчанья, привычки

была для меня искромётною жизнь:

друг умер,

очаг опустел;

чья звучит песнь среди груды камней, где угольев пульс

трепет от камня к камню,

где ветер замер?

Трагическое, по-античному фаталистическое мировосприятие лирического героя Тцары связано отчасти с «потерянным поколением», к которому он косвенно принадлежал, отчасти с влиянием Эзры Паунда, Поля Элюара и других его современников-классиков, с которыми Тцара более или менее тесно общался. Француз румынского происхождения, считавший себя в духовном родстве с Испанией, поэт рассказывает нам печальную историю человека, рождённого до первой мировой, но с детства больного предчувствиями ужасного грядущего. Вера в прекрасное, идиллическое будущее, которое могло бы быть, уже в юности сменяется фаталистическими предвидениями невиданных бедствий. Патриархальный, первобытный мир полей и отчего дома, напоминающий своей идилличностью то ли довоенный провинциальный мир Ремарка в воспоминаниях солдат, то ли отзвуки Ветхого Завета, уже полон грозового ощущения надвигающегося несчастья.

пастыри стад белорунных — знамения вещие,

старцы седые в долгих морщинах рыхлых борозд,

опьянённые морем дети,

красота и любовь, и крупицы песка,

искусники садов, манящих миражей,

носители лёгкого груза и тяжкого бремени,

что значит печаль, когда её знаешь в лицо,

когда смысл опаляет страшнее, чем жизни проблеск;

окаменев из любви к бессмыслице бега,

паутина печали упустила свой плод.    

Мир, простой и консервативный, живёт своими маленькими радостями и горестями, гордится силой и прибыльностью; собственно, именно в «правильном», «приземлённом» устройстве и заключается его добродетель и красота. Но вот на этот духовный Оснабрюк накидываются античные фурии, не оставляя и следа от былого рая. Силы мистические и непреодолимые выворачивают его наизнанку, переворачивают вверх дном, и никто уже не будет прежним. Человек понимает, что рок существует и что спасения ему нет.

безумие – ждать появленья былого,

чему не бывать никогда; ни стали, ни ветру

не стронуть ничто: вой вопросов сильней ожиданий;

врата стали стенами…

Меняется не только карта Европы, гибнут не только страны, уподобленные страдающим людям («мать»-Испания), – но и сами их жители словно попадают в какое-то трагическое коло жизни, теряя близких, родных и друзей не только физически, но и внутренне, то есть отдаляясь, утрачивая от горя и бедствий, безумия войн способность любить, сострадать, потребность в очаге и в тепле. Те же, в ком это уцелело, тщетно зовут ушедших навсегда и утративших чувство родственного или отчасти даже себя. Человек теряет не только других, но и себя – мир становится разрозненным и безнадёжным в его глазах, творчество становится путаным и абсурдным, душа теряет надежду и блуждает во мраке, ища худших предзнаменований.

к родному припал известняку и я на склоне лет,

Мадрид – среди цветов цветок нетленный;

боль! Твоё имя не вправе звучать никогда;

над обрывом крутым бытия ты вобрала дикий порыв

унижения, к горлу приставленной стали;

что несет причитаний надрыв,

обагряющих ложе пустое…

Страшные события окончились, но они необратимо изменили людские души и мир вокруг. И если новая трава вырастет и город отстроится заново, то душу человека порой невозможно вернуть в первозданное состояние, потому что в ней никогда не кончается война.

во мне сплошная утрата –

нигде меня нет.

Безусловно, поэма может иметь альтернативные прочтения, ибо она порождение традиции символизма и аллегоризма. Поэтика книги Тцары изобилует библейскими и античными аллюзиями, которые накладываются вторым планом на реальность событий (что ещё есть реальность? В какой реальности живет человек, так и не оправившийся от военного времени и потери близких?). Тцара прав в том, что в чём-то все войны, тюрьмы и нищенские приюты похожи друг на друга, неважно, во времена Гомера это было или в ХХ веке. И потому столь ли важен язык, которым рассказывается о сути страдания мира в трудное время? Столь ли огромная разница между гречанкой архаики, не имеющей, чем накормить детей, и от этого возненавидевшей их, и женщиной ХХ века, переживающей неурожай в Испании? Конечно, мир первой половины ХХ века – это тёмный, хтонический мир, когда всё рушится, маленькие сломанные судьбы накладываются на трагедии гибнущих народов – потому силы рока и фатализм в творчестве Тцары преобладают над  почти отсутствующим мотивом христианской надежды. Ибо на что надеяться человеку, потерявшему всё, в том числе и разум, но почему-то всё ещё живущему? Конечно, это нисхождение к античной, а не к позднеевропейской традиции. Тцара не атеист, но в каноническом христианском понимании Бога, милосердного и всепрощающего, в его тексте нет – в этом он един с рядом других представителей поколения первой мировой. Однако лишь отчасти можно сказать, что вся его поэма-автобиография – это путь от гармонии мира к его абсурду и от наивной веры патриархального человека – к фатализму и обречённости судьбе. Мир мифологии и поэтики Тцары – скорее дохристианский.

II.

Издание сопровождается кратким очерком жизни и творчества Т. Тцары и научной статьёй об эволюции образа и языка в ведущих поэтиках XIX и ХХ веков – романтической, символистской и футуро-абсурдистской. Н.Л. Сухачёв, подготовивший перевод «Лица наизнанку», даёт краткий экскурс в историю формирования направлений «бунта» в европейском искусстве начала ХХ века, охватывая французский сюрреализм, дадаизм и абсурдизм, а также отечественное будетлянство, заумь и национальный извод футуризма 20-х гг. Изначально это справочное углубление в вопросы рождения неологизмов методом «технического подбора», «достижений» теоретиков зауми, мало что давших поэзии на практике, может представляться излишним. В самом деле, поздняя вещь Тцары менее всего походит на порождение дадаистской школы – это тяготеющая к классике вещь. Она ничего не отрицает, не обессмысливает и не разрушает. Но, вероятно, автор сопровождающих материалов считает, что без всестороннего представления о той почве, на которой рос и развивался дар Тцары (и других авторов абсурдистского направления), мы не сможем оценить весь путь, проделанный поэтом, и увидеть истоки его творческого метода.

«Переход к сюрреализму от романтической и символистской поэтики Рембо, Аполлинера, Валери, как и относительно недолгое увлечение дадаизмом, показателен для поэтической биографии А. Бретона, Т. Тцары и для других сюрреалистов. Со временем они изменили свою бунтарскую асоциальную позицию в силу естественного взросления, в том числе и в силу противостояния нацизму, что не могло не сказаться также на их эстетических принципах».

Научное издание предполагает сопровождение и анализ корпуса текста. И всё же сложно отделаться от мысли, что талантливая вещь существует скорее сама по себе, нежели в рамках направления или школы, и что вовсе не обязательно углубляться в дебри формирования поэтических воляпюков, интересных ныне скорее как эксперимент, чтобы хоть отчасти понять подлинное порождение искусства, полученное вовсе не путем перестановки синтаксиса, и уж подавно не механическим способом.