В конце весны в издательстве АСТ вышел новый роман прозаика, ректора Литературного института Алексея Варламова «Душа моя Павел» – отражающий реалии позднесоветского прошлого роман воспитания и взросления, в котором идеологически «правильный» комсомолец-первокурсник претерпевает исчезновение иллюзий. Взгляд самого автора на СССР, по его словам, тоже прошёл этапы эволюции – от «проклятий» и желания «заклеймить» к благодарности. О причинах такой эволюции, о работе писателя главным редактором литературного журнала и о переменах, которые ждут возглавляемый им Литинститут в наступившем учебном году, с Варламовым побеседовал Борис Кутенков. Сокращённый вариант интервью опубликован в «Учительской газете» № 37 (2018) от 11 сентября.
– Алексей Николаевич, в Вашем новом романе «Душа моя Павел» основное действие происходит осенью 1980-го. Одновременно с ним в АСТ выходит роман Александра Архангельского «Бюро проверки», где главный герой приезжает из стройотряда в День Олимпиады. Архангельский признаётся, что прежде всего ему важна была не «музеификация эпохи», в чём его упрекает Галина Юзефович, а необходимость поместить героя в контекст эпохи, где он лучше бы раскрывался. А что было важно в этом времени Вам?
– Тут много личного, как и вообще в моём романе. 1980 – это год, когда я закончил школу и был счастлив, как человек, которого выпустили из угрюмого заточения на волю, хотя это была отличная английская спецшкола, где каждый учитель считал, что его предмет самый важный. Однако мне там было нехорошо, тесно, узко. Прошло много лет прежде чем чувство обиды уступило место благодарности школе за то, что она мне дала. Нечто похожее я могу сказать и по отношению к тому времени. Тогда оно не нравилось мне, казалось ужасным, несвободным, безнадёжным, однако годы спустя, не отрицая всех его глупостей, огрехов и перекосов, нимало не идеализируя его, я также испытываю к нему благодарность. И, по большому счёту, это чувство и было внутренним двигателем моего сочинения. И потом, это правда очень интересное, необычное время, когда вряд ли кто-либо, за исключением людей разве что очень проницательных, мог предположить, что система, да и вся страна вступают в своё последнее десятилетие и на нас всех надвигаются громадные перемены. Духота, затишье, какие-то подспудные движенья, волненья, безнадёга, и всё равно счастье…
– А чем обусловлено именно такое внимание к позднесоветскому времени именно сейчас – и связана ли эта тенденция с нынешним общественным климатом?
– Не знаю. У меня была похожая история в середине 90-х, когда я написал свой первый роман «Лох» с его темой конца света и вдруг обнаружил, что независимо от меня на эту же тему написали такие разные авторы, как Анатолий Ким, Чингиз Айтматов, Владимир Шаров, Алексей Слаповский, Владимир Маканин. Возможно, нечто похожее и сейчас происходит. Но два романа, три романа – это ещё не тенденция. Я пока что склонен видеть в этом просто совпадение. Или факт личной биографии. Мы с Архангельским ровесники, и, возможно, в каком-то возрасте тянет вспомнить молодость, а она у нас по времени и месту действия общая. Но я его роман не читал пока. Зато прочитал роман Саны Валиулиной «Не боюсь Синей Бороды», который мне необыкновенно понравился. Там тоже значительная часть посвящена брежневскому времени, и даже некоторые переклички есть с моим «Павлом», даром, что ли, мы с Саной учились на одном факультете, хотя друг друга и не знали.
– Некоторое время Вы возглавляли журнал «Литературная учёба». Что работа в нём дала Вам как редактору, а что – как писателю?
– Это была очень интересная работа. Жаль, что мне пришлось её оставить, так быть одновременно ректором и главным редактором оказалось выше моих сил. Но оказаться с этой стороны «баррикад», посмотреть на литературу не глазами автора, которому важнее всего его текст, его имя, а глазами издателя, который радуется чужой удаче как своей, это очень полезная штука.
– На посту главного редактора «Литературной учёбы» Вы сменили Максима Лаврентьева, который и вывел издание в сферу внимания литературной среды в 2008-2011 гг. Какие изменения претерпел журнал в годы Вашего редакторства?
– Ну, во-первых, я вернул в журнал прозу, поэзию, драматургию, публицистику. И не просто вернул, а возобновил ту старую традицию, которая в «Литучёбе» была ещё в советское время – сопровождать публикацию молодых авторов разборами мастеров. Представьте себе, как это полезно и самому автору и читателям, когда в роли экспертов выступают Валентин Курбатов, Павел Басинский, Евгений Попов, Олег Павлов, Владислав Отрошенко, Майя Кучерская, Александр Яковлев. Во-вторых, мы придумали такое нововведение, как персона номера. Т.е. речь шла об известном писателе, который давал журналу большое интервью и предлагал для публикации новый текст. Среди наших героев были Юлия Вознесенская, Юрий Мамлеев, Юрий Кублановский, Анатолий Гаврилов, Евгений Попов. Мы выпустили богатейшие по содержанию тематические номера, посвящённые Василию Шукшину и Виктору Астафьеву с уникальными, прежде нигде не публиковавшимися документами. Ну и, конечно, критика, публицистика, читательские письма. Помню, был такой эпизод, когда после публикации одного рассказа в редакцию обратилась девушка, студентка Литературного института, заявившая, что это её рассказ и он был у неё украден…
– И как вы отреагировали?
– Мы опубликовали её письмо, ожидая ответа от первого публикатора, но литературный похититель, плагиатор, не знаю, как правильно его назвать, от объяснений уклонился.
– Почему журнал закрылся? По причинам экономическим или из-за ненужности предприятия на фоне множества изданий?
– Этот вопрос лучше задать тем, кто этот журнал закрыл, ну или, по крайней мере, тому, кто на тот момент возглавлял. Я оставил «Литучёбу» в феврале 2016-го, а последний номер вышел в декабре того же года. Думаю, там много было разных факторов. Но в истории «Литучёбы» такое уже бывало: журнал закрывали, а потом его издание несколько лет спустя было возобновлено. Верю, что и сейчас так случится.
– С 2016 года Вы занимаете пост ректора Литературного института. Для чего Вам вообще нужен был этот пост – наверное, «отрывающий» у Вас как у писателя свободное время, а возможно, и вдохновение? Ведь не только же для денег и карьеры…
– Это спорный вопрос, отрывает этот пост вдохновение или даёт его. Во всяком случае, жизненного материала, новых ситуаций, людей, встреч, конфликтов, интриг, низостей и благородства – я узнал за это время столько, сколько за всю жизнь не знал. Литинститут это тоже роман.
– А как проходит день ректора Литинститута? Какие Ваши первостепенные обязанности?
– День на день не приходится. Практически всегда большая почта, документы, встречи, но главное – люди, которые приходят к тебе со своими проблемами, и я стараюсь им помочь. Студенты, абитуриенты, преподаватели, сотрудники. Ещё довольно часто обращаются люди с самыми неожиданными фантастическими проектами – переместить памятник Пушкину, издать роман неизвестного гениального автора, написать в Кремль Путину, помочь с публикацией своих стихов и пр. Очень много времени и сил отнимают вопросы, связанные со строительством, ремонтом. И усадьбы, и общежития. Ещё в последнее время – прямо болезнь какая-то – развелось энное количество кляузников, которые жалуются в серьёзные инстанции, и от них тоже приходится отбиваться.
– Литинститут принято ругать за консерватизм и невнимание к современному литературному процессу. Изменилось ли что-то в этом смысле при Вашем ректорстве? Какие новые преподаватели заняли места в Литинституте?
– Если учесть, что у нас студенты в течение нескольких курсов изучают современную литературу, я думаю, эти упрёки беспочвенны. И потом, многое зависит от мастера. Литинститут – он ведь очень и очень разный. У нас есть, пользуясь известной терминологией, и западники, и славянофилы, и почвенники, и либералы, и государственники, и анархисты. Мы даём студентам свободу выбора. Главное – талантливо писать. Что касается новых имён, то с этого года в институте будут работать Андрей Геласимов, Алексей Слаповский и Виктор Куллэ.
– В 2019-м заканчивается ремонт в старейшем здании Литинститута. Что получилось отреставрировать? Вернётся ли на своё место знаменитая книжная лавка Литинститута?
– Это не просто ремонт, это очень сложный процесс реставрации и приспособления для современного использования памятника архитектуры. И тут много самых разных нюансов, которые необходимо учесть. Книжную лавку я бы очень хотел вернуть, но надо вернуться к этой теме ближе к делу и найти правильный формат, который не нарушал бы законодательство РФ.
– А вернётся ли на прежнее место библиотека, переехавшая в здание общежития на Добролюбова, – куда, очевидно, студентам неудобно ходить в рабочие часы библиотеки (поскольку они же – их учебные)?
– Ну конечно, вернётся. С библиотеки, можно сказать, всё и началось, потому что помещение, в котором она находилась, было в ужасном состоянии. Теперь же всё отреставрировано и полки ждут возвращения книг.
– Недавно не стало Алексея Константиновича Антонова, доцента кафедры критики Литинститута. Ожидаются ли изменения в рамках этой кафедры, которая в последние годы была не в лучшем состоянии? Кого-то «прочите» на место Антонова из современных литературоведов?
– Здесь тот самый случай, когда незаменимые люди есть. Алексей Константинович Антонов, при всех сложностях его судьбы, особенно в последние годы, оставался одним из самых любимых преподавателей Института. Поэтому прочить на его место мы никого не будем. Оно останется таким же вакантным как места, занимаемые Сергеем Николаевичем Есиным, Станиславом Бемовичем Джимбиновым, Александром Евсеевичем Рекемчуком – называю только тех, кто ушёл от нас в самые последние годы. Но, конечно, курсы, которые Алексей Константинович читал, будут читаться другими преподавателями. Эта смена – процесс, увы, неизбежный.
– Профессия критика сейчас – понятие сомнительное (если понимать под «профессией» не только качества, а именно возможность трудоустройства и заработка). Что даёт учёба в семинаре критики – и выход в сферу профессиональных взаимоотношений с соответствующим дипломом – будущему «работнику пера и топора»?
– Образование прежде всего. Критику, я думаю, оно ещё более необходимо, нежели поэту или прозаику. А дальше всё зависит от человека, его способностей, прилежания, расторопности, наконец. Поскольку очевидно, что критиков сейчас мало, а хороших критиков просто по пальцам перечесть, сотрудничать с журналами, с издательствами, литературными порталами можно и в студенческие годы. А нажитые связи потом использовать.
– Тем не менее опыт показывает, что в критике из сегодняшних студентов Литинститута мало кто задерживается – большинство прощаются с ней уже в институтские годы. А какие тенденции заметны в отношении студентов к писательскому делу – в стране, отошедшей от литературоцентричности? Каков уровень рукописей, поступающих на творческий конкурс?
– Самое поразительное, что люди продолжают писать – и не просто продолжают, а идут к нам учиться, у нас большой конкурс, и приходится изрядно потрудиться для того чтобы выбрать достойных студентов. Рукописи разные, про средний уровень температуры по больнице говорить бессмысленно, но попадаются очень неплохие работы. Для нас же главное штучность, а не уровень в целом. В этом году она есть.
– Стоит ли надеяться на крупное явление – или продуктивнее перечитывать классику и не слишком уповать на современных гениев, ибо ещё не расплатились по старым счетам?
– Одно совершенно точно не исключает другого. Более того, без классики никакого крупного явления не появится. Ни в ХХ веке, ни в ХХI. Абитуриенты на собеседовании часто говорят о том, что не читают современную литературу, предпочитая классику. Особенно выделяют Достоевского. «Братьев Карамазовых». Правда, на вопрос, сколько братьев было, ответить затрудняются.
– Правда ли, что теперь ещё до прохождения творческого конкурса нужно сдавать экзамены (ранее к ним абитуриент допускался только после одобрения экспертной комиссией его рукописи)? Если да, к чему приведёт такая «новизна»?
– Это не совсем так. К нам по-прежнему присылают или сдают работы на конкурс вместе с другими документами, и если они оцениваются ниже определённого балла (44 из 100), то абитуриент к экзаменам не допускается. Другое дело, что из четырёх вступительных экзаменов два проводим мы, а два других – это результаты ЕГЭ. Я бы, будь моя воля, изменил это соотношение один к трём в нашу пользу.
– Борис Николаевич Тарасов, прежний ректор Литинститута, в одном из интервью признавался, что почти не находит время на собственное творчество… Когда Вам удаётся выкраивать время на собственную прозу?
– У меня очень хорошие помощники. Я правда их очень люблю, ценю и без них не проработал бы здесь и дня.
– Тем не менее в серии «ЖЗЛ» давно не выходило Ваших новых книг. Есть ли свежие замыслы?
– Нет, вот это вряд ли возможно. Свою прозу можно писать урывками, а для написания биографии нужно время. Сидеть в архивах, в библиотеках, изучать документы. Это у меня никак не получится. Вот когда выгонят из ректоров, тогда займусь. У меня уже есть договорённость на этот счёт с «Молодой гвардией».
– В одном из интервью Вы сказали, что когда создаёте книги из серии «ЖЗЛ», то думаете о своём читателе, прозу же пишете особо не ориентируясь на его запросы. Тем не менее, Ваши книги продаются, Вы лауреат многих премий. Связан ли успех с определёнными свойствами Вашей личности, интересными читателю, или с чем-то иным?
– Я не люблю думать про себя. В молодости любил, пытался разобраться, занимался самопознанием, а сейчас не хочу. Успех свой считаю весьма относительным. Есть много хороших писателей, у которых гораздо выше тиражи, больше переводов, экранизаций и пр. А про прозаиков знаю наверняка одно: они все очень разные, а что добавить к этой не слишком оригинальной мысли? Впечатлительность, наверное – вот профессиональная черта, без которой нет писателя. Ну или, как более образно выразился Герцен, памятник которому стоит в нашем дворике: «Мы не врачи, мы – боль». Правда, он это безо всякой гордости сказал, а скорее с некоторым сожалением, даже извинением. Дескать, не ждите, не просите от нас многого. А получилась формула, кредо русской словесности.
– Современная русская словесность обновляется беспрерывно: богатый улов приносят социальные сети, ежедневно размещаются новинки в «Журнальном Зале». В каждом из журналов – первого ряда, второго, третьего – можно найти значимые публикации. Авторские вечера наплывают друг на друга. Как за всем этим уследить писателю, не замкнувшись в определённом сегменте? И – надо ли?
– Я не успеваю следить, честно скажу. И на вечера никакие практически не хожу – времени нету. Но как член жюри премии «Ясная Поляна» читаю довольно много. Есть хорошие книги.
– А как не «застыть» в определённой временной точке литпроцесса ректору, загромождённому кучей совсем не литературных обязанностей?
– Вот они-то как раз и не дают застыть. Все время куда-то толкают.
