Александр Фетехович Тенишев (р. 1971) — поэт. Окончил Петербургский машиностроительный институт. Публиковался в журналах «Звезда», «Нева» и «Гвидеон». Победитель поэтического конкурса имени Иосифа Бродского (2014). Живет в Санкт-Петербурге.
ТРЕЗИНИ
П.П. Игнатьеву
При поспешестве Бога прибыл Трезини
В Петербург, и стреляют дрова в камине,
Над бокалом глинтвейна клубится пар.
Было сыро, промозгло, продрогли кости,
Но он помнил, к кому он приехал в гости.
Благосклонность Петра — это божий дар!
Он подумал, что, кажется, выпадает
Шанс ему, о котором любой мечтает.
С вдохновенья он сбросит теперь узду.
И всё то, что он здесь нанесёт на свитке,
Наконец воплотится, причём в избытке,
И тогда он увидит свою мечту.
Воет северный ветер в трубе камина,
Восхваляя в молитве Отца и Сына
И святаго Духа, он понял здесь
Надлежит бросить якорь, остановиться,
Чтобы, ахнув, узрела свой лик столица
В финских водах, стихии смиряя спесь!
* * *
Пишутся нетленки
Прямо на коленке,
Грозовому времени вечно вопреки.
Ахи там и охи,
Шёпоты и вздохи
Быстро превращаются в прекрасные стихи.
Был поэт замучен,
А потом заучен,
Вдребезги заучен до последних фраз.
Выспренние строчки
Пишут одиночки,
Прочитав, которые, вспомнят и о нас.
1812
1
Первопрестольная в огне.
Горит назло Буанапарту.
Он так мечтал об этом дне,
Им всё поставлено на карту.
Слетелось вороньё на пир,
Потупились и смолкли музы.
Стенает весь крещёный мир:
«Когда, когда уйдут французы?»
2
Фельдмаршал дремлет, ночь темна,
Оттрепетав, погас огарок
Свечи. Луной озарена
Дорога на Смоленск. В подарок
Получит брат-мусью мороз!
Мундиры у солдат — кургузы.
Но кто ответит на вопрос:
«Когда, когда уйдут французы?»
3
И всех церквей колокола
Встречают супостата звоном.
«Проснись, Россия! Ты спала!»
Вещает поп перед амвоном.
«Неважно, ты богат иль сир,
Крепи же единенья узы,
Солдат, гусар и кирасир,
Когда, когда уйдут французы?»
4
Так вглубь России тяжело
Вступила грозная армада,
Уж пушки чёрное жерло
На Русь исторгло пламя ада.
Застлало дымом белый свет,
Как избавленья от обузы,
Всяк ищет на вопрос ответ:
«Когда, когда уйдут французы?»
5
И проступает божий гнев
Сквозь доблесть русского народа,
Увенчан сей великий блеф
Провалом «славного похода».
Вершитель мировых суде́б
Свергал царей, вступал в союзы…
На этот раз и сам был слеп,
Но шли на смерть за ним французы.
6
А впереди Березина́ —
Рубеж последний униженья.
Пришла пора испить до дна
Теперь и чашу пораженья.
И тонут в ледяной воде,
С мостов срываясь, люди, грузы…
Свист пуль, гром пушек, смерть везде!
«Храни нас Бог, ушли французы».
* * *
— Ой, ты Фетушка, Фет
Что ты ел на обед?
— Буженину!
— Как в глаза-то потом
Ты глядишь с полным ртом
Селянину?!
— А спокойно гляжу,
Вот что я вам скажу
Без утайки!
Нас роднит с мужиком
Звук, что с детства знаком
Балалайки.
— Ой, ты Фетушка, Фет
Что ты пил на обед?
— Медовуху!
Да глядел невзначай
Ты на сдобную, чай,
Молодуху?
— Что с того, что глядел?
Знать, Господь так хотел,
Создавая
Эту деву-красу,
Чтоб влекла егозу
Плясовая!
— Ой, ты Фетушка, Фет
Ты ведь кажется сед!
— Вот уж дудки!
— Старомодны, скучны,
Слышь, седой старины
Прибаутки!
— Все же трель соловья,
Сладкий шепот ручья
Слышит дева.
И вкушает их сласть
Сердцем чувствуя власть
Их напева!
* * *
Он всё именье промотал
И жёнино наследство.
Немаловажный капитал.
Стал пить — и впал бы в детство,
Но богу душу отдала
Дражайшая супруга,
И тотчас жизнь его сошла
С означенного круга.
Хоть был он голоден и зол,
Ведь жить привык на ренту,
Не продал шпагу, и камзол,
И орденскую ленту.
Вот на продрогшем чердаке
Он утром пробудился
В своём истёртом сюртуке
И тут же убедился,
Что дух на блюдце испустил,
Чадя, свечи огарок.
В метель завёрнут город был,
Как святочный подарок.
«Дай, — бес шептал, — накрыть на стол,
Взять экипаж в аренду.
Продай лишь шпагу, и камзол,
И орденскую ленту».
«Пусть прохудился мой карман,
Но честь не продаётся!
Исчезни, облекись в туман».
Но бес над ним смеётся.
«Тебе ль не знать, честь бедняка
Не стоит и полушки.
Твоя ж давно наверняка
На дне трактирной кружки.
Ещё б ты лекцию прочёл
Голодному студенту
Про честь, про шпагу, и камзол,
И орденскую ленту».
Он знал, что ночь под Рождество
Чревата чудесами.
Кто окликает здесь его
У ратуши с часами?
Он слёг, пригрезился ему
Не грозный триумфатор,
А в треуголке, весь в дыму
Сраженья император.
«Что ж, дать отчёт черёд пришёл
Небесному конвенту.
Возьми лишь шпагу, и камзол,
И орденскую ленту».
* * *
Умрёшь — начнёшь опять всё заново,
И повторится всё, как встарь:
Придёшь на вечер Чемоданова
И опрокинешь там стопарь.
И только вечером спохватишься,
Заката разглядев пожар.
По тротуару вниз покатишься,
Как в лузу биллиардный шар.
Катиться будешь и подпрыгивать,
О стыки ударяясь лбом,
И как кондуктор резко вскрикивать:
— Фонарь, аптека, гастроном.
НАДПИСЬ НА КАРТИНЕ УОЛТЕРА ДЕНДИ САНДЛЕРА
В беседе мужей просвещённых слышна
Довольства басовая нота.
И тон задаёт всей беседе она,
А скромность сего табльдо́та
Здесь красное призвано скрасить вино,
Ведь кровь горячит и волнует оно
Сердца, и туманит рассудок
Сильней на голодный желудок.
И юность, желая почтить седину,
К себе у собравшихся просит
Вниманья всего на минуту одну
И вдумчиво тост произносит.
И вот, поднимая высо́ко бокал
Всеобщее вновь одобренье снискал
Оратор, а гул одобренья
Опять перерос в словопренья.
Насмешливо опыт на юность глядит,
Сарказмом за искренность платит,
Жар пылких речей горячит аппетит,
Берёт она меньше, чем тратит.
Ах, если б она только ведать могла,
Что письма любви все сгорают дотла,
А любящий пылко и страстно
Надежду лелеет напрасно.
* * *
1
Какое попустительство со стороны правительства!
И кто же безобразие такое допустил?
Какое, с позволения сказать, душемучительство!
Кто Александра Пушкина в троллейбус посадил?
2
И там ли место гению, который арфы пению
Рождён в садах раскидистых с пером в руке внимать.
Который служит Господу, царю и вдохновению.
Ведь это-то уж, кажется, должны все понимать.
3
Куда глядят чиновники — всех наших бед виновники?
И где же подобающий, скажите мне, эскорт?
У них в чести фельдмаршалы, сенаторы, полковники
И вереница мрачная различных Держиморд.
4
Отменены сословия, кто в этот раз условия
В каком прекрасном Болдино ему опять создаст?
И кто к стихам похвальное напишет предисловие
И тиражом пусть мизерным их всё-таки издаст?
* * *
Снилась книга, заложена кем-то закладка
На старинной балладе была.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Шли слова вереницей ни валко ни шатко
И в шанда́ле свеча оплыла.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Паутина гравюры собой без остатка
Весь готический шрифт оплела.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Мне казалось вот-вот и проступит разгадка,
Без неё мне и жизнь не мила.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Долог путь, лишь была бы заветная прядка
С медальоном в подсумке цела.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Трижды каркает ворон и сухо и кратко
Как предвестник печали и зла.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Труден путь через область химер, и лошадка,
Шпор не слушаясь, медленно шла.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
Пробуждаться мне было и больно, и сладко,
Ведь душа с грёзой нить порвала.
«Как Сатурна кольцо, Ланцелота перчатка
Тяжела, тяжела…»
* * *
«Ровна поверхность моего зеркала, и чист его состав. Многократно измеренное и тщательно проверенное, оно не имеет никакой кривизны. Уродливое и прекрасное отражаются в нём одинаково точно».
(Фёдор Сологуб)
Андрею Добрынину
Поэтом движет не надменность,
Но рассудительность врача.
Пусть содрогнётся современность
От Ювеналова бича.
Он стих, шлифуя, так трудился,
Как кропотливый ювелир,
Чтоб в нём однажды отразился
Без искажений бренный мир.
Вопит и отрицает сходство
И не краснеет от стыда
В нём отражённое уродство,
Но не тускнеет красота.
Отселе слышу благодарный
Внук повторяет наизусть
Стих, чтобы брагою янтарной
Опять вливалась в сердце грусть.
