Дети ни при чем. Стихи Виктора Ляпина

Виктор Ляпин

Родился в 1959 году в городе Кстово Нижегородской области. Окончил Литинститут имени М. Горького (семинар Е.М. Винокурова) и журфак МГУ. Работал футболистом, журналистом, помощником мэра, дворником, сторожем.

Автор сборника стихов (Волго-Вятское книжное издательство) и нескольких сборников пьес. Участник ряда российских и международных театральных фестивалей. Пьесы поставлены в театрах России, Германии, Украины, Белоруссии, Казахстана, Чехии, Австралии, Албании.

Живет в Кстове.


 

ОДИНОЧЕСТВО. ЧТЕНЬЕ

Кому, кому мне жертву принести,
чтобы благополучно возвратиться?
…Жар. Ксенофонт. В осеннем небе птица
застыла, выбрав разом два пути.

Рябина измордовывает в кровь
ветвями мокрое лицо тугое.
…Агесилай вернулся в Спарту. Горе
тому, кто не вернется в Спарту вновь.

Так. Геллеспонт. Афинские вожди.
Утеряна глава, где слов основа.
…Ты, брошенная мной… Нет, подожди —
ты, бросившая, сгинувшая… Снова!

И греки, лагерь взяв, к тебе пришли,
моля дары принять… Без интереса
читаю, как взрезают корабли
волну у твоего Пелопоннеса.

…Агист, мятеж, Эллада, Фрасибул —
я наберу, как горсть камней для моря,
имен —
               и буду слушать только гул,
хлестанье ветра по моей каморе.

Я буду слушать, фортку растворя
(так отворяют жилы мутной влаге) —
сличая ломкий сумрак сентября
со знаками на вздыбленной бумаге.

Будь. Длись — в непонимании страниц,
в туманной, алой, бесконечной тине.
Меж сонных слов, как динамит, хранись,
взрывая их на влажной середине.

Здесь вечно пахнут запахом твоим
разрывшие Эгеевы пределы,
под проливным дождем, угодным им,
отчалившие на Кизик триеры!

И ничего, что нет тебя. Пустяк.
Ты, ты, ты, ты… Пусть вырвана страница.
И мне плевать, что мне уже никак
в тот день, в тот мир, где ты, не возвратиться.

 

* * *

Парк культуры на костях
местного кладбища.
У покойников в гостях
пионеров тыща.

Топчут в танце озорном
тропки что есть силы.
Ходят-ходят ходуном
дряхлые могилы.

В них лежат к плечу плечом.
В них весь день судачат:
— Дети? Дети ни при чем.
— Пусть поют и скачут.

 


Аудио: Виктор Ляпин читает стихотворение «Парк культуры на костях…»


 

* * *

Не греет кровь некрепкое вино.
Пора муссонов, легкая пирога.
Дождя неровный плеск, и одиноко
свой синий свет таящее окно.

Троллейбус остановится, и в нем,
посеребренном каплями тумана,
я поплыву с улыбкой наркомана,
любуясь мелким бисерным огнем.

Я поплыву, переплывая вновь
бульвар заречный с вывеской аптечной,
где Ноем вечным смотрит каждый встречный
и блеск неона размывает кровь.

Вдруг за стеклом из капель и огня —
твое лицо, твой силуэт, виденье —
из пропасти, из тьмы, из воскресенья,
в которое ты не взяла меня.

Лишь на мгновенье ты возникнешь из
сверкнувших брызг у булочной пропащей —
почти земной, той — прошлой, настоящей…
…Огня, дождя и времени каприз.

И я к стеклу бросаюсь слепо, вдруг,
мне не доплыть до ближней остановки.
«Откройте!» — злой, затравленный, неловкий.
…А попадаю в клещи жирных рук —

кондукторша кричит, давясь слюной,
что тяжела привычная дорога,
что вызвали в законный выходной,
что «Оплати билет, голубчик мой».
…Пора муссонов, легкая пирога,
и мне опять назначен круг штрафной.

 

ОСЕНЬ В АНДРОНИКОВОМ

Мокрых листьев омуты, солнца лоскуты,
и ранние метели.
На осеннем золоте спящие мосты
сквозь синие пастели.

Растолкали бестолочь кофе растолочь,
а ей все лодка снится —
сладкой дремой пестуя, в ней танцует ночь,
глаза на полстраницы.

Просыпайся, нежная, море на дворе —
шумит в кустах акаций.
И дождинки снежные мчатся в серебре
к асфальту приласкаться.

Забредем в Андроников тихий монастырь
с гуляющим потопом.
А его не тронь никак — небо да пустырь,
да ангелы по тропам.

И ныряя в горькую темноту дождя
за травами полудня,
заплутаем в улочках, семь веков скостя,
где все ночней, безлюдней…

Не ищи Андрея там, ветру не свищи,
отдай грачам наброски.
Видишь — «Бакалеи» хлам, ветер из пращи,
и чьи-то в лужах доски…

 

ПЕСОЧНИЦА

«И разобьют стены Тира и разрушат башни его…
Местом для расстилания сетей будет он среди моря» (Книга пророка Иезекииля)

На местный Понт вплывает осень.
Грусть прошивает. Жизнь копейка.
Сквозь зелень лип туман приносит.
В песочнице совок и лейка.

Для девочки, иконы стиля —
виссон, коралл, от мамки в дамки —
малец, внук Иезекииля,
песочные возводит замки.

— Вот это Тир, где боги немы,
а здесь Дамаск с вином Хелбонским,
купцы из Савы и Раемы,
Фогарм с дарами полчищ конских.

Ах, жадный Тир, в твои кулисы
уже спешит разящий с гневом —
суда из кедров, кипарисов
крушить под изумленным небом.

О, бедный Тир в гребцах и кормчих,
в карбункулах грехов и славы!
Египет парусов искомкав,
совок судьбы громит лукавых —

девчушка, под дождем шуруя,
сметает дар князей Кидарских,
шерсть белую, златую сбрую,
кровавый чан наложниц царских.

Слоновой костью, сластью, медом
ты хвастался, глупец, не слушал
пророков нищих, злых уродов,
в любовных грезах грея душу.

Ладошкою сотрет бесследно
дворцы, суда, харчевни, спальни.
— Ну, где твой Тир, мальчишка вредный?
…А день дождливей и печальней.

За девочкой приходит мамка
«Ах, ты, грязнуля! Что за бредни?»
И ножкой маленькая самка
сбивает Тира блеск последний.

 

ПРОЩАНИЕ С ОСЕНЬЮ

За сотканным городом, за пустыми полями,
за тихими журавлями, плетущими нити,
за сквозняками, дождями с просроченными векселями,
за лунными кораблями в закатной финифти,

за листьев отчаяньем, за берегов молчаньем,
за миндалем осинников и редкой прозрачной синью,
за солнечным ворохом негреющих стрел колчаньих,
за ночью, плещущей чернотой абиссиньей,

за льдистой коркой холодного, злого неба,
за старушенцией в парке, укутанной в шепот кленов,
за местным сумраком разграбленного Эреба,
за голым стыдом раздетых берез влюбленных,

за стойким отчаянием зеленых от страсти сосен,
за пеньем бореев над выстриженными кустами,
за черной рекой, уплывающей —
осень, осень, осень,
на дачах покинутых стук забытых ставень.

И спящим в промерзших стогах, и в ночь бредущим,
и всем обернувшимся, превращенным в камень —
прощанье, прощанье, прощанье — прощенья ждущим,
и снег на века с волхвами и пастухами…

 

* * *

Разлуки, луки рек,
туманом сплетены.
Все побережье снег
засыпал до весны,

засыпал, забелил
от церкви вдалеке
до сломанных перил
у лестницы к реке.

И все покрыто льдом —
до света в фонарях;
и лиственниц подол
усыпан в снегирях,

и свясла развязав,
сноп снега нежит сад,
до пустоты в глазах
под белый листопад.

И на сырой штакет,
на ивняковый плед
на все сто тысяч лет
ложится тихий свет.

Сквозь фонарей шафран
и берегов туман
снег сыплет, несказан,
снег сыплет, несказан

 

А это вы читали?

Leave a Comment