Матросов Константин Викторович

Родился в 1987 году в городе Нерехта Костромской области.

Учился в КГУ им. Некрасова на филологическом факультете (отделение «литература»), ушёл с 3 курса.

Совместно с Антоном Чёрным перевёл книгу новелл Георга Гейма (Хайма) «Вор» (2020), издательство «libra». Лонг-лист «Лицея» 2018, 2022. Шорт-лист Волошинского конкурса 2018, 2019, 2021, 2022. Шорт-лист премии Анненского 2021. Участник и стипендиат 19 форума молодых писателей в Ульяновске. Участник 20 форума молодых писателей в Звенигороде. Участник форума молодых писателей в Звенигороде в 2022 году. Участник форума в Абрамцево. Участник форума в Химках. Участник форума в АСПИ в Ярославле в 2023. Участвовал в «Полёте разборов». Полуфиналист Филатов-феста 2023. Публиковался в журналах Prosōdia, «Формаслов», «Интерпоэзия», «Прочтение», в поэтическом альманахе «45-я параллель», «Новой реальности», Homo Legens, Studia Litterarum, Textura, «Полутона», «Пироскаф» и др.

Редактор публикации — Андрей Фамицкий

Зверь чёрной скорби

РУКА

…А вот смотри ещё: на этом снимке,
Мы все — но мы ли это — все стоим
С улыбками задрав носы, в обнимку.
Как весело там им!

Вокруг семья, ветвистая, большая,
За ними вырубленный нынче сад.
И время, память остроты лишая,
С трудом ползёт назад.

Из двадцати уже в летейских водах
От судороги утонули три,
Хотя в секундной капле старый «Kodak»
Их сохранил — внутри.

Мы вместе все — без боли и без муки,
Над нами вечно тают облака,
И сплетены в объятьях наши руки…
Но это чья рука?

Легко запутаться в сплетенных пальцах
И в паутинных линиях судьбы
И Парки расплетают их на пяльцах
Втроем наморщив лбы.

Вот это пальцы брата, кисть — кузена,
Вот — друга детства (как его зовут?).
До мелочей понятна эта сцена,
Но чья ладонь вот тут?

Я долго проводил в уме подсчёты,
И понял, что никто здесь ни при чём.
Но кто же, кто, поднявший руку кто ты
Там — за моим плечом?

ЯД

Укусами пяти аварий
Отравлен город в этот день.
На лик морщинистый и старый
Предсмертная ложится тень.

Как брайль, горят огнями зданья,
И близоруко потому
По чайной ложке опозданье
В ослепшую сочится тьму.

Льёт дождь, струясь по стёклам ало,
Автомобиль топорщит бровь.
Течет в бетонных венах вяло
На час отравленная кровь.

Сердечный клапан светофора
С трудом проталкивает яд.
Но мокрые машины скоро
Уже опять во тьме стоят.

Газгольдер, словно папироса,
Торчит меж пальцами двумя,
Забыт, в ночное небо косо
Меланхолически дымя.

Осталось слушать магнитолу
И барабанить по стеклу,
Вздыхать, глядеть, скучая, долу,
И подпирать рукой скулу.

А вот причина отравленья —
Разорванное вдрызг Пежо.
Лежат два трупа без движенья,
Им под брезентом хорошо.

И я, проснувшийся от воя
Сигнализаций, понял: мы,
А не они, лежим там двое —
В плацентах пластиковой тьмы.

Отравлены холодным ядом,
Друг с другом мы теряем нить,
И, пусть лежим, как раньше, рядом,
Но рук нам не соединить.

ЯЗЫК

Он в зеркало, как в сумрачный туннель
Глядел, в поту внезапном холодея.
Раскрылась настежь ротовая щель,
Большим бутоном красной орхидеи.

Ещё недавно бодр и белозуб,
Теперь, оглядываясь сторожко,
Язык он ищет меж разъятых губ,
Но там осклизлая сороконожка.

Она шарахается от щеки
К щеке, суча конечностями в страхе.
Ему не помогают ни плевки,
Ни головой отчаянные взмахи.

Сороконожка стала языком,
Законным органом людского тела
И не могла проститься уж со ртом,
Как сильно этого бы ни хотела.

Он в спальню побежал, захлопнул дверь,
И затерялся, как в безумье, в пледе.
Гадая, что подумают теперь
О нём благочестивые соседи.

КОШКА

Она искала их три дня везде:
В родильном шкафе, в зале и в прихожей.
Заснула, на паласе красном лёжа.
Ей снились кольца — кольца на воде.

А ночью из подвала, стен и с крыши —
Со всех концов — сбежались к ней на пир,
Унюхавшие залежалый сыр
В сосках кошачьих, мыши, мыши, мыши.

Они сосали до утра её,
И кошка обнимала их, мурлыча,
Впервые потеряв своё чутьё.

Её обыкновенная добыча
Теперь была спасением её,
Со счастьем вдруг утраченным гранича.

МЕШОК

Тяжело идти с мешком.
На своих двоих, пешком.
Не таясь по полю в полдень,
Ночью по лесу — тишком.

В городе запасный полк,
А в лесу зубастый волк.
Осторожней надо, чтобы
Хоть в конце пути был толк.

Хлюпает на тракте грязь.
В речке воду мутит язь.
Я иду туда, где не был
Человече отродясь.

Я тащу на буерак
Свой мешок, повсюду мрак.
То болотина, то кочки,
То чащоба, то овраг.

Что же там, в конце концов?
Может, бочка огурцов?
Может быть, ведро картошки,
Или груда леденцов?

Может, зрелый там фундук,
Может быть, большой сундук,
Полный золотых сокровищ
Может быть, там виадук.

Может быть, там целый мир,
Миллионы чёрных дыр,
Люди, инопланетяне,
Галактический фронтир.

Любопытство мой грешок.
Нервный испустив смешок,
Я трясущейся рукою
Открываю свой мешок.

Зуб колотится о зуб.
Холоден вдруг стал тулуп.
А в мешке — уже подтухший —
Собственный мой синий труп.

Вырваны его глаза,
На нос села стрекоза,
Надо мной и им сгустилась
Кобальтовая гроза.

ВЗГЛЯД

Поймал сквозь мутное стекло
Взгляд девушки на повороте,
И стало грустно и тепло —
Душе, а не замёрзшей плоти.

Я вёз, счастливый, этот взгляд,
Посматривая, как снаружи
Прохожие на льду скользят
И перепрыгивают лужи.

Недолговечно волшебство,
А я беспечен и неловок:
И потерял уже его
Спустя двенадцать остановок.

Я вышел. Тротуар намок.
С аллей, как лапой рыжий сеттер,
Вычёсывал проворных блох
Фланелевый осенний ветер.

Показывало ноль табло
И ветер за углом, воспрянув,
Тащил последнее тепло
Из капюшона и карманов.

УЛЫБКА

Домой вернувшись ночью с похорон,
Сын сел в одежде на краю постели.
Был сломан кран и редко капал он,
Считая время еле-еле.

В тот миг сын плакать, видимо, устал.
И кран замолк уже с чего-то в ванне.
И тут он увидал её оскал,
Застывший на столе в стакане.

Умножен искажением стекла,
Оскал в воде застойной трепыхался,
Он лыбился из дальнего угла,
Над скорбью будто насмехался.

Сын здесь искал приметы мертвеца
И вот они внезапно отыскались,
Все тридцать две — на сына без конца
Из вод летейских жутко скалясь.

Стоял он, как в траве стоит капкан,
Нацеленный на зверя чёрной скорби.
А сын смотрел, рыдая, на стакан,
Клонясь вперёд и спину горбя.

Он рухнул, и, уставясь в потолок,
Тем избегал глумящейся улыбки,
Сквозь слёзы изучая сеть дорог,
Выискивая в ней ошибки.

Аудио: Константин Матросов читает стихотворение «Улыбка»

ПАМЯТЬ

Поужинал? Глянь тогда фотоальбом,
Вот тут мы сидим втридцативосьмером,
Вот этот, чей взгляд хитроват и прищурен —
Невестки золовой троюродный шурин.
Кузина двоюродной тёти — любовь
Мы с нею крутили, с двоюродным тестем
Мы пили. Внучатой сестрёнки свекровь
Заведует этим загадочным местом.
А вот с пьяным деверем — руки дрожат —
Под деревом двое близняшек лежат.
Закончилась на междометьях беседа
На свадьбе приёмной невестки соседа.

Вот это в каком-то давнишнем году
Лицо моё слева в тридцатом ряду.
Вот эти — с носами из сахарной свёклы —
Погибшие в автоаварии свёкры.
Вот эта свояченица, этот сват —
Постой: тут вываливается страница —
В могиле сырой много лет уже спят,
И мёртвая больше живой вереница
Родных за билетом для жизни иной.
Они вечно топчутся на проходной,
И нет им за дверью ни рая, ни ада,
Поэтому мне их — обоих — не надо.

Как раньше подмигивал нам объектив!
Чтоб миг один вам предоставить, как миф,
Конечна была негативная плёнка,
И свет метастазами рос в ней, как онко.
Размазав налево остатки лица,
Фотоаппарат, целясь, как парабеллум,
Кадр делал нам предощущеньем конца,
Запечатлевая мир чёрным и белым.
И мы каждый кадр потому бережём —
Пить поздно потом в распечатке боржом.
А нынче всё можно переэтосамить…
Давай-ка мы щёлкнемся вместе на память.