Константин Куприянов родился в 1988 году в Москве. Окончил Всероссийскую академию внешней торговли по специальности «Международное право» и ВЛК при Литературном институте им. А.М. Горького. Живёт и работает в Сан Диего, Калифорния. Проза опубликована в журналах: «Знамя», «Волга», «Октябрь», «Нева», «Москва», «День и ночь» и др. Лауреат журнала «Знамя» за 2017 г., премии им. А.С. Пушкина «Лицей» (2018 г., проза).

Желание сверхчеловека

О некоторых политических, геополитических, антропологических тенденциях на примере романа Ольги Брейнингер «В Советском Союзе не было аддерола»

Задача высказаться о произведении друга, коллеги (постольку, поскольку каждый из пишущих склонен считать себя «коллегой» относительно прочих) и молодого западного учёного – не из лёгких. Тем более когда речь идёт об относительно не новом произведении, которое успело получить свою долю критики, читателей и внимания профессионального сообщества. Однако полемика и интервью, с которыми я ознакомился за последние полтора года, с момента, когда роман Ольги Брейнингер вышел в книжном издании, убедили, что о произведении сказано далеко не всё, а отечественная критика, как за ней замечено уже самыми ленивыми, в основном ограничилась пересказом эмоций, пережитыми читающим. Как правило, поскольку роман позиционировался как выразитель некоего «йанг-эдалт бунта» и «голоса поколения», тексту приписывались такие черты, как провокационность, (анти)глобализм, реакционность и ностальгия. На мой взгляд, глубинные мотивы текста остались во многих случаях анализа не поняты. Потому у меня возникло желание поделиться широким спектром соображений, который роман Ольги вызвал у меня после повторного осмысления, когда я мог спроецировать на него достаточный личный опыт (три последних года я прожил в статусе русского эмигранта в Америке) пребывания в статусе условного «гражданина мира», имеющего больше, чем один дом, а по сути – не имеющего ни одного.

Итак, роман «В Советском Союзе не было аддерола» (журнал “Дружба народов”, 2016 г., АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2017 г.) повествует об эксперименте по выведению сверхчеловека. Цель эксперимента не обозначена. Представляется, что научное сообщество, возможно, совершает его «просто так», «потому что может», но это, конечно, бессмысленно с научной точки зрения. Повествование, составляющее «научный эксперимент», относится в тексте к числу приятных глазу читателя условностей, призванных высветить не проблемы отдалённого будущего (когда такие сверхлюди, может быть, действительно будут созданы), а зияющего настоящего. Роман-калейдоскоп сосредоточен на событиях в жизни современного человека-скитальца, чей путь тянется из остывающего трупа СССР на Запад, в Германию, Англию и США, сфокусирован на неотвязном чувстве глобальной несправедливости и общемирового обмана, который лучше любых наркотиков одурманивает «сверхлюдей» рубежа тысячелетий.

Текст ведёт читателя от радужных к довольно мрачным и пугающим воспоминаниям, и этот путь многим представляется как дорога разочарования и «обиды», приводящая повествование к финальной сцене, которая при рассмотрении с такого ракурса выглядит одновременно и кульминацией, и развязкой, и яростной реакцией на пережитое. Однако просто «разочарования» или просто «обиды» за личные невзгоды уже недостаточно, чтобы вложить в уста человеку, пусть даже литературному персонажу, достаточно силы, чтобы заставить современников осознать, к чему привела политика конформизма в обществе иллюзорного благоденствия. Роман, как мне кажется, спрашивает нас, читателей за стенами безопасной башни, как соучастников происходящего: а на какое именно будущее, если не на сверхлюдей, мы рассчитываем, когда планируем применение всё тех же старых рецептов сохранения мира в этом новейшем витке безумия под названием «современная история человечества»?

Важно отметить: я полагаю, что большинство известных публике геополитических процессов современности, освещённых СМИ и периодически попадающих в публичную общественную повестку, являются не чем иным как белым информационным шумом, оттеняющим главное. Казалось бы, мысль не свежая, однако годы жизни на две страны убеждают, что нет ничего более реалистичного для обывателя, чем то, на чём сейчас сосредоточен его взгляд и слух. Людей убеждают, что существует, к примеру, шпионский скандал между Россией и Западом, что велико международное напряжение из-за войны санкций, политическое шоу в Америке о валидности последних президентских выборов и воздействию на них внешних сил не стихает третий год подряд… Тем не менее я глубоко убеждён, что большинство маячащих на передовицах новостей являются срежиссированным «договорняком», оттеняющим тот основной конфликт, в котором каждый человек, далеко не только экстремально ощутившая это на себе героиня романа Брейнингер, вынужден неосознанно пребывать. На самом деле ключевой конфликт, который стоит перед человеком из развитой страны, то есть страны, скажем так, «первого мира» (хотя понятие устарело лет на тридцать, им продолжают крайне активно пользоваться, – прошу принять в контексте данной статьи определение «первый мир» как те страны, минимальные гуманитарные потребности населения которых перманентно удовлетворены: в пище, воде, начальном образовании и свободной информации), – это резонно выступающий вопрос: почему этот мир таков?..

Почему, имея весь этот запасов ресурсов, накопленные знания, технологии, средства коммуникации, позволяющие эффективно общаться в режиме реального времени, невзирая на расстояния, – мир не имеет никакого представления о том, что произойдёт в ближайшие годы и как избежать хотя бы эскалации текущих конфликтов?..

Концептуальный мотив, с которым я столкнулся в романе Брейнингер, – не прочитанная некоторыми критиками лебединая песнь эмигранта, уныло ностальгирующего по СССР, которого он никогда не видел (в этом опрометчиво обвинят текст те, кто торопится искать у автора ответы одновременно с вопросами, как если бы к каждой художественной книге полагался официальный решебник и в нём действительно можно было прочитать: «сейчас плохо, а вот в детстве было хорошо», – но так не пишут с античных времён), а возглас негодования, сконцентрированный в «сейчас».

Да, прошло целое столетие, на протяжении которого мир как бы решал, на какой из чаш весов окажется правда, а значит, и сила. Вернее сказать, мир разумный застыл на добрых полстолетия, дожидаясь, пока нежизнеспособная «альтернативная» идеология СССР схлопнется под грузом противоречий, изоляции и технической отсталости и Россия придёт в лоно капитализма. Но глобализация, которая должна была наступить после и принести благо, обернулась большим хаосом, чем тот, которого ожидал оптимистичный обыватель. Конфликт – единственная формула среднесрочной жизнеспособности супергосударств и ключевых мировых элит современности. Управляемость, конечно, – в большой степени условна, ведь консолидированного центра принятия решений не существует, «управление» обозначено скорее самим желанием большинства игроков поддерживать именно хаос, поскольку только он гарантирует им власть.

Здесь и далее я буду часто упоминать слова «государства» и «элиты», подразумевая, разумеется, в первую очередь супергосударства, в которых сосредоточена основная часть населения и экономической мощи: США, Китай, Евросоюз, в меньшей степени Россию, Индию и остальных игроков. Многие страны, как, например, Израиль, представлены скорее своими элитами на мировой арене, нежели именно государственностью, которую можно «пощупать» на карте; другие, например, запрещённая в России ИГИЛ, пока только оформляются как самостоятельная, «говорящая» элита и вынуждены сражаться даже за упоминания себя в СМИ; для населения же планеты на самом деле нет функциональной разницы между террористическим государством, правительством могущественной западной страны, централизованно управляемой религиозной конфессией и, скажем, южноамериканским наркокартелем.

Именно эти «страты» решают, что произойдёт завтра в реальности и в виртуальности (здесь – включаю в неё и телевизионную повестку). Самый активно закипающий прямо сейчас конфликт – это не Россия против Америки и даже не Америка против Китая (хотя, безусловно, этот конфликт куда более вероятен, чем влажные фантазии российской военной элиты об открытом противостоянии с НАТО), а народ против не знающих, что делать, пастухов. Агрессивный национализм, опасно приближающийся в своей сущности к фашизму, получил на выборах последних лет предпочтение у народов Франции, Турции, России, США и многих других. Тем не менее винить тут избирателя не стоит – не его вина, что государственная машина, меняя маски на выборных представителях, не находит ничего умнее, как вернуться к рецептам 80-летней давности для удержания контроля над «своей» территорией. Если бы эффективнее было насаждать не насилие и агрессию к «чужакам», а «мир во всём мире», кандидаты шли бы на выборы с ровно противоположным лозунгом. Однако эра массового потребления и одноразовых вещей, идей и новостей требует быстрых решений. Национализм – это дёшево и эффективно, воздействует на самых необразованных и придаёт иллюзию всеобщей поддержки, против которой возразить трудно и как бы «некрасиво», ведь у нас как бы всюду победила демократия.

Роман Брейнингер неспроста описывает большей частью скитания героини и отсутствие дома – он в «мягкой» версии приводит несколько примеров разломов, которые между людьми сооружены совершенно искусственно в отчаянной попытке представить дело таким образом, будто существуют какие-то силы, защищающие интересы народов отдельно друг от друга. К примеру, визы, право на работу, право на получение образования, затруднённость доступа к научным исследованиям и финансированию на таковые, – барьеры, поставленные между большинством государств, особенно между бедными и богатыми, построены отнюдь не для сдерживания необразованной массы низкоквалифицированной рабочей силы. Низкоквалифицированный труд как таковой всё равно исчезнет; потеряют работу, в пользу ли роботов и/или компьютерных алгоритмов 90% ныне живущих жителей развитых стран; за этот век всех их (нас) заменят экономически более рациональные модели. Например, способные не спать, не уставать, не размножаться, не хотеть занимать никакого дополнительного пространства, а значит, не способные захотеть украсть мозги искусственного интеллекта, или сверхлюдей, или киборгов. Не суть важно, как именно, но технология предложит рынку более выгодного работника, нежели человек, тем более чем необразованный трудовой мигрант. И когда издержки на подавление высвободившейся массы безработных станут меньше, чем извлекаемая из автоматизации прибыль, маятник покачнётся моментально. Нет, визы и границы призваны не защищать устоявшийся образ жизни и работы граждан: несмотря на всё злорадство российской элиты, никаких существенных изменений в жизни Европы, переполненной переселенцами, не произошло, – да, кое-кому платят пособия, но это ведь не гарантированная навечно милость, сейчас платят, через год не заплатят, пострадают только сами мигранты, они уже сейчас наверняка не способны к причинению сколько-нибудь ощутимого вреда принявшим их странам. Барьер на то и барьер, чтобы стоять на пути движения важных материй, в случае с границами и визами: на пути движения идей, изобретений, культуры между континентами и народами.

Не слишком свежая идея о том, что государства – суть аппарат насилия, ограничения и принуждения (но при этом, если перефразировать классику, являются, вероятно, лучшей из форм организации человеческих сообществ среди придуманных), должна быть уравновешена тем соображением, что сейчас человек по-настоящему вооружён технологией, способной полностью сместить функцию государства. Удивительно, но даже маленький квадратный предмет, имеющий доступ ко всем знаниям человечества, – уже достаточное подспорье, чтобы начать мыслить о том, что государство в принципе исчерпано и стало опасным рудиментом, замедляющим ход истории и культурной эволюции.

К упомянутой проблеме упразднения труда, а также несуществующей задаче по охране границ от естественной миграции я бы добавил отсутствие воли у элит к реальному разрешению многочисленных конфликтов и экологического бедствия. Прямо сейчас, в момент написания этой статьи, несколько тысяч человек из Центральной Америки пытаются дойти до границы Мексики и США и прийти к реальному разрешению многочисленных конфликтов и экологического бедствия.

На последнем я предлагаю остановиться подробнее. Часто, упоминая глобальное потепление, связанные с ним риски изменения климата, угрозы затопления, докладчик сталкивается со снисходительной реакцией. Как правило, старший из собеседников берёт на себя благородную роль по разъяснению: «глобальное потепление – это такой миф, он существует то ли с 80-х, то ли даже раньше, о нём все говорят, малыш, имеется экологическая мафия, например, Гринпис, которые лоббируют законы, на основании этого мифа, в пользу одних промышленников и против других промышленников…». Исходя из реального положения вещей, не имеет значения, как давно о проблеме говорят и как давно проговорённая проблема не реализовалась в конкретный, осязаемый «ужас». Достаточно понимать, что ключевые лидеры отмахиваются от этой проблематики, для улучшения экологии не совершается никаких действий, тем более организованных, хотя сейчас технически несложно координировать даже такие сложные операции, как уменьшение парниковых выбросов в атмосферу. Даже если проблема была умозрительной сорок-пятьдесят лет назад, сейчас она непременно затронет любого человека в возрасте младше сорока лет (у остальных есть шанс избежать посредством перехода в разряд нематериальных наблюдателей раньше).

Прямо сейчас, в момент написания этой статьи, несколько тысяч человек из Центральной Америки пытаются дойти до границы Мексики и США и попасть в них, чтобы спастись от насилия, голода и жажды. Эти тысячи будут остановлены. Будут остановлены и следующие сорок тысяч. Возможно, стена, которую построит президент Д.Трамп (кстати, несмотря на общенациональную истерию в Америке по данному вопросу, стена – неизбежная мера и её строительство будет осуществлено в любом случае и при любом руководителе), остановит и толпу в четыреста тысяч. Однако придёт день, и на север, из Южной и Центральной Америк, потянутся обречённые в противном случае погибнуть – уже миллионы человек. Это выглядит неизбежным и для Евразии: на территорию современной России рано или поздно будут вынуждены уйти перенаселившие Юго-Восточную Азию народы, сдвинув, соответственно, остальных, как это не раз и не два происходило в других случаях великого переселения народов. Причины просты: крупнейшие пресные реки мира иссякают; реки Азии уже сейчас пополняются лишь за счёт таяния ледников, естественного водообмена недостаточно, чтобы удовлетворить потребности возрастающего населения. В условиях современности отрегулировать рост может голод либо жажда.

Критики экологической тревоги возражают, что Запад способен предложить странам «третьего мира» технологическую и логистическую помощь. Но, во-первых, экологические бедствия начнутся как раз на Западе: затопление Северной и Центральной Европы, многолетние засухи в Южной, а также затопление Восточного и Западного побережий США, – это предсказанные последствия, которые наступят в 2030 году, если температура поднимется ещё на 1,5 градуса Цельсия (поскольку никто ничего не делает, нет оснований полагать, что она рано или поздно не поднимется). Во-вторых, помощь Запада развивающимся странам всегда оказывалась, но никогда не способствовала выяснению причин проблем и преодолению отставания: отсутствие инициативы у населения, неразвитая экономика, феодальная, а то и рабовладельческая (здесь речь в большей степени об Африке) модель организации обществ, иные следствия антропологического скачка вслед за метрополиями. Да, синтетическую пищу или опреснённую воду можно предоставить, но будет ли этот запас вечным? В случае если нет, это лишь оттянет переселение и/или вымирание народов, но не решит проблему. До тех пор, пока перенаселённость планеты растёт, массовый голод будет маячить неизбежным финальным разрешением экологической петли, и главными жертвами назначены наименее виновные, самые многочисленные, однако объективно беззащитные. (Здесь я хотел бы пояснить, что не говорю, будто перенаселённость – проблема, появившаяся сегодня, и что во всём виновен Человек Современный и его правители: реальное решение было принято на стадии неолитической революции, и, безусловно, тогда, несколько тысяч лет назад, такое решение могло выглядеть оправданным).

Не справляются элиты и с более радикальными явлениями: сепаратизм, распад тех самых государств, которыми эти элиты управляют, продолжится и в 21 веке. На травоядном Западе он происходит относительно мирно (интересно будет увидеть развитие процесса в России: с Дальним Востоком и Кавказом всё более-менее предсказуемо, но какие ещё части в этот раз заявят об отпадении от третьей Римской империи?), и Евросоюз, а вслед за ним и отдельные государства, – рассоединятся естественным путём, уменьшившись до той степени, до которой позволит чувство самосохранения. В то же время курды в Турции и уйгуры в Китае, два самых крупных народа современности, претендующих на национальную независимость, подвергаются открытому геноциду, прямо в эти дни, а Руандский геноцид, хотя и хорошенько забыт, произошёл по историческим меркам «только что», его современниками, несомненно, являются девяносто процентов читателей этой статьи и романа Брейнингер. При всей своей видимой мощи государства не имеют рецептов по избавлению планеты от рассеянного процессом национальной самоидентификации сепаратизма: американцы сделались прагматичными после Вьетнама и Сомали, готовы лишь точечно бить туда, где есть деньги и ресурсы; остальные, кроме разве что России, и вовсе не чувствуют никакой гуманитарной миссии перед упомянутыми выше жертвами реальности.

У элит после Второй мировой войны был шанс самооправдаться. Почему я использую слово «оправдание»? Не только из-за переклички тогдашнего драматичного момента с моментом, описанным в последних сценах «Аддерола»: в целом происходившие в 10-х – 40-х годах бойни были связаны с интересами вполне определённых бизнес-спонсоров войны, практически ни один из них, даже немецкие производители оружия, не понёс наказания, но был, по крайней мере, шанс построить иной, «новый» мир. В частности, они создали ООН, которая какое-то время действительно сберегала мир от больших войн и худо-бедно двигала западную парадигму развития в самые примитивные сообщества, способствовал деколонизации и т.д. Однако практически сразу, путём размежевания союзников и объявления холодной войны, которая выразила, в первую очередь, заинтересованность военно-промышленного лобби продолжать зарабатывать, история человечества была перенаправлена назад, в русло конфликта. При этом, в отличие от прошлого, мир был достижим: посредством технологии и благодаря сделанной многим народам прививке войной.

Для того чтобы оставаться в режиме конфликта, Россия в форме СССР продолжала пестовать свою любимую (и, в общем, единственную эффективную) форму правления – просвещённый авторитаризм, – а США и включённый в них неформально, на правах как бы вольной колонии, «западный мир» конструировали общество благоденствия. Последние, надо признать, преуспели, и благодаря СМИ и поп-культуре это общество благоденствия признано народом Земли, особенно как раз таки самыми бедными и незащищёнными на родине, – чуть ли не самой желанной формой жизни. «Американская мечта» – самый известный, очевидный и ядовитый посыл западного концлагеря.

Современный западный мир – это давным-давно не про войны между государствами. Точнее, помимо извечного противостояния элит, зачастую окрашенных в государственные цвета, на первое место давно выдвинулся другой конфликт – элиты против народа. Ключевой метод эксплуатации: всеобщее понижение уровня просвещения, распыление внимания на броские картинки, поддержание гибкой, ползучей цифровой деспотии, тотального виртуального контроля, «Большого брата», если читателю милы старые дефиниции в новом содержании. 

Народ как единообразная управляемая масса разросся, и управлять им возможно только через всё большее упрощение, отупливание, за счёт предоставления только самой базовой кормёжки: включать в этот корм, разумеется, следует и информацию, а также технологии, и уже на третьем месте – действительно пищу и воду… Глобализация – как ни парадоксально, – оказалась не про смешение народов в новом Вавилоне во благо взаимного развития и просвещения, а про построение самообслуживаемого концлагеря, где труд как бы оплачивается (хотя эти валюты давно ничем не обеспечены), а блага как бы предоставлены; при этом массовое производство не способно создавать продукты, оно на самом деле клепает копии вещей, а образование, потворствующее этому, изготавливает копии людей с вшиваемыми через экран (да, этот экран, в который вы смотрите) копиями идей, размноженных Голливудом и церковью. Для многих, как это ни смешно, открытием в возрасте 30-ти – 40-ка, а то и старше, становится то, что человек – это ещё и духовное создание; и вдруг, когда приходит время такого осознания, выясняется, что «в среднем по больнице» даже такая примитивная по меркам прошлого мысль оказывается чуть ли не суеверием (вера в утверждённых религиями «Богов» ими не является, ведь Бог в религии – это просто ещё один начальник для рядового человека, отдаёт приказы, как и другие начальники… – данную концепцию, наоборот, пестуют и развивают в рамках переполнения мира massproduct’ом).

Почему, возразят, не следует мириться и дальше? Почему государство как инструмент при всей своей плохости не может оставаться лучшим из зол ещё век-другой? Во-первых, как сказано выше, имеющийся у них инструментарий годится только для оттягивания катастрофы, но не вовлечён в поиск решения. Неплохо заметно, кстати, именно по российской элите, которая, очевидно, зная примерно всё то же самое, что знает о будущем западная элита, давно живёт по принципу «после нас хоть потоп» и искренне не понимает, почему бы не грабить эту землю дальше, коль скоро спасения (здесь важно отметить курсивом – при нынешнем порядке вещей) нет, и участь нынешних тридцатилетних незавидна. Во-вторых, нам, жителям стран первого мира, следует осознавать, что хотя шутки о голодающей Африке давно сравнялись по рутинности с обсуждением горожанами планов на выходные, этически мы зависимы от своего будущего и связаны с ним гораздо больше, чем хочется думать. Лишь до определённой черты можно закрывать глаза на бойни в Сирии и на Украине, на геноцид в Тибете и анархию в Венесуэле – рано или поздно критическая масса не разрешаемых проблем потянет за собой новую мировую войну или катастрофу. Просто задумайтесь: всем приведённым в предыдущем предложении кризисам уже по 5-7 лет, а то и больше, и нет никакой организации, которая хотя бы заявляла бы, что пытается сгладить происходящее насилие и уменьшить количество жертв. Опрометчив подход: «всегда было всё нормально, не будет проблем и сейчас» – когда ты сидишь в автомобиле, едущем со скоростью 100 км в час прямым курсом на бетонную стену.

Действительно, часть пути, в том числе благодаря прививке Второй мировой войны, мы преодолели. Однако стена приближается. Экология, рост числа конфликтов и отсутствие эффективного технологического развития, которое ответило бы хоть на какие-то вызовы современности, – всё это не позволит нам ехать с ветерком до бесконечности, наслаждаться обществом благоденствия как данностью. Хотя, несомненно, запас прочности этого миростроения поражает, а отсутствие в нём крупных катастроф даже сейчас (например, террористических атак с использованием оружия массового распространения) скорее удивляет, чем радует.

В тот момент, когда бесконечная несправедливость и жестокость, запрятанная под маску толерантности и политкорректности, вскипела в книге Брейнингер до финальной кульминационной сцены, в реальном мире тоже не помешало бы подумать о решении. Героиня романа Ольги говорит в заключении, обращаясь к лидерам мира, который описан в книге как жёсткое для выживания место: «Вам есть что сказать в своё оправдание?». Однако это риторический вопрос. Пистолет на них уже наставлен. Мы уничтожим вас, боитесь вы или нет… Уничтожим, потому что Землю и эту цивилизацию надо сохранить. Слишком много было отдано за то, чтобы оказаться там, где мы сейчас.

Что же придёт на смену? Наши надежды обращены на тот самый сепаратизм, которого, как огня, боятся все страны и правительства. То, что для них хуже всего: этническое разнообразие, открытие границ, равный доступ к информации, образованию, возможности заниматься наукой, получать финансирование на эту самую науку, а также распады супергосударств на вольные провинции и города, – это лучшее для «нас», обычных жителей планеты. И даже если вы убеждённый традиционалист и консерватор, вам придётся считаться с этой точкой зрения, поскольку давно уже самыми прогрессивными стали именно смешанные, сложносоставленные организмы людей, ставящие цели амбициознее, чем обычное выживание или коммуникация в соцсетях. Штат Калифорния – пятая экономика мира, если бы она была отдельным государством, – даже несмотря на предбанкротное состояние и печальное состояние экологии – хороший пример адекватной политической, экономической и идеологической оторванности от центра. Однако отделение должно быть решительнее. Сепаратизм и введение новых технологий в процесс управления человеческими массами – это ответ, который в ближайшие десятилетия должны продемонстрировать хотя бы отдельные союзы граждан и организаций, иначе они разделят общую судьбу.

Хотя не следует питать иллюзий, что распады и образования микросообществ начнут происходить повсюду и Левиафана заменит сеть маленьких самодостаточных общин, отдельные примеры должны появляться. На мой взгляд, не так важно, что именно придёт на смену громоздким бюрократическим машинам государства, которое, напомню, не может даже здесь, в Америке, накормить всех желающих, защитить всех слабых, обучить всех талантливых. Может быть, это будут действительно сверхлюди, как написала в своём романе писательница Брейнингер, а может быть, как больше импонирует лично мне, для организации управления начнут использовать искусственный интеллект (это не так весело, как задавать ему вопросы через телефон, но менее бесполезно, чем кормить годами армию чиновников, не способных решить проблемы с тысячелетней историей). В любом случае, вынужден повторить: на старую модель наставлен пистолет, и курок взведён временем и реальностью.

«Вам есть что сказать в своё оправдание?» Твоя ярость, Оля, – отнюдь не призрачная ностальгия, – танцует с моим гневом. И я торжествую при мысли, что ложь, рассеянная для того, чтобы сохранять Левиафану силу, окажется побеждена и, может быть, однажды забыта. Сила была придана чудовищу в те времена, когда нельзя было объединить и управиться с людьми по-иному: слишком большие расстояния, слишком мало жителей, слишком дорогие ресурсы и переизбыток желающих овладеть ими… Но сейчас давно изобретены ответы, а потребность в «материальных» ресурсах – угле, нефти, – и тем более в менее ценных – снижается и технологически может быть ликвидирована за несколько лет усиленной работы. Что не получилось в начале двадцатого века (схожие концепции, мечты о революции, окончившиеся лишь одной действительно революционной сменой режима известно где) и обернулось двумя кровавыми войнами (тоже попытки государств придумать собственную нужность), а затем и «холодной войной» («ну, должна же быть на Земле хотя бы какая-то война?!», – как бы возражают этим элиты, – они искренне заинтересованы в ней, они её плоть от плоти…) следует реализовать сейчас, в канун экологического потрясения, которое через 15-20 лет наступит повсеместно.

Обнимите соседа-человека – он ваш брат и союзник, сожгите телевизор, даже если кажется, что это слишком очевидный жест. Государства кончатся, добровольно или в борьбе, – Новое время, эпоха малых сообществ и новых чудес, настало: распахните глаза с изумлением перед силой старого Левиафана, но с любовью к человеку, который просто хочет жить, быть счастливым, любить без границ.