Леонид Улановский — психолог, режиссёр, писатель. Работал инженером на предприятиях Николаева, Санкт-Петербурга и Норильска, преподавателем в Норильском индустриальном институте, норильских филиалах ВУЗов Москвы и Санкт-Петербурга.
Автор повести «Фотий», книг «На пути к блаженству» (Феникс, серия «Книга-сенсация»), «Девять выходов из безвыходного положения. Дневник психолога», «Две трансформации. Психология актёра и театральный костюм», сценариев 15 телефильмов (ОРТ, Ren TV, НТВ, ТВЦ).
Лауреат конкурса «Новое слово в израильской литературе» в номинации «Малая проза» (председатель жюри — Давид Маркиш).
Член Союза журналистов России, член СТД РФ.
С 2009 года живёт в Израиле.
Забавы взрослых
Политический детектив
фрагмент
Семенюки жили на первом этаже четырёхэтажного трёхподъездного дома. Если заходить со двора, в среднем подъезде в дальней квартире слева.
Тётя Ира работала уборщицей в магазине через дорогу. А её муж, которого редко кто видел, нигде не работал. Соседи поговаривали, что он постоянно бухал. Детей было трое. Сергей-Серый родился в сорок первом, Мишка-Нюка — сорок девятого, на три года старше Михалыча, и Витька-Малой — на два года младше.
Серый был урка. Отмотал небольшой срок — два года за то, что залез с корешками в киоск. Вернулся после первой ходки, и работать не особенно спешил. Болтался по городу и на Спасском спуске прирезал какого-то фраера, сказавшего что-то не то про Люську, которая жила рядом с кинотеатром «Сталинец».
Михалыч видел её только один раз, хотя слыхал много от пацанов о крале с «подсталинца». Запомнил: она стояла пьяная, зарёванная у входа в подъезд, курила и материла судьбу, которая в тот день привела её на поминки Серого, успевшего пожить на свободе пять дней, оттягиваясь по полной после восьми лет лагеря. А на шестой он утонул в Ингуле, который впадал в Южный Буг в десяти минутах ходьбы от дома.
Прошло полвека, но не забыт пронзительный запах, струящийся от Люськи, который не могли перебить ни курево, ни бухло.
Нюка на следующий день после похорон брата наколол на фаланге среднего пальца левой руки «Серый». Михалычу сказал, что поклялся никогда не держать левую руку в кармане. «Шоб брательник был на свободе, пока я жив».
Долги Нюка отдавал всегда, но необычно. Например, брал у бабушки Михалыча три рубля (большая сумма по тем временам) на две недели. А через месяц приносил либо карпа, либо приличный кукан с бычками: «Звиняйте, тётя Лиза, за задержку». Тётя Ира никогда денег не просила, хотя жили они очень бедно. Может, те три рубля помогали протянуть до получки, этого не знал Михалыч. Но знал точно: на развлечения Мишка не брал. Из развлечений было кино и бухло. Но Нюка не пил, ему повезло: даже от глотка пива его выворачивало кишками наружу. А кино… Он залезал на дерево возле летнего открытого кинотеатра «Сталинец» и смотрел все фильмы подряд.
Однажды заболел сильно и пропустил «Седьмое путешествие Синдбада». А Михалыч посмотрел. Сидел рядом с мамой и отважно подглядывал сквозь щёлочку в как бы закрытых глазах за кознями циклопа. Нюка заставлял Михалыча, маленького, бесконечно рассказывать сюжет и показывать циклопа, его упружистую, тяжеловесную, устрашающую походку. Старшие пацаны, возглавляемые Нюкой, и приглашённые урки приходили смотреть «театр», который показывал Михалыч, поставленный на стол для игр в домино.
Как-то пригласили дядю Колю. У него не было ног, ездил на самодельной деревянной тележке с закреплёнными шарикоподшипниками, отталкиваясь от земли упорами-«утюжками», обшитыми кожей. Он никогда не выезжал из двора, курил у палисадника домика, в котором жил с дореволюционных времён. Потом, в шестьдесят девятом, домики снесли и построили девятиэтажный многоквартирный дом. Куда делся дядя Коля, куда исчезли все люди, обитавшие в зарослях дикого винограда? Михалыч был слишком занят своими делами: заканчивал школу, готовился к поступлению в институт. А надо было бы расспросить дядю Колю о его жизни… Это стоило сделать, потому что, скорее всего, необычна биография безногого калеки, которого уважали два авторитета, живущие во дворе…
…Дядю Колю с тележкой поставили на большой табурет, чтобы он мог получше видеть «театр», сзади стал кто-то из пацанов для страховки. Михалыч начал таинственным и страшным голосом:
— Сейчас вы услышите сказочную историю, где всё по-настоящему: и заколдованная принцесса, и ужасный дракон, и скелеты, ловко владеющие мечом и щитом, и чудовищная птица Рух, и циклоп, от взгляда на которого у вас по коже забегают вот такие мурашки. А пока…
Тут Михалыч делал драматическую паузу и изо всех сил сжимал двумя кулачками воображаемые рукоятки штурвала. И, уворачиваясь от морских брызг и штормовых порывов ветра, хлещущих прямо в лицо, хриплым голосом отважного морехода кричал:
— Харуфа, измерьте, какая здесь глубина…
Хотя, на самом деле, неустрашимый капитан Синдбад в фильме делал это гораздо спокойнее. Но фантазия Михалыча была безудержна. А когда добирался до коварного колдуна Сокуры и одновременно замедленных и порывистых, неотвратимо смертельных движений циклопа, он терял контроль вовсе. Но всё-таки краем глаза замечал, что Нюка делает шаг к столу-сцене, а дядя Коля трёт глаза и почему-то трясёт головой.
Как-то во время очередного «театра» мама Михалыча, учительница истории, возвращаясь с уроков в школе, увидела его в этой чудесной компании и, решительно двинувшись к столу, строгим учительским голосом сказала:
— Домой!
Ей преградил путь щипач Серёга Нос и неприветливо спросил:
— Ты кто?
— Я — его мама!
Тогда Серёга почтительно коснулся козырька своей кепки и неуклюже произнёс:
— Ты… это. Дозволь… Нехай закончит. Там немного до конца. Я в третий раз смотрю. Знаю.
— Ну, если «в третий», — сказала мама, — тогда пусть заканчивает.
Через некоторое время Михалыч звонко кричал голосом джинна, который превратился в маленького мальчика, финальную фразу из фильма:
— Я ещё юнга, капитан, но юнга, который хочет стать капитаном!
Зрители никогда не аплодировали, похлопывали по спине «артиста» и говорили:
— Классное кино!
Только дядя Коля пожал руку и прищурился:
— Молодца! Скули, когда надоть. Подсоблю.
Михалыч старался разбираться со своими неприятностями сам, но однажды, лет через десять после того, как услышал эту фразу…
Поздним вечером в дверь постучал Пеца, дружок Михалыча по двору, и вызвал на разговор.
— Выручи.
— Ну…
— Валька, старший брат, влетел в историю. Помоги.
— А в чём…
— Не сбивай. Он ехал днём в трамвае с института. По Декабристов, остановка у «Пионера»… Трамвай забит. Рабочая перевозка. Дверь еле открывалась. Уже не впихнуться. А Валька — лицом наружу. В руках портфель. Какой-то хмырь портфель схватил и дёру. Валька ошалел. А тут дверь закрылась. И трындец…
— Да и хрен с ним, с портфелем, цаца какая…
— Ещё бы не цаца! В портфеле — диплом готовый. В одном экземпляре. В одном! Врубился? А преддипломная защита на кафедре через три дня. Он ко мне сразу прибежал. Никто ещё не знает. Он же с папаней живёт. А помнишь, какой у нас папаня? Всех лупил, на весь двор вопли неслись, за матерью гонялся. Потому и разбежались. Но Валька сам с ним жить захотел. Да не об этом лай сейчас! Валька к какому-то институтскому корешу намылился. А я к тебе. Может, проскулить дяде Коле?
Тем же поздним вечером Михалыч рассказал дяде Коле историю. Тот уточнил, когда кафедралка. Через день Пеца вызвал Михалыча во двор. Возле палисадника дяди Коли в сгущающихся сумерках вырисовывалась такая картина.
Спиной к калитке в инвалидном кресле с колёсами сидел дядя Коля, возле него стоял Валька и прижимал двумя руками к груди портфель. Напротив пошатывались на полусогнутых пятеро незнакомых пацанов.
— Здорово, юнга, — дядя Коля протянул Михалычу руку. — Выполнил я, об чём просил.
— Спасибо, дядя Коля. Я всегда…
— Умолкни и собери свой коп до кучки. Сейчас будет урок с наглядными пособиями для молодых щипачей. Ты как учился в школе?
И глянул на одного из пятерых, с лицом, смертельно белым в зарождающемся лунном свете.
— Я… Я до седьмого дошёл, потом на второй год, потом вечерняя школа, потом бросил, потом…
— Значит, закон сообщающихся сосудов, закон Паскаля, не знаешь?
Михалыч смотрел на дядю Колю, что называется, «открыв рот». Довольный произведённым эффектом, он поманил бледного к себе пальцем, который медленно сгибал и разгибал, пока пацан не приблизился на расстояние вытянутой руки. А потом сильно ткнул им в глаз пацана и аккуратно вытащил. Пацан одной рукой схватился за рану, другой прикрыл рот, чтобы не заорать. Второй глаз безумно смотрел на дядю Колю, который, вытирая тряпочкой палец, говорил:
— Значит, сосуды не сообщающиеся. Паскаль ошибаться не мог, ему бы этого не простили. Как и щипачу, которому начхать на законы и понятия. Студентика решил пощипать? Ну-ну. За косяки надо отвечать. Понял, циклоп?
Это был самый запомнившийся Михалычу урок физики и жизни по понятиям.
* * *
Для Михалыча полярный день был временем, когда он испытывал беспричинный ужас. Вернее, не ужас, как страх, а некое мрачное предчувствие. Оно не имело осознанного начала и возникало вдруг, без причины. Солнце скользило на одной высоте от горизонта и своим белым диском нагоняло мертвящую тоску.
Михалыч не поддавался, не давал духу ужасаться и загонять себя в бедственное состояние. Он находил занятия по душе, и за десятилетие, прожитое в городе за Северным Полярным кругом, изжил праздное любопытство и такие же рассуждения о чудовищной природе, невыносимом холоде и о жестоком уделе живущих здесь. Михалыч понял, что судьба свела его с этими температурами, ветром, длинными ночами и днями, чтобы он осознал многоликость созданного мира, который можно полюбить только слившись с ним. Длинный день не так длинен, чтобы когда-нибудь не прийти к концу.
И всё же. Беспричинный ужас наступал неожиданно. Тогда Михалыч подходил к обледенелому снаружи окну и, оттаяв ладонью пятно, смотрел обречённо с высоты седьмого этажа вниз.
Только через три года мытарств пришло избавление. Михалыч помнил, как в начале мая стоял в зале автовокзала, говорил о чём-то со знакомым и вдруг…
Грохочущие звуки шагов и пустых пивных бутылок, брошенных в урну, отвратительные пустые слова собеседника… Подкатило к горлу и вовремя остановилось утреннее яйцо всмятку. Михалыч бросился к выходу, влекомый необоримой силой, разрывающей мозг. Рванул наискось через перекрёсток дорог на площадку для КУНГа. Повезло: успел на последний рейс. Через полтора часа вышел в Дудинке и спустился к Енисею.
Низко висящее солнце бледными холодными лучами погрузило душу в мистическое оцепенение. Горизонтальный взгляд пронзил застывший воздух, и грубоватые торосы льда вдруг взмыли и поплыли, соперничая с облаками причудливостью очертаний.
* * *
Через семь лет они подняли рюмки за упокой беспричинного ужаса, о котором Михалыч рассказал в минуту откровенности подполковнику Ростиславу Алексеевичу Борачёву. За пять лет знакомства таких минут было у Михалыча немного. Нельзя сказать, что у них сложились близкие отношения. Но фирма, которой руководил Михалыч, работала с объектами стратегического значения, что потребовало неусыпного наблюдения конторы. Михалычу, можно сказать, повезло: подполковник был профессионален, поэтому уже через полгода общения на кухне пришедший в гости Ростик спрашивал, как ему поступать при сложившихся обстоятельствах его семейной жизни.
— Хорошо идёт. Но… Полбутылки взяли, а пока только тепло… Что употребляем?
— Капустка хороша.
— Да, ладно. Колись.
— Вытяжка из пантов оленя на спирту. Чёрт его…
— Так. Подожди. Это ж по каплям… Для продления жизни…
— Мы не в аптеке. Видишь, наклейка «Хейро». Из запасов замдиректора НИИ сельского хозяйства Крайнего Севера. Сказал… сейчас… ага… «необходимое тонизирующее средство практически здоровым людям»… Ре-ко-мен-дует-ся. Понял? Будь здоров, Михалыч!
Когда золотистый напиток в бутылке закончился, подполковник расстегнул ещё одну пуговицу на своей клетчатой рубашке.
— Не для праздного веселья нас Фортуна призвала.
— Ух ты, не знал, что ты… Или это по работе?
— У меня всё — «по работе». И хобби тоже. Но сейчас не об этом. Я думаю, пора тебе осваивать новые рынки для сбыта собственного интеллекта. Что скажешь об Арабских эмиратах?
— О чём?
— Извини. Об Объединённых Арабских Эмиратах.
— Ничего не скажу.
— А твоя любовь к Востоку? Не хочешь соприкоснуться с тайной?
— Ростик, вашей конторе стоит заняться НИИ сельского хозяйства. Всего бутылка на двоих, а как тебя попёрло. Или это меня? Почему я вдруг начал слышать всякую херню?
— Михалыч, никогда не доверяй свинье с густыми оранжевыми бровями. Всё. Сосредоточился! Вот авиабилет на твоё имя. Рейс Москва-Дубаи. Тридцатого мая. Через две с половиной недели. С тобой полетит Валерия Николаевна Ковалевская. У неё безупречный английский. Переводчицей при тебе. Хочешь макнуться в великолепие Востока и параллельно расширить горизонты для своей фирмы. Возьми видеокассету с записью работы твоих подводных необитаемых аппаратов в водах Енисея. Ну, не мне тебя учить. На этой карточке сумма, которой хватит на четырнадцать дней приличной жизни. Впрочем, здесь на листочке написано всё: эмират, гостиница, телефоны. Вы летите от туристической фирмы «Дан», что в Москве. Вот копия платёжного поручения.
— Я… Стоп. Подожди…
— Паспорт у тебя в порядке. Визу получишь в аэропорту Дубаи. Фирма «Дан» — веников не вяжет. У тебя две с половиной недели, чтобы обворожить Леру. Ей о тебе уже рассказали. Она в восторге от дудинского Кусто. У неё шестнадцатилетняя дочь. Валерия Николаевна очаровательно умна и привлекательна. Но последнее качество ты должен пообещать мне не использовать по прямому назначению до окончания вашего путешествия.
— Я никому ничего…
— Отлично. Значит, это единственное, что вызывает у тебя отторжение в моём предложении. Тогда переходим к основной его части. Второй номер телефона, записанный на листочке, — это офис Джамала ибн Абдул аль-Салеха. Его фирма занимается осмотром днища судов и ищет затонувшие объекты. Офис в Дубаи в Dry Dock. Там часто появляется человек, который называет себя Сайид. Бывший майор, родился в Лахоре. Это столица Пенджаба. Я оставлю несколько его фото с возвратом мне до отъезда. Заинтересуешь его, чем — не знаю, и заинтересуешь так, чтобы он захотел приехать к тебе в гости в Норильск. Остальное — задачи конторы. Он нужен нам. Ты не вызовешь подозрений при вполне возможной проверке.
Итак, бесплатный туристический вояж и заманивание. То и другое в твоей жизни впервые и по душе, не так ли?
— Я ведь могу не согласиться?
— Всё, что случается с нами, происходит потому, что так предназначено. Твои слова?
— Мои. Заметь, я сказал «предначертано» и не уточнил, кем. Согласись, Ростик, «такова твоя судьба» и «так повелел Г-дь» — разные правды.
— Есть ещё третья правда. Правда человека, всегда готового к подвигу.
— Я не герой. Я хочу спокойно делать свою работу, хотя иногда захлёстывает: вокруг столько дерьма… хоп, надо жить в хижине, одному. В окружении звуков ручья и птичьего пения… хоп-хоп, уйти из этого сраного мира… хоп-хоп-хоп. И наплевать на всё.
— Но ведь тебе не наплевать.
— Нет.
— Поэтому всё изменится.
— Если я буду участвовать в твоей игре? А ведь, если начистоту, меня совсем не интересует, для чего вы её затеяли, и чем она закончится. Но ты рассчитал верно, Ростик. Мне действительно хочется сыграть. Вернее, получить неотвратимый результат. И не важно, кто его неотвратил. Главное, что-то изменится. Всё. Закончили. Завтра я позвоню Лере.
* * *
Михалыч и Валерия Николаевна улетели ранним утром. В Москве плюс двенадцать. В Дубаи плюс сорок три. Воздух можно резать как масло, он пахуч и материален. Виза в паспорт, багаж — все вместе — минут пятнадцать. Встретили люди фирмы «DAH» — Мария и Виктор. Повезли в соседний эмират — Шарджу.
— Вы из Норильска?! Боже, какая экзотика. Расскажите.
И они рассказывали всю дорогу, иногда пытаясь, как истинные туристы, узнать что-нибудь о восточном великолепии. Мария отмахивалась, глаза горели, от московского апломба не осталось и следа:
— Это вам придётся поискать. Правда, Виктор? Поняла, «актировка» обозначает, что люди должны активно готовиться к экономии продуктов и не паниковать, ожидая, пока их дома выгребут из-под снега. Слышь, Виктор? Да выключи ты радио! Давайте дальше…
Их привезли в современный шестиэтажный «Coral Beach Hotel», который стоит в пятидесяти двух (посчитано!) шагах от Персидского залива.
Михалыч и Валерия Николаевна поднялись на пятый этаж, прошли по прохладному коридору к своим одноместным номерам, включили кондиционеры, приняли душ, потом вышли на лоджию.
— Вот, Лера, в этом чудном месте попытаемся почувствовать истинный дух Востока. Вы читали «Тысячу и одну ночь»?
— Не всю. Мне эта цветистость не совсем.
— А по мне в самый раз. Смотрите, какая сказка.
Михалыч повёл рукой в сторону бассейна, окружённого пальмами и невероятно зелёной травой, который прямо перед лоджией посвечивал своим беломраморным дном. Чуть дальше расстилался ярко-синий Персидский залив. А чуть правее… Неужели?!
За высоким белоснежным забором, что само по себе предполагало чьё-то частное владение, стояли несколько зданий с плоской крышей.
— Лера! Что это, как думаете?
— Видимо, собственность какого-нибудь крупного негоцианта.
— А где охрана с усеянными драгоценными камнями ятаганами на поясе? Где могучие негры с обнажённой грудью, способные игрой мускулов привести в трепет презренного отступника от веры Ислама и тут же безжалостно задавить его тонкими сильными пальцами по одному только неуловимому непосвящённым движению брови повелителя?
— Михалыч, увы! Вон современные антенны на всех крышах, плоских, как бильярдный стол, который я уверена, есть где-нибудь внутри. Причём, в таких крутых биллиардных, что при всей вашей фантазии вы даже не сможете вообразить.
— Сдаюсь, Лера. Но… согласитесь хотя бы ради нескольких прочитанных вами сказок из «Тысячи и одной ночи» ужасно, что на месте, где должны валяться трупы неверных, выстроен теннисный корт.
Звук муэдзина, потрясший неподвижный воздух, заглушил ответ Леры и призвал правоверных на молитву.
* * *
Подполковник Борачёв разрешил Михалычу вести дневник путешествия. «Потом мне покажешь».
В тот же вечер Михалыч записал. «До того, как мы с Лерой попали в ОАЭ, примерно в 1940 году здесь были открыты нефтяные месторождения. Они, собственно, и превратили людей из почти сорока племён, которые занимались рыбной ловлей, поиском жемчуга, разведением верблюдов, в богатейших банкиров, владельцев нефтяных скважин и крупных супермаркетов.
Раньше эта земля была протекторатом Британской империи, который снят парламентом Британии в 1968 году. А с 1971-го мир узнал о создании Объединённых Арабских Эмиратов, о союзе семи государств во главе с Правителем. Жалкие обращения к руководителю на Западе ничто по сравнению с таким, например: Президент Объединённых Арабских Эмиратов и Правитель эмирата Абу Даби Его Величество Шейх Саед Бин Султан Аль Нахайян.
В телефонном справочнике на нескольких страницах, которые уделены каждому эмирату, указаны номера телефонов офисов семи правителей и десятков Их Высочеств Шейхов — членов королевской фамилии.
Количество Шейхов ни в коей мере не умаляет их качеств. На Востоке известный закон диалектики обратной силы не имеет. В местных автомобильных правах написано, что нарушать правила нельзя всем, кроме членов королевской фамилии. Это мне рассказал Евгений, директор фирмы, в которой я арендовал «Хонда Аккорд»…
Позвонил в офис Джамала ибн Абдул аль Салеха и договорился о встрече на завтра».
Утром Михалыч и Лера поехали в Дубаи. По дороге на побережьи сквозь решётчатый забор увидели сказочный дворец правителя Шарджи, вероятно, перенесённый сюда могучим джинном.
Позже Евгений рассказал им историю, которую Михалыч записал в дневник.
«Правитель Шарджи живёт во дворце постоянно. Однажды достойнейшему не понравилось, что дорога с аллеей пальм посредине проходит слишком близко к воротам дворца. За три дня дорога вместе с пальмами была перенесена на требуемое Его Величеством расстояние. Сделали это не могучие джинны-невидимки, а довольно худые индийцы.
Перед самым дворцом соорудили кольцо, в центре которого Его Величество захотел поставить какой-то памятник. Могущество восточного владыки почти безгранично.
Шарджа — единственный безалкогольный эмират. Распивание спиртных напитков запрещено. Но это можно сделать, например, в Дубаи. Наши бизнесмены из России, живущие в Шардже, так и делают. Гуляние иногда затягивается надолго, скажем, на три дня. А за это время уже построили кольцо и даже закрепили постамент.
И россиянин, не верящий в могущество и капризы владык, влетает на полной скорости на кольцо. А дальше — полиция, выяснение национальности, снисходительная улыбка и тюрьма. Прецеденты были. Евгений отсидел тридцать два дня».
Круглолицему усатому Джамалу запись на видеокассете понравилась. Пригубливая крепчайший кофе, на довольно приличном английском он говорил о лёгких водолазах, которые осматривают днища судов и акваторию порта.
— Мы работаем обычно тремя водолазами. Третий — наверху, у переговорного устройства и приборов. Камера удобно лежит в руке, светильник… Качество съёмок отменное. Прозрачность воды — метров пять. Вообще-то, вы — мои конкуренты.., — и белозубая улыбка.
— Но ваши глубины — до двадцати пяти метров, не так ли? — у Михалыча тоже неплохие зубы. — Мы предлагаем разделение труда. Здесь ведь есть места и поглубже.
Джамал старался не смотреть на Леру, но тут быстро скосил глаза в её сторону.
— Вы хорошо осведомлены. Но как будете разворачивать аппаратуру? Для этого необходимо, если я правильно понял, фрахтовать небольшое судно. Это дорого.
Михалыч мужественно сделал глоток кофе, запил холодной водой.
— Джамал, я восхищён. Вы стреляный воробей. Лера, вы сможете это перевести?
Вскинулись тонкие брови.
— Безусловно. Но… Дословный перевод неинтересен, а английская идиома, которая соответствует русской, звучит как «знающая старая птица». Может обидеться.
— Блесните. А я, как говорится, приму на себя все убытки.
Джамал с любопытством смотрел на собеседников. А когда услышал: «Youʹre a knowing old bird», расхохотался и по-детски захлопал в ладоши.
В этот день они расстались друзьями.
В «Honda Accord» под тягучие арабские напевы Михалычу пришла мысль об открытии собственного офиса, и они затормозили у Хабиб Банка. На удивление просто (о, изысканный английский Леры!) добились встречи с заместителем управляющего. После весьма артистического рассказа о суровых прелестях заполярного Норильска и захватывающих дух исследованиях глубин могучей реки Енисей подводными аппаратами Михалыч в самых почтительных выражениях о надёжности несравненного Хабиб Банка и всесилии благословенных повелителей финансов спросил, можно ли надеяться на их помощь в деле открытия офиса его фирмы на территории ОАЭ.
Холодная вежливая улыбка стала ещё доброжелательней, и заместитель управляющего, поигрывая пальцами дорогостоящим Паркером, ровным голосом произнёс:
— Наш банк — филиал головного в Карачи. Это само по себе гарант качества работы. Вероятнее всего, мы окажем вам консультации по финансовым вопросам, связанным с открытием офиса. После предоставления юридических документов вашей фирмы. А пока могу сказать, что предстоит изначально. Во-первых, получить торговую лицензию, что может занять до двух месяцев. Во-вторых и в третьих, пройти Торговую палату и регистрацию в Министерстве экономики. Последние две позиции более или менее лёгкие. Главное, первая. Потому что для её реализации необходим спонсор-араб. Это незыблемое требование. Размышляйте, присылайте документы, мир вашему дому.
Склонив голову в прощальном поклоне, Михалыч улыбнулся:
— Шарик моей благодарности катится по коридору вашей любезности. Так пусть же коридор вашей любезности будет бесконечен для шарика моей благодарности.
Когда затих голос Валерии Николаевны, неподдельное удовлетворение появилось во взгляде руководителя. И задержалось. Чуть дольше разрешённого этикетом.
Поздним вечером Михалыч записал в дневник:
«Учитывая, что ты, Ростик, будешь это читать, никакой конкретики. Просто впечатления.
…После открытия нефти в этих местах Запад внешне победил Восток. В каталогах для туристов и бизнесменов масса фотографий суперсовременных зданий, ресторанов, отелей, магазинов, великолепно оборудованных больниц, бизнес-центров. Это вполне соответствует реальности. Восточное своеобразие нужно поискать. И при этом быть готовым столкнуться со смесью, которая, как известно, всегда даёт более острые ощущения.
Вот, например, банки. Большинство из них — филиалы крупнейших международных. Вас встретят работники в костюмах от Кардена, Валентино…, проводят к заместителю управляющего, который, возможно, будет в традиционном белоснежном головном уборе, удерживаемом своеобразным черным обручем, такой же белоснежной до пят рубахе, в нагрудном кармане которой что-то не хуже Паркера.
Вы будете пить ароматнейший кофе из богатейших чашечек, купленных в рядом стоящих супермаркетах, в отделах, которые охраняют красавцы, вооружённые с ног до головы. И под тихий шелест кондиционеров вы будете слушать речь руководителя, повествующего об организации крупного бизнеса на территории ОАЭ.
В разговоре шутки, смех и прочая западная легкомысленная белиберда не уместны. Здесь приемлема размеренная речь сынов Пророка. Время от времени при упоминании о законах управляющий поднимает глаза к портрету Правителя и благоговейно произносит:
— Так решил Его Величество Шейх Султан Бин Мохаммед Аль-Гассеми, Мир с Ним.
И тут же улыбается совсем по-европейски. Чувствуются Кембридж и Сорбонна. Законы ведения юридического и банковского дела — не законы Шариата. При желании можно обойти. А попробуйте загорать на пляже без купального костюма. Запрещено Законом. Или съесть что-нибудь в общественном месте днём в праздник Рамадан. Строго запрещено Законом.
И ещё о смеси. Шарджа, где мы живём, третий по величине эмират и индустриальном центре ОАЭ, раньше была военно-морской базой Британии. А сейчас бесчисленные деревянные иранские суда, на которых, возможно, ходил Синдбад-Мореход, перевозят через Арабский залив (так здесь называют привычный моему слуху Персидский) самые разнообразные товары.
Тут же на набережной разгружают и через дорогу переносят в иранские лавки, которые наполнены запахами, гортанными голосами, яркими красками. Живым оттуда уйти трудно. Там есть все, причём явно второго, третьего… качества. Последнее относится ко всему, кроме продуктов. Сопротивляться продавцу трудно. Он прикрывает телом узкую дверь, тебя окружают юбки, блузки, посуда, «древние» кальяны, некоторые части которых привинчены вполне современными винтами. Над головой нависают спортивные сумки разных размеров, полосы материи, из которой предлагают тут же сделать на твоей голове любую чалму.
Единственный способ спастись: сказать, что тебе все нравится, что ты готов купить всю лавку, но пока пойдёшь к соседу — вдруг у него дешевле. Тень улыбки промелькнёт тогда на лице мусульманина, и с поклоном уступит он тебе дорогу. Но лучше выходить, пятясь спиной: чтобы не ударил ятаганом в спину. Их у него целый прилавок».
* * *
Когда Михалыч рассказал Джамалу о своих планах по поводу открытия офиса, тот долго молчал. Извинившись, кому-то позвонил и долго говорил по-арабски.
Потом, тщательно подбирая слова, проговорил:
— Я могу вам помочь, но очень не хотел бы, чтобы вы чувствовали себя мне обязанными. Я не претендую на партнёрство в деле. Только сотрудничество.
— В чём заключается помощь? — Михалыч произнёс это предельно бесстрастным тоном.
— Предложу вам кандидатуру спонсора. Если хотите. Я поступил не совсем тактично, поэтому с искренним почтением прошу не расценивать мой шаг, как навязывание. Простите, но звонок был сделан только что при вас. Я спросил, согласен ли мой хороший знакомый на спонсорское содействие. Он ответил, что готов поговорить.
— Хорошо. Это можно сделать прямо сейчас?
— Я позвоню и через двадцать минут он будет здесь. Его имя Сайид.
* * *
Властный, стремящийся к прочному положению, нервный и чувствительный в меру Сайид Вахид отточил свои интеллектуальные и профессиональные качества, необходимые для эффективного применения в пакистанской армии, обучаясь в командно-штабном колледже в Кветте.
Сайид был скрытен, осмотрителен и хитёр. Он всегда знал, с кем и насколько близко можно заводить знакомства, помнил все утверждённые аяты Корана, и умел к месту продемонстрировать эту сторону характера, всегда готовый прийти на помощь.
Сайид после окончания самого престижного военного учреждения покинул недавно отстроенное новое здание со столь любимой им прекрасной библиотекой и был направлен в пехотный батальон Белужского полка. Он ничем не выделялся, и никто не мог предположить, что этот скромный офицер терпеливо ждёт своего часа. И он наступил.
В обход нескольких более заслуживающих этого военных, которые стояли выше его на иерархической лестнице, Сайид был приближен к самому Диктатору. Никто не знал, с чего началось стремительное восхождение. Возможно, это случилось тогда, когда начальник штаба сухопутных войск страны приехал в родную альма-матер и, остановившись перед стоящим в строю второкурсником, что-то тихо спросил у него и совсем не по-уставному подмигнул.
Через два года начальник штаба возглавил военный переворот, и все узнали, кем он был на деле. Диктатор повёл себя достойно. Для начала он казнил предшественника. Восемнадцать месяцев мощной пропаганды, давление на суд, показания, дискредитирующие информаторов подсудимого в глазах народа. Ошеломляющие громкие телешоу. Впечатляющие радиопередачи. Истерика и артистизм. «Преступнику не избежать сурового наказания! Не удастся!». И верховный суд не подкачал: четырьмя голосами против трёх утвердил смертный приговор.
Но каков Диктатор! Даже не прочитал апелляцию этого гада. «Или его шея, или моя!». И наплевал на личные просьбы разномастных слабаков о смягчении участи осуждённого. Всяких там пап римских, генеральных секретарей ООН и ЦК КПСС, лидеров США, европейских и арабских стран… Вот вам всем: и встряхнул большим пальцем пальцем от задней части верхних зубов в их сторону, по-пакистански послав…
Сайид хорошо запомнил это чувство: безмерное блаженство и неутолимая ненависть насытили душу. Ислам возрождается! Пакистан был создан во имя ислама. И пришёл человек, который с оружием в руках будет защищать законы Шариата. Аллах — с нами!
А ещё запомнил Сайид вот что. Сокурсник Ариф, его напарник по прогулкам по зимнему саду колледжа, сказал: «Когда он был повешен, той ночью, когда это произошло… меня мучало удушье, сердце то колотилось, то замирало, комок в горле… Пил воду… Мне всё виделось… Он не смог подняться на виселицу… Было очень скользко. Кто-то предложил поднять его на носилках… он согласился… И принял смерть достойно…».
Тут Сайид плюнул в глаза изблёванному из уст Аллаха ничтожеству и поклялся, что когда-нибудь убьёт его.
* * *
Шёл второй час неторопливой беседы. Джамал уткнулся в монитор и делал вид, что читает какие-то документы. Михалыч и Сайид сидели за столом, изредка подносили к губам чашечки с кофе и ещё реже обменивались прямыми взглядами. Михалыч сдержано рассказал о фирме, о Норильске и о желании открыть офис в ОАЭ. Сайид спросил, сколько лет существует фирма и какие работы производила. Его английский был безукоризнен. Михалыч показал видеозапись, выслушал комплименты качеству монтажа и по какому-то внутреннему наитию стал взахлёб рассказывать о красотах подводного мира Енисея. Валерия Николаевна несколько раз удивлённо поймала пристально-внимательный взгляд Сайида, следящий за её быстро двигающимися губами. Он заметно оживился, и беседа из тихоструйной стала скорострельной.
Джамал только успевал подавать кофе. Сайид простодушно задавал вопросы о ширине реки в месте пролегания магистральных трубопроводов, о сложностях работы на глубинах — «кстати, каких?», — о скорости течения «могучего Енисея»… — «ну, и как подводный аппарат сохраняет остойчивость?». Очень простодушно спрашивал Сайид. И с таким же невинным видом Михалыч врал. Казалось, оба забыли, зачем они встретились. Создавалось впечатление, что два солидных человека просто получают удовольствие, угождая собственному любопытству и обмениваясь взаимоприятными улыбками. Михалычу это порядком стало надоедать и во время одной из пауз — о благословенная интуиция — он сложил ладони вместе у груди и, слегка склонив голову, моляще произнёс:
— Прошу твоего благосклонного разрешения закурить. Уже два часа без курева! Смерть! И если мне будет позволено, разреши угостить тебя российскими сигаретами.
Михалыч вынул пачку любимой «Примы». Ответный жест Сайида: ладони у груди, склонённая голова — был по изяществу исполнения похож на михалыческий, как газель на корову.
— Я, к величайшему сожалению, не курю.
Михалыч понимающе кивнул, двумя руками взял пачку и протянул Сайиду.
— Тогда возьми, как подарок на память о нашей первой встрече.
Сайид двумя же руками с поклоном принял подарок и мягко произнёс:
— И, разумеется, не последней. Я буду очень признателен, если ты пришлёшь документы по своей фирме. Я с энтузиазмом согласен быть спонсором.
Да здравствует ритуальный непредсказуемый Восток!
…На следующий день Михалыч и Валерия Николаевна были приглашены к Сайиду домой. Познакомились с его грациозной женой, семнадцатилетней красавицей дочкой и двумя сыновьями подростками. За обильным столом сидели только мужчины и Валерия Николаевна. Разговаривали о жаре в ОАЭ и холоде в Норильске, о пальмах и жарка́х. А когда Михалыч пригласил увидеть и ощутить, Сайид как-то легко согласился. Легко.., но с какой-то невнятностью в глазах…
Противоречивый, таинственный Восток…
… В один из последних вечеров он все же чуть приоткрыл свою тайну. Михалыч и Лера заблудились. Машина крутилась, казалось, вокруг одного места. Одинаковость витрин гипнотизировала. Потоки движущихся по тротуару разномастных людей в вычурных, неестественного цвета под неоновым светом одеждах вызывали раздражение. Как хотелось выбраться к морю, на знакомую набережную, а там, по родной уже трассе, вернуться в отель. Но Восток давил западными приёмами: огнями реклам, низкопробной музыкой, раздирающими звуками клаксонов безумно несущихся авто.
И вдруг после какого-то поворота перед ними возникла бесконечная дорога, вдоль которой жила тишина. Вокруг стояли высоченные заборы, за которыми белые здания с арками-окнами и плоскими крышами навевали грусть и спокойствие. Не лаяли собаки. Просто потому, что их вообще нет в этом дивном краю арабских жеребцов. Это была последняя ироническая мысль, которой они вслух обменялись.
Тихие звезды освещали путь и, казалось, освящали. Призраки далёких столетий стали ближе и понятнее, чем сидящая рядом Лера. Кажется, она чувствовала то же, потому что, полузакрыв глаза, грезила.
Нелепая «Хонда Аккорд», понимая своё ничтожество, осторожно переступая четырьмя лапами, остановилась у конца дороги, опустив морду в песок. Направо начиналась знакомая набережная. А впереди в двадцати шагах дышал залив.
Вода одела их серебряным панцирем. Светящиеся шары скатывались с рук. Чуть поодаль проскрипела в ночь иранская фелюга. Скорее всего, на поиски затонувших кладов.
— Пора возвращаться, — сказала Лера.
* * *
На войне время движется быстро. События мелькают и хочется их задержать, если они приносят кайф: бабы, алкоголь, наркота — всё, как в обычной жизни. И надо успеть испробовать, потому что в любой момент… Может его просто не быть — этого момента… Он не наступит… Утром ты ещё подставлял лицо лучам восходящего солнца, а вечером — ты уже труп. Так насладись в отмеренном промежутке подаренным судьбой и поблагодари.
А в плену время тащится медленно… В лагере афганских беженцев, рядом с кишлаком Бадабер, что недалеко от Пешавара, вблизи афганской границы со стороны Пакистана, для шурави — советских военнопленных — оно воплощало адскую форму бытия. В преисподней находился учебный центр по подготовке боевиков, будущих моджахедов. Их обучали опытные инструкторы из США и Пакистана, благо было на ком отрабатывать приёмы рукопашного боя. Для начала всем русским делали обрезание заострённой щепочкой и давали мусульманское имя. Затем заставляли молиться и читать Коран…
Тем, кто читать не хотел или медленно работал, связывали ноги, опускали головой вниз в колодец и били по пяткам. Разговаривать между собой не разрешалось, если охранник услышит хоть одно слово, виновного тут же охаживали камчой. На ночь связывали «поножно» и, если одного схватывал живот, поднималась вся группа из нескольких человек. Растаскивали тяжеленные камни, делали кирпичи из глины, тягали каменные плиты, строили новый учебный центр. По пятницам не только не работали, их даже не наказывали. Зато в субботу избиения начинались с освежённой силой и за старое, и за новое. Не забывали…
Это были ещё цветочки. Цветочки… Благородные мусульмане любили юморить. Жертву накачивали наркотиком, например, из грязного шприца уколом в пятку, потом аккуратно надрезали кожу подмышками и на груди и тщательно заворачивали на голову. Получался — о, этот меткий садистский юмор — «красный тюльпан». Но потеха только начиналась: ведь как забавно смотреть на человека с содранной кожей, умирающего долго и мучительно.
А сколько смеха и подбадривающих выкриков слышалось во время захватывающей забавы истинно правоверных — бозкаши. Такая старинная таджикская игра. Сидя на коне, нужно подхватить с земли обезглавленную тушу козла, проскакать по полю, объехать столб и, вернувшись к трибуне с почётными гостями, бросить её и раскланяться. Особенно любили играть в эту игру во время праздника Навруз. С утра и до глубокой ночи, освещённые фейерверками, скакали всадники, иногда они исчислялись сотнями…
В лагере чтили традиции и, кроме великих мусульманских праздников, проводили игры ещё и в память родственников, погибших недавно в Афганистане. Так сказать, по следам военных событий.
Правда, в правила традиционной игры были внесены некоторые незначительные поправки: вместо козла без головы на землю укладывали на спину живого, обязательно невысокого шурави, простреливали ему ключицы и колени и развлекаловка начиналась. Игроки делились на две команды и демонстрировали удаль, силу и мастерство к восторгу беснующихся и хохочущих зрителей. Не смеялись только шурави, которым в назидание показывали игру настоящих мужчин, несокрушимых и непобедимых. На дне глаз этих зрителей не было ужаса, там поселилась обречённость и тоска.
Но однажды глаза зажглись…
В тот день шла пятничная вечерняя молитва. Более двухсот курсантов, командиры, охранники, в общем, практически все, кроме двенадцати часовых, находились в палатке-мечети. Четырнадцать советских военнопленных сняли часового у оружейного склада в крепости-тюрьме и, завладев оружием, забрались на её плоскую крышу.
У них была реальная возможность расстрелять безоружных молящихся, но они не сделали этого. Отвели от себя мысль о мщении и стали стрелять в воздух, чтобы привлечь внимание властей Пакистана. Они хотели, чтобы в советском посольстве узнали от пакистанцев, что в Бадабере находятся советские военнопленные.
К лагерю были стянуты пакистанские войска, велись переговоры, безуспешные и трагически закончившиеся шквальным артиллерийским обстрелом. А в нижней части здания находился целый арсенал… Взрыв был ужасной силы, всё вокруг превратилось в руины, усеянные кусками человеческих тел.
В живых из восставших осталось трое, которые укрылись в подвале вблизи крепости. Когда бой закончился, их вытащили и заставили собирать руки, ноги, пальцы, головы… и сваливать за палатку-мечеть, за свалку, в ров. Заметали следы, торопились. А на следующий день перевели в другой лагерь.
Лишь через семь лет, когда к власти в Афганистане пришли моджахеды, им предложили сделать выбор. Двое остались за границей, один вернулся в Россию.
Годы рабства и немного часов свободы. Быть на высоте положения в прямом и переносном смысле: вооружённые бывшие рабы и безоружные мучители… И не отомстить… Это их выбор, их Судьба.
* * *
Ростислав Алексеевич Борачёв нашёл того, кто вернулся в Россию, и попросил рассказать о своём младшем брате. Мол, по крохам собирал информацию и, в конце концов, вышел на лагерь. Представился журналистом, показал фотографию брата, но выживший упорно повторял, что ему тяжело вспоминать, да и голова уже работает с отказами.
Тогда Борачёв сказал по-узбекски:
— У нас с братом — одна мать. Когда младший пропал без вести, я учился в Москве, она жила одна в Ташкенте. К ней пришли люди и сказали, чтобы она призналась, что знает, где её сын. Он — дезертир и обязательно должен прийти домой. «Мы устроим засаду. Лучше сознайся». Так они сказали и ушли. А у матери отнялись ноги…
Бывший узник произнёс:
— Эти люди хуже тех. Я — узбек, с детства читал Коран. И я знаю, что шайтан силён. Он может превратить даже мусульманина в презренного шакала. А шакала надо убить.
Твой брат был обезглавленным козлом, и мучился он недолго. Сыграть в бозкаши в память убитого сына одному из начальников посоветовал преданный слуга Аллаха. Он был инструктором, но любил присутствовать при наказаниях и пытках. Особенно на показательных, когда нас всех заставляли смотреть. Он рассказывал, как сделать так, чтобы провинившийся мучился дольше… Шайтан… И я его видел вот так, как тебя. Его звали Сайид.
…После долгих поисков и с помощью высокопоставленного друга детства, подполковник Борачёв вычислил майора Сайида Вахида.
Через два месяца по возвращении Михалыча и Леры, она переводила любезное письмо от Сайида. В самых изысканных выражениях он благодарил Аллаха за полученное удовольствие от встречи, восхищение от солидности фирмы, возглавляемой Михалычем, и мудростью, исходящей от каждого листа присланных документов. В конце письма с примерно той же велеречивостью — Михалыч буквально слышал его сладкий голос — была приписана просьба о возможности приехать в гости.
Борачёв дал добро, а после того, как по скайпу пришли дата и номер рейса, взял отпуск на несколько дней и вылетел в Москву.
… В Шереметьево-2 в зале прибытия к Сайиду Вахиду подошёл человек с неброской внешностью и на понятном английском представился партнёром Михалыча по бизнесу, извинился, что тот не смог сам встретить, — очень важное непредвиденное совещание, никак нельзя было не присутствовать. — Почему не предупредил, что встретит в Москве? Так хотел устроить сюрприз. — Узнал вас легко, потому что вот фото ваше с Михалычем, Лерой и Джамалом. Можете называть меня Ростислав. У меня здесь машина, привезу в Домодедово с беседой, если захотите. Как говорят на вашем родном Востоке: брошу лестницу на дорогу.
…Они не доехали совсем немного до съезда с основной трассы, когда Ростислав применил фонарь-электрошокер и профессионально точно нажал на сонную артерию Сайида.
…В это место допускались избранные, а знали о нём немногие. Сайид пришёл в себя, сидя на стуле с высокой спинкой, ножки которого вмонтированы в каменный пол. Комната, нет, скорее, бетонный мешок, на стенах и на потолке — какие-то блоки.
Лоб Сайида прихвачен обручем к спинке стула, руки связаны за ней, конец верёвки уходит к потолку, на щиколотках — мокрые кожаные браслеты, от них отходят к противоположным стенам натянутые тонкие канаты.
Сердце Сайида билось ровно, он внимательно смотрел на Ростислава, сидящего напротив за столом. Ростислав встал молча, подошёл к Сайиду и поднёс к его губам трубочку с гофрой, торчащей из стакана с водой. Потом поставил его на стол и направился к щитку на стене, нажал две кнопки. Ноги Сайида стали медленно раздвигаться, растягиваясь в шпагат, он был вынужден изогнуться, оторвавшись от сидения, одновременно руки поднимались сзади вверх, выворачиваясь в плечах. В этой позе тело замерло, истошный крик боли вырвался изо рта. Исподлобья Сайид видел невозмутимое лицо Ростислава, усевшегося напротив на табурет с миниатюрным пультом в руке.
— Я хочу писать.
— Не стесняйся. Извини, памперсов нет.
— Чего ты хочешь?
— Убить шайтана.
— Ты сумасшедший?
— Я не более безумен, чем ты, майор Сайид Вахид. Не вздрагивай. Да¸ я знаю твоё звание, хотя ты и не представлялся Михалычу.
— У тебя будут неприятности. Это же международный скандал.
— Брось. Умерь гордыню. Что ты о себе возомнил? Ты — обычный убийца, фанатик, которому нравится убивать и смотреть, как мучают жертву.
— Какие жертвы? Кого я убил? Я, клянусь Аллахом, никого не убивал.
— Может быть. Этого я достоверно не знаю. Но мне точно известно, что ты помогал выбрать подходящие жертвы для бозкаши и наслаждался «красными тюльпанами».
Ты получал удовольствие от мучений неверных, истинный мусульманин. Но я не собираюсь мстить тебе за то, что ты веришь в Аллаха. Нет, оставим измерение глубины твоей веры и исполнение предписаний на его суд. Я убью тебя, когда нестерпимые муки и беспримерный безудержный страх лишит тебя воли и превратит в ничтожество. Чтобы ты сдох, почувствовав себя дерьмом, отстойной гнусью.
Ростислав нажал на кнопку на пульте. Ноги Сайида стали разъезжаться ещё шире, и он завопил:
— Отпусти меня! Отпусти! Молю.
— Ну, что ты. Я только начал. Те, обречённые, не молили. Они сами ложились на спину, не живые люди, а мёртвые козлы. И потом только выли, как животные. Вот какого превращения я жду от тебя. Вот это я называю настоящей местью.
— Ты псих! Тебе не уйти от наказания. Но… подумай! Тебя посадят из-за того, что ты поддался чувству мести за тех, кого никогда не видел. Или, может, ты скажешь, что жаждешь справедливости и что тебе не спится, пока на свете живёт такая сволочь, как я? Чепуха! Прикинь, твоя свобода против моей ничтожной жизни.
— Ты прав. Я жажду не справедливости, а мести. О справедливости поговорим, если ты воскресишь тех, обречённых. Поэтому я исполню то, что задумал и останусь безнаказанным. Ты не удостоишься смерти от кровавой раны от пули или ножа, как благородный мужчина, а сдохнешь от подлой удавки. Тебя найдут обоссанным и обосранным на дороге. Убийцу обнаружат быстро. Им окажется, ну, скажем, таксист, который позарился на твои доллары. Теперь ты понял, в какое дерьмо ты превратишься?
Искорёженное тело дёрнулось, раздался хруст костей, и неистовый вой обозначил время начала подлинной мести.
…Преступника арестовали практически сразу после обнаружения трупа в придорожных кустах. Им оказался таксист, совершивший убийство из корыстных побуждений.
