Евгения Матыкова родилась в 1986 в Рязанской области.
Училась в МГТУ им. Баумана, в 2020 году окончила магистратуру ВШЭ «Литературное мастерство». Публиковалась в сборнике рассказов издательства «Эксмо», журнале «Новая Юность». Автор телеграмм-канала @500words — книжного блога с обзорами и рецензиями на художественные книги.
Лауреат премии им. Паустовского «Золотая роза», шортлистер первого сезона конкурса «Две ладони» (2020), организованного Литературным порталом Textura.
В банке
Леонид проснулся, открыл глаза — из прикрытого короткой шторкой окна на пол вываливалось, растекалось как подоспевшее тесто яркое солнце. С этим весенним солнцем в квартиру ломилась жизнь и сильно раздражала — своей новизной, нарядностью, бесцеремонностью. Не в силах справиться с нарастающим озлоблением, Леонид решил покончить с этим солнцем, с этой жизнью. Но покончить изящно и поэтично — Леонид решил стать бессмертным.
Леонид прошёл в ванную и умылся прохладной водой. В зеркале, веснушчатом от зубной пасты, рассмотрел своё состаренное, небритое, заспанное лицо. Делать вот это тело бессмертным расхотелось — болит спина, зубы почти выпали, плохое зрение, артрит, мигрени в каждую дождливую погоду. Пожалуй, пусть с телом разбираются другие. С душой тоже вроде бы понятно — она и так бессмертна. Не то что бы Леонид был очень религиозным, но носил крестик, ел куличи на Пасху и поздравлял всех с Рождеством — вот и все атрибуты веры, но знание о поджидающей вечности было каким-то фундаментальным, нерушимым, непоколебимым. Хотя, часто думал Леонид, и бессмертие души — всё-таки вещь обидная. Что ж получается — живёшь, выживаешь, то бедность, то дефицит, то ремонт, то дети болеют, то болезни, теперь ещё и старость, а после смерти — на тебе — за все поступки отвечать придётся. Клин клином вышибают. Захочешь победить жизнь — обрети бессмертие.
Леонид вытер лицо шершавым как мозолистая кожа полотенцем, пошёл на кухню и сделал себе горячий, обжигающий чай.
Горячий чай обжигал, оставлял во рту рыхлое послевкусие, требовал причмокивания. Рассматривая тёмно-коричневую жидкость, Леонид строил планы. Первое — ему нужна трёхлитровая пустая банка и крышка для консервации. Да, самая обычная вполне подойдёт. Жизнь — это невидимая связь между бессмертной душой и смертным телом. Эту связь нужно нащупать, выхватить, заблокировать и запереть. Банка вполне подойдёт. Он отставил чай на стол, пошарил в ящиках и полках кухни, погремел посудой, ящиками и бутылками — не нашёл ничего подходящего. Глянул на подоконник с одиноким пузатым кактусом, постучал по керамическому горшку — не годится. Зашёл в ванную, посмотрел в шкафчиках. Банки не было. Вернулся на кухню, с досады полил кактус.
Банка могла бы быть на балконе — Леонид искал и там, но попытки остались безуспешными. Только колени сильнее разболелись от того, что приходилось ползать на карачках.
Ну что, Кощей Бессмертный, наползался? — сказал сам себе Леонид голосом жены. Бессмертия захотел, как же. Отдышавшись сидя на кровати, Леонид на минуту задумался — зачем ему вообще эта банка, этот эксперимент, зачем ему бессмертие? Но поветрие сомнения резко смылось — солнце забралось выше, светило ярче, за окном пели птицы. «Решил — делай», — сказал сам себе Леонид голосом своего отца. Леонид переоделся, чтобы выйти на улицу.
Уже стоя в коридоре, одетый и обутый, Леонид понял, что потерял ключи. Обыскал коридор, по два раза просмотрел ящики и коробки, заглянул даже в убранные зимние ботинки. Разулся, обыскал спальню, зал, кухню. Заглянул в корзину с грязным бельём. Проверил все карманы брюк, выдвинул ящик с вещами жены, но закрыл — побоялся навести бардак. Разулся. Повторил всё в той же последовательности. Ключей нет. Вспотевший и злой, присел на диван. Попал ты, пал палыч, — снова сказал себе голосом жены. Нет тебе ни ключей, ни банки, ни надежды.
Но Леонид был непреклонный и бескомпромиссный, и так просто не отказывался от задуманного. И хотя, сидящий на диване, он походил скорее на ломанную линию, в душе он был как крепкая пружина. И эту невидимую упругую сущность, которая всегда — ВСЕГДА — со школьных лет ещё была определяющей и главной, была самой жизнью — Леонид просто ОБЯЗАН был нащупать, вытянуть из себя, сложить в банку и оставить на подоконнике. В этом и видел Леонид своё бессмертие. Как именно вытянуть пружину он обдумает потом, сейчас главное — достать стеклянную трёхлитровую банку.
Где ключи от квартиры наверняка знал сын, он как раз заходил пару недель назад. Леонид достал телефон, собрался духом и набрал нужный номер.
— Привет. Сын, где ключи от входной двери? Не помнишь, куда я мог их положить? — сразу начал Леонид. Сын на несколько искажённых секунд замолчал.
— А тебе они зачем? Ты куда-то собрался? — поинтересовался сын. — Зачем?
— Да никуда не собрался, — замешкался Леонид. — Пробки выбило, мне просто нужно электричество. Чаю не могу выпить. Включу всё и все дела. Так где ключи?
В трубке снова возникла пауза.
— Пап, ключи у меня. Давай так. В обед заеду и всё починю.
— И огурцов привези, — выпалил Леонид. Огурцы уж точно должны быть в банке. — Банку, большую. Трёхлитровую.
— Не понял — какую банку? Какие огурцы? Маринованные что ли?
— Да, как мама делала.
— Хорошо. Буду в обед, — согласился сын и отключился.
Обед, обед, обед. Под пристальным наблюдением время красовалось, кокетничало и будто дефилировало по подиуму, привлекая к себе ещё большее внимание. Леонида ломало вместе со временем — зависимость от хода минут раздражала, путала мысли и тревожила. Всё, что сумел себя заставить сделать в часы ожидания — врубить одновременно чайник, микроволновку и плиту и добиться, чтобы пробки действительно выбило.
Ближе к двум часам дня приехал сын. Спешащий, вывалил пакеты с продуктами в коридоре, не разуваясь, не пожимая руки, схватил ключи от электрощита и включил электричество. Не дожидаясь, пока отец разберёт продукты, вызвал лифт. «Ключи, ключи!» — напомнил ему Леонид. Но сын будто не слышал. Пусть у меня ещё побудут. Если что надо — звони, приеду. И после небольшой паузы — застывшей фигуры у дверей лифта, сын исчез.
Леонид закрыл входную дверь и оказался в коридоре. На полу стояли два остроухих целлофановых пакета с продуктами, в воздухе пахло разочарованием. Тяжело нагнувшись, Леонид порылся в пакетах. Хлеб, молоко, кефир, яйца, макароны, сыр, овощи, апельсины, а вот и зазвучали банки — консервная с горошком, еще одна со сладкой кукурузой, и две маленьких с такими же маленькими корнишонами. Леонид взял в руки одну небольшую, взвесил, провёл пальцем по фигурной окружности и, разочарованный, бросил их обратно в пакет.
Посидев на диване, Леонид всё же вернулся в коридор, разобрал продукты, сделал себе два бутерброда с хрустящим багетом — один с колбасой, другой с красной рыбой. Ну что ж. Кроме банки нужно было ещё разобраться с самой пружиной. Какая она, кстати? Тяжёлая или невесомая? Холодная или обжигающая? Мощная или изящная, часовая? Как достать её — усилием воли и мысли? Вымотать из себя всё подобие чувств? Выложить все воспоминания? «Надо всё продумать», — соображал Леонид, дожёвывая бутерброд с колбасой. Допустим, не бессмертие это будет, а так, бессрочное сохранение. Чтобы оставить всего себя вот здесь, на подоконнике, рядом с подгнивающим кактусом, в прозрачной банке из-под корнишонов. И пусть эта неподходящая, уродливая банка с тем, что останется от Леонида — голосом, запахом, невидимой пружиной, от которой не избавишься даже после смерти — пусть она напоминает о нём. Вот он ваш Леонид, которого оставили тут одного, вот он в банке — смотрите, разговаривайте теперь с ним, запирайте его — хаха, он сам себя уже запер, обхитрил, обманул, переиграл.
Оставили его в коробке, банке, заперли в квартире, так и не выйдет от больше из этой банки НИКОГДА.
То ли после колбасы, то ли после мыслей о собственном торжестве, Леониду как-то существенно полегчало. Он приободрился и пошёл в спальню обдумывать своё будущее, которое на вечность должно стать прошлым. В коридоре он остановился, достал банку с огурцами, открыл и захрустел одним из них.
В спальне Леонид неожиданно вздремнул пару часов, а когда проснулся — день уже потускнел, квартира посерела, а одиночество стало почти осязаемым. Леонид включил телевизор. Жизнь побеждает смерть, день побеждает ночь, свет побеждает тьму, а быт побеждает высший замысел. Но расслабиться перед экраном не получалось. Мысли роились, шуршали, иногда громко лопались, когда вновь возникал голос жены «Кощеюшка ты мой, кощеюшка». Не выдержав издевательского внутреннего напора, Леонид выключил телевизор.
Невозможно. Это невозможно. Сидеть тут одному, в этой банке, целую вечность. Пытка, кошмар, разрушительный эксперимент. Не выйти, не поговорить, не подышать. Три минуты для обмена продуктами! Две минуты на разговор по телефону! Издеваются, глумятся, насмехаются надо мной! Заперли, оставили одного и — забыли! А я им — я жил ради них, любил, работал, старел! Квартиру купил, на море возил — да чего только не было. И что же в итоге — один, в темноте, в бессилии. Неблагодарность. Несправедливость. Напраслина. Вся жизнь — напраслина. Бессмысленная и бестолковая. Мысли вдруг затихли, омываясь грустью. Леонид закрыл глаза, а когда открыл — чётко увидел, как стены вдруг округляются, мебель выстраивается в плотную дугу и сливается в единый ровный ряд. Как окно спальни становится выпуклым, а потолок вытягивается, сужается, плотнеет и темнеет. Леонид встал и оглянулся. Он прикоснулся к стене, где висел телевизор — она стала гладкой, скрипучей, полупрозрачной. Стекло! Всю мебель будто заламинировали, упаковали в стекло. Леонид прошёлся вдоль круглой стены, рассматривая своё отражение и квартиру, которая стала похожа на голограмму, нарисованную 3Д-модель. Он всматривался в своё изумлённое лицо, не испытывая ни страха, ни ужаса. Он поднял голову и увидел над собой сужающее горло банки, плотно завинченное крышкой. Он заглянул в окно и заметил огромный кактус, такой же, как у него на подоконнике. А за кактусом был обычный городской пейзаж — старые пятиэтажки с торчащими антеннами, небо в растекающемся красном закате и детскую площадку. Настоящей в комнате осталась только кровать и тумбочка. Леонид рассмеялся. Вот оно как всё просто оказалось. Однако ж у него получилось! Смотрите, на что способен Леонид Сергеевич Ткачёв, инженер-строитель на пенсии! А, выкусили! А вот я каков!
«Позвонить жене», — скомандовал сам себе Леонид. Срочно позвонить. Она должна знать! Он порыскал в тумбочке, и нашёл телефон. Дрожащей рукой нашёл жену в контактах и позвонил. Ура, шли гудки.
— Алло, — ответила жена. — Ну что, кощеюшка, как ты там, взаперти? Покушал? Макароны хоть себе варишь?
— Я банке, Лиля, я в банке! — начал орать Леонид. — Стеклянные стены, круглые! Вместо люстры — крышка! Кактус большой стал!
— Ты там, дыши, Лёня, вдох, выдох. Медленно, не торопись. Можешь? — аккуратно спросила жена.
— Дышать? — Леонид сделал два больших вдоха. — Дышать могу.
— Давление мерил? Голова не кружится?
Леонид понял, к чему клонит жена. Он обиженно буркнул, вздохнул — дышит, значит, живой. Снова огляделся — комната стала обычной — квадратной, реальной, настоящей. Потолок расширился и побелел. Мебель вернулась на место.
— Ну что ты молчишь? Голова не кружится? Может, скорую вызвать?
— Я устал, Лиля. Я так больше не могу. Ты там сидишь — с сыном, с внуками, я тут один — как в банке. Не выйти, не спастись. Сколько можно?! Чего ради я тут сижу, скажи мне?
— Лёня, ну что ты опять капризничаешь. Всего неделю один — и уже паникуешь. Всего пару недель надо потерпеть, ты же сам знаешь. Опасно из дома выходить, ну ты же сам знаешь, не маленький. У тебя сердце больное. Потерпи, посидим ещё чуть-чуть и всё будет как прежде. Приеду домой, испеку тебе пирог.
— А чего изменится через пару недель? Ну скажи, чего? Знаешь, Лиля, мне такая жизнь не нужна, я бессмертным быть не хочу, пробовал — не понравилось. Завтра же возьму и приеду к вам!
— Ну, не дури. Нам нельзя болеть, Лёня. У нас внуки, я хочу видеть, как они растут. Возьми себя в руки, пожалуйста. Карантин скоро закончится. Ты сам знаешь, что всё будет хорошо.
Пружина внутри Леонида сжалась, и он покорно согласился. Он попрощался, пообещал вести себя хорошо, никуда не выходить и ни с кем не контактировать. Остаток вечера провёл как обычно — перед телевизором и на кухне. Заснул ближе к полуночи.
Проснулся поздно — был пасмурный и спокойный день. Леонид думал, чего он хочет на самом деле — встать с постели, лежать в постели, жить вечно, умереть, заразиться вирусом, бояться вирусом, выйти из дома, или так и просидеть здесь до смерти в одиночестве. Он посмотрел на банку с огурцами, которую зачем-то притащил вчера в комнату, сел на кровати и сказал самому себе:
— Хочу блинов.
В окно вновь бесцеремонно влезла жизнь.
