Алексей Чипига — поэт, эссеист. Родился в 1986 г. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького, живет в Таганроге. Стихи публиковались в журналах «Воздух», «TextOnly», «Пролог», «Новая реальность», «Сетевая Словесность», на сайте «Полутона», эссе и критические статьи — в журнале «Лиterraтура», на сайтах «Арт-Бухта», «Textura» и др. В 2015 г. вышла книга стихов «С видом на утро», в 2017-м — «Кто-то небо приводит в окно».

Верой в бессмертную хрупкость

Есть увлекательный поворот сюжета в фильмах с детективной наполняющей: полицейские врываются в больницу или монастырь, так как под мирной кровлей нашёл пристанище опасный преступник. Медики или же монахи возмущены дерзкой выходкой, но соглашаются сотрудничать со следствием, хоть их подопечный нуждается в длительном уходе. То, что подобные сцены обходятся без участия подопечного, добавляет остроты ещё больше. Мы вдруг узнаём нечто, на первый взгляд не имеющее отношения к сюжету, а именно: предполагаемый злодей не всегда играет главную роль в своей жизни (совсем как мы) и — не лишено вероятия, что поэтому, — нужен сразу двум мирам, тем, кто заботятся и лечат и тем, кто охраняет от завершающей болезнь бесконтрольности смерти. Человек, вокруг которого ведётся дело, вот-вот попадётся в сети и однако краткий миг оживления, вмешательства в процесс оправдал его в наших глазах. Мы теперь знаем, что он беззащитен перед волей, его защищающей. Не правда ли, похоже на начало Книги Иова, где Бог и сатана ведут разговор о праведности святого страдальца? Нужно ли прервать лечение с тем, чтобы лечить других рассказом о своей уязвимости, чтобы охранять изобилие верой в его бессмертную хрупкость, — о том ведает наша любовь.

Желание славы

Слава — манящее слово. В нём слышатся аплодисменты и в то же время хвала незримому, наслаждение и соперничество, нечто более долгоиграющее, чем репутацию и более широкое и строгое, чем авторитет.  Ради славы свергают кумиров, но, добившись её, обнаруживают необычайную лёгкость, совладать с которой серьёзное испытание. Анна Ахматова, вероятно. Чувствуя эту роковую лёгкость, писала:

Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?

Конечно, сама форма тут окликает того, чьё имя не названо — Пушкина; ведь короткие стихотворные портреты друзей и недругов поэта очень напоминают ахматовское стихотворение. Здесь же мы видим портрет восхищения пушкинской тайной, мгновенного озарения, не дающего тем не менее ответа, но соединяющего лукавство с мудростью, шутку с молчанием. Такой мгновенный портрет прочитывается как реплика в разговоре; неслучайно стихотворение кончается столь легкомысленной деталью, сообщающей однако полноту поставленному в начале вопросу: в окружении милых маленьких прихотей, согретых пониманием их кратковременной прелести, присутствие славы ощущается гораздо глубже, чем среди огромных памятников. Но в таком случае стоит ли платить столь значительную, как догадывается читатель, цену за столь невинные вещи? Нельзя ли пусть и великую, но шалость позволить себе, не заплатив за неё никакой цены? У самого Пушкина есть возможность ответа на этот вопрос в стихотворении «Желание славы», датированном 1825-м годом; в нём любовник исповедуется возлюбленной в том, что слава для него означает шанс быть с нею даже в разлуке:

Я новым для меня желанием томим:
Желаю я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Все, все тебе звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.

Итак, для Пушкина слава — инструмент самоутверждения в глазах возлюбленной, он пишет о сохранении в памяти того времени, когда он был наиболее беззащитен, тогда как молва желает несокрушимости своего идола. Поистине удивительный парадокс. Слава любви, слава настоящего, когда мы можем вслед за поэтом сказать в наиболее полные свои мгновения о том, что нет грядущего, укрыта славой выдающихся деяний, как раз прокладывающих в грядущее путь. И прошлое, в котором так сильна была жажда настоящего, и настоящее, где поэт ищет всевластия молвы связаны вопросами, прозвучавшими в заветный миг:

Шепнула ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?

Слава — ответ на тревогу любви и не зря молчание сменяется желанием хвалы, тайну которой знают лишь двое. Не тот же ли ответ представляет собой трепещущее на ветру знамя? Его не опускают оттого что люди доверяют щедрости ветра, смешавшего шум перемен с молчаливым свидетельством людского единства.

Тайна вокзала

Неизвестные города встречают нас вокзалами — прибежищами непоправимого, где надежду теряют и обретают и где желание явственно отзывается жалостью. Люди здесь разделены на встречающих и провожающих, но и объединены единством своих порывов, ожиданий, смотрящих на часы. Рядом виднеются здания города, дома, в которых идёт размеренная жизнь. Рождение — первая непоправимость в жизни, которую мы жаждем и вместе с тем жалеем, что не помним его чтобы достаточно к нему подготовиться. Сожалея, мы признаём недостаточность времени на часах для мгновения, которое ждём по-настоящему, начиная расчёсывать рану, ещё больше сверяясь с расписанием, встречая поезда, едущие из незапланированной дали. Два поворота сюжета о свидетелях метаморфоз, испытавших «второе рождение» завораживают простотой: в первом герой, прошедший огонь и воду, признаётся бывшему товарищу, что он уже не тот, во втором друзья объединяются, в шутку пожурив друг друга за свою неисправимость. В первом случае перед мысленным взором предстаёт умудрённый опытом рыцарь долга, видящий безошибочность избранного пути, «переросший» прошлое, во втором — прячущие радость пребывания на земле в шутку мудрые шалопаи. Однако есть то, что объединяет подвижников с закоренелыми жизнелюбцами и это что-то зовётся сожалением. Благодаря ему мы те же, что раньше, но и другие, оно позволяет удивляться выполненному долгу и знать о том, что одна минута его перевесит. И мы просим о достаточном, передавая друг другу эстафету понимания, видя во встрече встречающих и провожающих в одном месте спасение от нужды.