Лада Миллер — прозаик, поэт. Родилась в Новгороде, с 1991 по 2002 жила в Израиле, с 2002 г. живет в Канаде. Врач-ревматолог, замужем, трое детей.

Рассказы, повести и стихи печатались в журналах «Южное сияние», «Дальний Восток», «Литературный Иерусалим», «Эмигрантская лира», «Новый Свет», интернет-журнале «ЛИTERRAТУРА» и на литературном портале Textura.

Книги: «Голос твой», «В переводе с птичьего», «Мурашки для флейты», «Заговоренные».

Лауреат премии им. Эрнеста Хемингуэя (Канада).

Си-бемоль

Дневник моих встреч

12. 04.

Сегодня я встречалась с журналистом. Он пишет обо мне статью. Мама говорит, что это может быть очень полезная статья, но я не верю. Какая может быть польза от дурацкой фразы: «Она разбегается, скручивая тело в жгут, стремительно прыгает, рассекая зеркало воды, и миллионы сверкающих брызг на долю секунду ослепляют зрителей». Во-первых, брызг быть не должно. Во-вторых, тело я не скручиваю, а в-третьих, зрители приходят очень редко, ведь прыжки в воду далеко не самый популярный в Канаде вид спорта.

Когда журналист сказал, что для статьи обязательно нужна фотография (я видите ли очень фотогенична и похожа на какую-то Вертинскую из кинофильма «Алые паруса»), я вообще перестала ему верить. И зачем взрослые так любят врать. На самом деле я ужасно некрасива, и все это знают, только вслух не говорят, и мама, и папа, и одноклассники. У меня худое лицо, острые скулы и отвратительные зеленые глаза. А волосы! Вечно спутанные кудряшки, да еще темно-рыжие.

Вот если бы я была блондинкой с прозрачными глазами, как Зелински, или брюнеткой с гладкой челкой, как Тю Вань. Правда ныряют они немного хуже, чем я, но ведь жизнь — это не только вышка. Хотя иногда мне кажется, кроме вышки и воды на свете и нет ничего, что я никогда не спущусь вниз, так и буду стоять на самом верху, вцепившись руками в холодные поручни и заглядывая в синий глаз бассейна.

Если бы я могла повернуться и пройти по ступеням вниз, а не прыгать в пугающую пустоту, глотая воздух и, обжигая лицо, с отвращением ожидая первого прикосновения ненавистной воды.

Я пожала плечами и сказала, что не смотрю телевизор.

Он предложил прочитать книгу «Алые паруса», но я ответила, что у меня нет на это времени. Потом у него возникла глупейшая идея назвать статью «Бегущая по волнам», на что я резонно заметила, что в бассейне нет волн. Он как-то странно посмотрел на меня, и наконец прекратил свои расспросы. Сказал, что остальное спросит у мамы. И правильно, мама обо всем знает лучше меня. И вообще, она, по-моему, идеал. Если бы я была похожа на нее… Но я похожа на бабушку, папину маму, а про нее в нашей семье говорят «неудачница». Бабушка живет в Израиле, в доме престарелых.  Родители называют его санаторием, но я была там один раз — это никакой не санаторий, в санатории так плохо не пахнет. А бабушку я не узнала — она была слишком худая, с обвисшими морщинами на лице и все время плакала. Мы приехали сказать ей, что уезжаем в Канаду. Не думаю, чтобы она поняла. Откуда она знает, что это такое — Канада, если всю жизнь прожила в своем Саратове, преподавала в консерватории, и кроме «си-бемолей», как говорит моя мама, ничем не интересовалась. Я не знаю, что такое «си-бемоль», но не думаю, что что-нибудь полезное. У нас даже поговорка семейная завелась: «Ну ты и си-бемоль» — про человека, который полный болван, жизни не понимает, или там оконфузился.

Когда бабушка попала в Израиль (мы ее взяли с собой, хотя мама и говорила потихоньку, что это была крупная ошибка), то она сначала просто расцвела, влюбилась в свой Израиль, даже записалась в группу пенсионеров, чтобы учить иврит. Потом родился Эдгар, и она перестала выходить из дома, потому что надо было нянчиться с малышом. Меня никто не заставлял с ним гулять, как соседских девчонок с их братьями, потому что я тогда начала заниматься спортом, и мама говорила, что у меня есть будущее. Я и с подружками не гуляла, да и подруги куда-то пропали, я проводила в бассейне очень много времени, даже школа у меня была спортивная и, надо сказать, уроками нас особо не нагружали, все что я помню из последних лет в Израиле — это тренировки и соревнования. Пару раз мы ездили заграницу — в Италию, Испанию, но сами страны или какие-нибудь города или там музеи, мы не видели. Аэропорт — гостиница — бассейн, гостиница — бассейн — аэропорт. А бассейны везде одинаковые.

Потом мы засобирались в Канаду и очень быстро собрались, я даже не успела с тренером и девчонками попрощаться, а бабушку за месяц до отъезда переселили в «санаторий».

В Канаде, оказывается, меня уже ждали, мама списалась с одним спортивным клубом, перечислила мои награды и уже через три дня после нашего приезда у меня начались тренировки, тренировки, тренировки.

А журналист — дурак. И статья его дурацкая. В конце концов он назвал ее «Наша Надежда». Допустим.

22.05.

Вчера к нам приходила мадам Дюван. Эдгар называет ее мадам Диван. На самом деле ее зовут Наталья Петровна, она приехала из России восемь лет назад, но говорит, что стала забывать русский, а по-моему — выделывается. Ее дочка Полина со мной в одной команде. Считается, что мы дружим семьями, но на самом деле они к нам приходят в гости уже в третий раз, а мы у них не были ни разу. Папа у них местный, толстый и абсолютно лысый — я его видела один раз на соревновании, он зевал и почесывался, а на вышку почти не смотрел. Потом мама сказала, что Полина — не его дочь. Мне все равно. Полину я терпеть не могу, в прошлом году в личном зачете она заняла второе место в Канаде и с тех пор задается. И напрасно они к нам приходят. Мама каждый раз старается — накрывает стол, как перед приходом королевы, и слишком много улыбается, как будто ужасно рада их приходу. Вот уж не думаю. Сначала они долго едят, а потом заводят скучные разговоры про каких-то спонсоров. В Израиле я о таких не слышала. Мама объяснила мне, что это такой человек, который готов вложить в меня деньги, потому что наш вид спорта слишком дорогой и даже на соревнования приходится ездить за свои деньги. Я представила, что иду с незнакомым дядькой в магазин, а он покупает мне там купальник, спортивные штаны и кроссовки. Не совсем понятно, почему он готов тратить на меня свои деньги, и как мы будем потом с ним расплачиваться? Моими медалями? Или в газету про него напишут? «Добрый господин Н. потратил все свои сбережения на закупку спортивного инвентаря для юной ныряльщицы».

Или что-то в этом роде. По-моему, глупо.

13. 06.

У меня появился спонсор. Вернее, «наклевывается», как сказала мама. Вчера он долго сидел у нас дома и мучил свои уши нашим ломаным английским. Долго разглядывал меня и зачем-то ущипнул за щеку.  От него пахло луком, а один носок с дыркой.  Не думаю, что у него много денег. Но мама сказала «удачное знакомство», а она еще ни разу не ошибалась. Случайные люди к нам никогда не приходят, все хоть чем-нибудь, но бывают полезны. Проверено.

Когда я заявила Полине, что у меня будет спонсор, она гадко рассмеялась. Я догадалась почему. Мне стало противно, и я пнула ее ногой. Пусть знает.

23. 07.

Ехала в метро и засыпала от усталости. Через месяц чемпионат страны и готовят нас зверски. Учеба пошла побоку, но мне все равно, мама говорит, что я связала свое будущее со спортом и науки мне ни к чему, и я улыбаюсь ей в ответ. Улыбаюсь — сама не знаю почему, на самом деле в последнее время мне бывает очень грустно, как будто я снова уезжаю из Израиля, особенно, когда я устаю вот как сегодня. Иногда мне хочется сходить с кем-нибудь в кино, или просто подержаться за руки, а мама говорит, что это гормоны, и что я должна думать только о победах, а не тратить свое время на девчачьи глупости. И я думаю о победах, они мне даже снятся. Я засыпаю, прислонившись лбом к прохладному окну. И снова вижу вчерашний сон.

Я поднимаюсь по ступеням. Сегодня их слишком много. Как кружится голова! Я очень устала. Очень-очень. Внизу раскачивается голубое дно. Вот я стою на самом краю и смотрю на трибуны. Мама хмурит брови, ее губы шевелятся, и я понимаю, что она чем-то недовольна. Она недовольна мной, и единственный способ заставить ее улыбнуться — это прыгнуть так, как надо, а вернее, еще лучше. Но я понимаю, что слишком устала, и все что могу — это сделать шаг вперед и тяжелым глупым «солдатиком» продырявить воду. И вот я уже лечу, захватывая губами влажный воздух и боясь взглянуть на трибуны. Но страшнее всего — последний кадр, перед погружением. О, как я ненавижу эту воду! Но воды нет. Воды нет! Нет воды.

Я просыпаюсь, как от толчка. На лбу холодный пот, а в ушах звук глухого удара.

В вагон заходят несколько ребят — мальчики и девочки в немыслимо коротких маечках и с серебряными колечками во всяких местах. Они громко разговаривают и с вызовом поглядывают по сторонам. Один мальчишка, нахально улыбаясь, подмигивает мне. На следующей станции они высыпают из вагона, как сухие горошины — с хохотом и треском. Мальчишка еще раз оглядывается на меня и показывает язык. В языке у него поблескивает серебряное колечко, и я смотрю ему вслед и мучительно раздумываю, не мешает ли оно целоваться. Я редко целуюсь. Мама с гордостью рассказывает всем знакомым, что с детства редко ласкала меня, чтобы не изнежить; папа любит только своего Эдгара, а мальчики меня избегают. Когда я только пришла в свой новый класс, один начал было приставать ко мне и даже пригласил в кино, но у меня нет времени на эти глупости, по крайней мере так сказала бы мама, а сама я не могу точно сказать, чего же мне хочется на самом деле.

Поезд тронулся. Мальчишка обнял за плечи белобрысую дылду, и скрылся в своей собственной жизни, которая лишь на миг пересеклась с моей. Удивительно, как много у некоторых свободного времени, и как бездумно они его тратят. Как беспечно они знакомятся и расстаются. У меня никогда не было подруг, мама говорит, что подруга обязательно предаст, и что лишь она — навсегда моя лучшая подруга. Мне приятно. Но иногда я задумываюсь, как могла бы предать меня моя подруга, и сердце сладко ноет.

Я снова прислоняюсь к окну, я хочу вернуться в свой сон. Вижу себя все на той же вышке, и заставляю сгруппироваться. Я смутно припоминаю, что внизу что-то не так, но не могу сосредоточиться и вспомнить точно — что. Складываю ладони «лодочкой» и, уже не смотря на трибуны, вижу каким-то внутренним зрением, что мама довольна и улыбается. И я улыбаюсь в ответ. Прыжок получается чистый и высокий, тело действительно напоминает скрученный жгут, который быстро распрямляется, содрогаясь от встречных потоков воздуха. И тут я вспоминаю, что в бассейне по необъяснимой причине нет воды, и улыбаюсь еще шире. Я всегда ненавидела воду, предполагая, что ее вязкий студень способен обезобразить любой даже самый совершенный прыжок. Но сегодня я не имею права на ошибку. Слишком много поставлено на карту.

Новый тренер, новый спонсор, новая страна. Мама улыбается. Все смотрят на меня. И ждут чуда.

Сегодня — мне не нужна вода, сегодня мой прыжок будет совершенен, потому что я должна победить.

Иначе — просто си-бемоль получается.