Лев Наумов: «Самые замечательные вещи в жизни происходят по чистой случайности»
Одним из главных литературных событий этого лета стал новый проект писателя Льва Наумова и немецкого писателя Томаса Подхостника «Читая с листа бумаги», осуществлённый при поддержке Гёте-института. Это проект-тандем двух писателей из Санкт-Петербурга и Лейпцига соответственно. На Youtube уже выложены три серии, в рамках которых писатели прочитали свои произведения в формате оригинального видеоперформанса, а также рассказали об опыте самоизоляции, поделились взглядами на творчество и литературу во время пандемии. Появление проекта стало дополнительным поводом для нашего портала встретиться со Львом Наумовым и задать новые вопросы — в том числе об Александре Башлачёве, русском рэпе и самых ярких новинках издательства «Выргород». Но этим эксклюзивное интервью Наумова для «Textura», конечно, не ограничилось. Беседовал Николай Милешкин.
— Лев, расскажи, пожалуйста, о проекте «Читая с листа бумаги». В чём его интерес и уникальность?
— Должен сказать, что тут сошлось многое. Авторы всегда ищут новые средства для коммуникации с читателем, и видеоформат в этом отношении часто представляется особенно перспективным. Более того, условия пандемии толкнули большинство писателей, практикующих публичные выступления, задуматься о том, что можно делать удалённо. На фоне всего этого нам с моим другом, немецким литератором Томасом Подхостником, поступило предложение от петербургского Гёте-института принять участие в их новом видеожурнале «Kulturcafé». Так родился проект «Читая с листа бумаги».
Институт дал нам полную свободу самореализации, не диктуя ничего. Однако было, в общем, очевидно, что нужно как-то обыграть и обосновать исполнение собственных произведений. Замечу, кстати, что в Германии институт публичных литературных чтений и перформансов развит достаточно широко. Более того, они могут худо-бедно прокормить автора. Мы долго думали, как совместить в одном видео двух разных писателей с разными произведениями на разных языках. Это был вопрос, с одной стороны — концепции, а с другой — монтажа. Обсудили несколько идей и остановились на варианте, предложенном Томасом, с листом бумаги, многократно перелетающим из Лейпцига в Петербург, — от него ко мне — и обратно.
Всего получилось три серии. В первых двух мы читаем свои тексты. Я — рассказы «Магазин Фортуны» из книги «Шёпот забытых букв» и «Гипотеза Дедала» из одноимённой книги. Томас — отрывки из книг «Ты — мужчина» и «Под камнями». В третьей серии мы отвечаем на вопросы Гёте-института.
Но, знаешь, мне кажется, что важно отметить, почему участие в проекте предложили именно нам. Это связано с тем, что Томас в прошлом году приезжал в Петербург в рамках программы культурного обмена «DIALOG-19», которую запустил Гёте-институт. Мы с ним участвовали во множестве совместных мероприятий и даже затеяли один книжный проект. А всё это, в свою очередь, произошло потому, что в позапрошлом году мы с Томасом познакомились в доме писателей и переводчиков в Вентспилсе, одной из моих любимых арт-резиденций.
На самом деле роль таких институций в нашей стране, мне кажется, почти не обсуждается и не учитывается. Писательство, на самом деле, не такая уж архаичная и традиционная профессия, как принято думать. На литературу и литературный процесс влияет множество достаточно сиюминутных, но мощных внешних факторов внехудожественного толка. Скажем, золотой век русской литературы, во многом, состоялся благодаря жалованной дворянской грамоте, о чём вряд ли услышишь в школе. Дворян освободили от обязанности служить. Многие спились, многие поубивали друг друга на дуэлях, многие сошли с ума от безделья, но некоторые стали великими русскими писателями и повели за собой легионы других.
Безумное XX столетие сделало вопросы самоидентификации как нельзя более актуальными. Иным литераторам потребовалось какое-то доказательство, обоснование собственной творческой деятельности. Кому-то оно было нужно в глазах общества, кому-то — в своих собственных. Как им было понять, писатели они или нет? В этом отношении существенную роль сыграла статья о тунеядстве. Парадокс: она поставила авторов вне закона, но легитимизировала их положение.
Позитивные и негативные последствия мы сейчас обсуждать не будем, но, очевидно, такие вещи культивировали литературный процесс. И сейчас похожую роль играют арт-резиденции, и в этом отношении мы пока всё ещё живём в благословенное время.
— А что такое арт-резиденции и как они работают?
— Это такие места, куда творческие люди из разных стран — не только писатели и поэты — могут приезжать, жить и работать. Подобных организаций тысячи по всему миру. Они функционируют на совершенно разных условиях и, в свою очередь, предлагают разные условия резидентам. Где-то принимают только признанных авторов, где-то новичков. Куда-то можно приехать на неделю, куда-то хоть на полгода. Кому-то надо платить за постой, кто-то сам платит стипендии или кормит. Какие-то резиденции обеспечивают тебе тотальный творческий покой и сосредоточенность, в других непременным условием является участие в регулярных официальных мероприятиях. Всё очень разнится. Но важно другое: в нашей стране их катастрофически мало. Скажу тебе, что когда в 2018 году, находясь в Вентспилсе, мы с Томасом обсуждали возможность его приезда в Петербург, я сказал, что, насколько мне известно, в нашем городе работающая резиденция только одна, при арт-центре «Пушкинская, 10». Это в Петербурге-то! Примечательно, что спустя год он именно в ней и жил.
— Ты сказал, что писательство — не такая уж традиционная профессия. А в чём ещё это выражается?
— Предлагаю даже не затрагивать тему того, что стучать по клавишам ноутбука — не то же самое, что скрипеть пером при свечах. Очевидно, что по сравнению, скажем, с XIX веком жизнь изменилась слишком сильно, чтобы это было резонно обсуждать. Множество ремёсел исчезло, ещё больше появилось. Какие-то сохранились с тех пор, но профессия и, я бы сказал, возможности писателя изменились существеннее, чем это может показаться при беглом взгляде со стороны. Это, безусловно, требует обстоятельного разговора. Не хочу прозвучать банально, но чего стоит хотя бы интернет. Я даже не о том, к какому колоссу источников и текстов мы можем прикоснуться с его помощью. Давай взглянем на это иначе…
Не далее как сегодня утром я читал, как Чехов ездил по деревням и городам, записывая подлинные сюжеты из жизней людей. Социальные сети в любой момент позволяют нам посмотреть, что сейчас, месяц или год назад видела своими глазами домохозяйка из Монтевидео или проследить годы жизни владельца автосервиса в Среднеколымске, если он там есть, — это крохотный город в Якутии с мамонтом на гербе. Коль скоро потребуется для произведения, можно посмотреть, как люди говорят, что у них происходит. Мы будто бы подключены к огромному количеству судеб. То, что от жизни едва ли не каждого человека остаётся прорва информации в сети, имеет массу в том числе и творческих последствий.
Знаешь, я однажды совершенно случайно попал на некую страницу сервиса вроде «Ответы@Mail.ru», где люди задают вопросы, и их обсуждает сообщество. Я искал в Google кое-что, связанное с одним фразеологизмом. Тем не менее, оказался на странице некой девушки, которая о русском языке имела, видимо, весьма далёкое представление. Её вопрос состоял из грамматических и пунктуационных ошибок. Это тоже важно: интернет часто приводит нас не туда, куда мы хотим, а туда, куда нам нужно. Но не суть. Она спрашивала, как ей поступить: много лет встречается с одним парнем, а думает всё время о другом. Первый живёт с ней в одном городе и звонит пару раз в неделю, уделяет мало внимания. Второй живёт в сотнях километров, но всё время шлёт цветы и готов приехать в любую минуту. Безотносительно грамотности, это было очень искренне. У меня не осталось сомнений: она реально не знает, что делать. Советы, которые ей давали, — тема отдельная, опустим её. Так или иначе, мне стало интересно, что она ещё спрашивала, я нажал на вымышленное имя девушки и обомлел. Упомянутому вопросу было шесть лет. Раньше её интересовало, как решить задачу по алгебре, что надеть на выпускной вечер в школе и нормально ли это, если ничего не чувствуешь при поцелуе. Но куда более примечательные вопросы возникли позже. Стало ясно, что она выбрала второго. Её интересовало, насколько сложно переехать в другой город, кто должен платить за квартиру, что делать, если не складываются отношения со свекровью, если муж изменил, если обещал не изменять, но снова изменил, если секса с ним не было полгода, если после рождения сына вы и видеть-то друг друга не можете. Был даже вопрос про странные выделения из половых органов — это тоже примечательно: многие могут спросить у интернета то, что не спросят у мамы. В общем, в этой череде из двадцати пяти вопросов возникла, яркая, трагическая судьба, совершенно честная, полная прямой речи и удивительных невыдуманных деталей. Ты не представляешь, сколько я думал об этой девочке… женщине впоследствии. Жива ли она? Жив ли её ребёнок? Там были основания для волнения по этому поводу. Кроме того, она ничего не писала три года.
Безусловно, то, что интернет даёт такие возможности, имеет для огромное значение для литературы. Этические аспекты я не обсуждаю, но это часть правил гигиены XXI века: следует понимать, что написанное в публичном сегменте сети может прочитать кто угодно. В том числе и писатель.
Опять же, я лишь коснулся огромной темы новых возможностей, которые наше время даёт литературе, об этом можно говорить слишком долго.
— Ты являешься автором четырёх книг об Александре Башлачеве, ключевой фигуре отечественного рока и признанном поэте. Известно об особом значении слова в России, в том числе и для наших рок-музыкантов. Каких «поэтов-рокеров», кроме Башлачева, ты бы назвал как самых талантливых? Можно ли говорить об отдельном культурологическом явлении под названием «русская рок-поэзия»?
— Тут, мне кажется, сомнений быть уже не может. Какое-то время назад сами авторы отстаивали своё «право на рок» — помнишь, была такая песня у группы «Зоопарк». Отстояли. Потом их произведения отстаивали право считаться феноменами словесности. Принимая во внимание количество книжных изданий, защищённых диссертаций, филологических исследований и читательский интерес, — это тоже удалось.
Что касается «самых талантливых», тут вопрос, безусловно, дискуссионный. Знаем ли мы, в действительности, что такое талант? Меня в этом смысле интересуют, скажем, Егор Летов, Янка Дягилева, Илья Кормильцев, Борис Усов, Александр Непомнящий, Веня Д’ркин. И это список вовсе не полный, а совершенно спонтанный. Однако, видишь ли, рок — это всё-таки такой «индивидуальный проект» и особая субкультура. Потому, скажем, в том же ряду я бы обязательно вспомнил Сергея Курёхина, хотя поэтом его не назовёшь. Аналогично, Пётр Мамонов меня привлекает далеко не только «словом». Разумеется, мне важны многие тексты Бориса Гребенщикова и Юрия Шевчука. Этот список слишком легко начать, но трудно закончить.
— Известно, что Россия — страна логоцентричная, и для многих отечественных рэперов текст является важной составляющей творчества. Следишь ли ты за этой культурой, и если да, кто из исполнителей тебе кажется наиболее интересным?
— Я не могу сказать, что слежу за этим, но, в силу специфики деятельности, оказываюсь посвящённым до некоторой степени. И этот вопрос, в отличие от предыдущего, для меня довольно прост. Ответ — Оксимирон. Мне кажется, что более никто из русских рэперов не уделяет такого внимания работе с языком. Это не значит, что остальные хуже, просто они больше думают о чём-то другом — о «флоу», о ритме, о позиции, о политике, о своей субкультурной эстетике, о деньгах. Но не о языке. Однако, подчеркну ещё раз, внимательно я не слежу.
— Хочу вернуться к Башлачёву. Что послужило первичным толчком к тому, что ты много лет своей жизни потратил на скрупулёзное изучение биографии и текстов этого человека?
— Должен признать, что, как и многие другие самые замечательные вещи в жизни, это произошло совершенно неожиданно. Можно сказать, по чистой случайности. Впервые я услышал его песни в туристическом походе — один парень, который ходил с нами, иногда пел их у костра. Это кстати, существенный момент: ошеломляющее впечатление было связано не с авторским исполнением, текст сработал сам по себе. Когда мы вернулись в город, я начал искать записи Башлачёва, а главное — сведения о нём. И того и другого оказалось на удивление мало. Но если какие-то кассеты найти всё-таки удалось, то информации были совсем уж крохи, и то, как теперь уже ясно, скорее мифы, чем факты.
Сейчас, наверное, это трудно себе представить, но интернет не был так развит и наполнен, а книг, в которых хотя бы походя упоминался Башлачёв, на тот момент вышло всего несколько. Движимый любопытством, я начал собирать сведения о нём, встречаться с людьми, раскапывать публикации, сделал сайт bashlachev.spb.ru, который уже давно не обновляется и носит сугубо мемориальный характер. Но, признаться, тогда я совершенно не предполагал, что когда-нибудь всё это примет форму книг.
— В чём принципиальное отличие твоих книг от других биографических изданий?
— Давай сразу проясним, о которой из них мы говорим. На данный момент у меня вышло четыре книги о нём. Это три издания труда «Александр Башлачёв: человек поющий» — рыжее, серое и синее, я специально настоял, чтобы они легко различались по цвету. И ещё есть черная книга с бесхитростным названием «Александр Башлачёв», о которой разговор отдельный.
Книги «Человек поющий», действительно, не с чем сравнивать, это беспрецедентный нон-фикшн проект. Именно с этим связан ответ на вопрос, почему после выхода первого издания десять лет назад, понадобилось делать второе, а за ним и третье. Они отличаются столь существенно, что для меня это, правда, будто новые книги. Но ведь следует признать, что отчего-то иные биографические труды не подвергаются такой переработке при переиздании. В чём тут дело?
Видишь ли, мне представляется, что существует три принципиально разных подхода к построению жизнеописаний. Первый назовём условно «биографией». Это текст, в котором исторический персонаж становится героем некого околохудожественного повествования, основанного на реальных событиях, документах и свидетельствах. В таком жанре особенно преуспела серия «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». Проблема здесь в том, что подобное сочинение зачастую сообщает нам больше о своём авторе, нежели о герое.
Второй подход — это хронология. Он совершенно формальный, потому лишён излишней субъективности, но вследствие этого довольно скушен. Чаще всего хронологии используются в дополнение к чему-то, а не сами по себе. Третий путь — это мемуары, самый однобокий, но при этом и наиболее витальный. Так вот, книги «Человек поющий» — это попытка найти в триумвирате биография-хронология-мемуары некую оптимальную среднюю точку. Такой метод требует предельного уровня детализации и, как следствие, обновлений. Я совершенно без шуток всегда повторяю, что для меня в жизни Башлачёва раз в неделю происходит что-то новенькое. После выхода первой книги, в которой специально были опубликованы контактные данные для обратной связи, информация стала стекаться широкой рекой. Иногда всплывают бесценные материалы — автографы, записи, артефакты, редкие фотографии.
Во втором издании появился новый инструмент анализа биографических сведений — диаграмма перемещения Башлачёва по стране. В третьем добавлен раздел «Исполнения» — визуализация состава всех сохранившихся записей Александра в виде таблицы. Рассматривая её, можно делать выводы о том, как часто он пел конкретную песню в то или иное время. Какими произведениями начинал концерты, какие составляли центральный блок, а какие — коду. Как эти «роли» менялись со временем. Когда произведения выходили из репертуара и возвращались ли в него. Становится видно, например, что в конце жизни он совсем не исполнял свои поздние сочинения, составлявшие большую часть выступлений в 1986-м. Множество открытий и наблюдений можно сделать, рассматривая эту таблицу. А главное, проявляются «паттерны» построения внутренней драматургии концертов. Он менял их всего несколько раз в жизни, и очевидно, что нельзя придумать более объективного критерия разделения его истории на творческие периоды, чем такие перемены. В данном уникальном случае об этом можно говорить на основании фактов, а не домыслов и гипотез.
Так что книги «Человек поющий» для меня — это пространство эксперимента. Именно потому в 2014 году мне захотелось сделать биографию Башлачёва в более традиционном смысле, в духе ЖЗЛ. Так появилась чёрная книга. Это совершенно другой текст, написанный с нуля, в котором я уже вовсе не избегаю интерпретаций и оценок, аналогий и выводов.
Вообще говоря, это издание должно было называться «Чужой костюм Александра Башлачёва». Если помнишь, было у него такое, совершенно провидческое стихотворение 1982 года: «Чужой костюм широким был в плечах, / Но я его по глупости примерил. / И столько сам себе наобещал, / Что сам себе действительно поверил». Хотелось, чтобы в названии присутствовала незатейливая словесная игра: с одной стороны — чужой, а с другой — принадлежащий ему. Но тогда не сложилось, книга выходила в серии, и имя героя на обложке должно было присутствовать в именительном падеже, потому сократили до «Александр Башлачёв».
— Есть ли ещё исследователи, занимающиеся столь же серьёзно Башлачёвым? Если да — кто они и как ты с ними взаимодействовал? Кто оказал наибольшую помощь (в первую очередь в плане информации) при работе над изданиями?
— Ты понимаешь, мне трудно говорить с позиции «столь же серьёзно». Я не знаю, где на шкале «серьёзности» нахожусь я сам, поскольку об этом можно судить исключительно со стороны. В подготовке моей первой книги о Башлачёве мне помогало много людей, но я бы не назвал их исследователями. Это были журналисты, писатели, критики, просто энтузиасты. Титаническую помощь оказала семья Александра. И, безусловно, если ты обратишь внимание, заслуги всех я перечисляю в соответствующих разделах каждого издания. В плане же информации более всего мне помогли те сто свидетелей и участников описанных событий, которые дали интервью. Они тоже названы поимённо.
— Есть ли в русской (или не обязательно русской) культуре человек (или люди), исследованием жизни и творчества которого (которых) ты мог бы заняться с таким же погружением в материал, как в вышеназванных книгах? Если нет — можешь ли представить его появление?
— Опять же, уволь меня, пожалуйста, от рассуждений про глубину погружения, но, безусловно, такие люди есть и их очень много. Уже давно я работаю над книгой об Андрее Тарковском. Я писал статьи и эссе об Александре Кайдановском (как режиссёре, а не как артисте), Сэмюэле Беккете, Терри Гиллиаме и массе других. Я выступал на конференциях и читал лекции о Франце Кафке, Джеймсе Джойсе, Уильяме Фолкнере, Роберте Музиле, Дино Буццати и ещё десятках писателей, художников и режиссёров. А что такое, в сущности, лекция, как не сиюминутный, стихийный текст?
Видишь ли, мне кажется, что творческий человек и художественный созидательный акт — поэтический, прозаический, кинематографический, живописный — это едва ли не самое интересное и увлекательное на свете. Меня мало что занимает в той же мере.
— Долгие годы «Выргород» был известен как музыкальное издательство, с 2011 года появилось одноимённое книжное издательство. Ты являешься главным редактором «книжного направления» «Выргорода». Расскажи, пожалуйста, по какому принципу отбираются книги для издания, что уже выпущено (самое важное лично для тебя) и чего ожидать в ближайшее время?
— История «Выргорода» уходит в далёкое прошлое, издательство возникло в 2001 году, в будущем феврале ему исполнится двадцать лет. Однако, действительно, первая книга — «Стихи» Егора Летова — вышла в 2011-м. Замечу, что в тот момент никто не был уверен, последует ли за ней вторая, а уж третья точно вызывала огромные сомнения. Полноценное книжное направление нам удалось построить и запустить, я бы сказал, лет пять назад.
Так получилось, что «Выргород» ассоциируется с определённой эстетической нишей и культурной миссией. Собственно, книги, преимущественно, тоже связаны с ними. Главным образом, мы издаём поэзию, музыкальный нон-фикшн, воспоминания, а также рок-филологию. Что касается последнего, я надеюсь, в обозримом будущем, ближе к концу года, у нас выйдет книга «Поэтика Егора Летова» одного из основателей и патриархов этого направления гуманитарных исследований, профессора РГГУ, доктора филологических наук Юрия Доманского.
Из недавно увидевшего свет хочется отметить книгу Александра Кушнира «Майк Науменко. Бегство из зоопарка». Её главный герой давно нуждался в таком объёмном и скрупулёзном труде. Ведь, безусловно, Майк — одна из наиболее безоговорочных легенд или даже икон «русского рока». Он то ли человек, то ли былинный герой, и здесь нужно было разобраться. Потому его литературная биография, собранная по крупицам Кушниром, сочетает в себе черты исторического романа и «Одиссеи». В книге полно уникальных материалов и редчайших свидетельств. Кроме того, она очень красивая! В издании такое количество фотографий и незаурядных коллажных решений, что это практически художественный альбом.
Планов много, но в них довольно существенно вмешались одиозные события 2020 года. Я полагаю, вся книжная индустрия, и мы в частности, будет расхлёбывать это ещё очень долго. Но вообще мы давно думаем о том, чтобы расширить ассортимент книг «Выргорода» как с тематической, так и с жанровой точек зрения.
— Значит ли «жанровое расширение», что «Выргород» будет выпускать художественную прозу или поэзию, не связанную исключительно с рок-музыкой? Если да, можно ли что-то сказать о конкретных именах?
— Безусловно, я имел в виду, как направление художественной литературы, так и расширение спектра издаваемого нон-фикшна. Однако мне бы не хотелось, чтобы создавалось превратное впечатление, будто «Выргород» выпускает исключительно издания, «связанные с рок-музыкой». Это не так даже в отношении компакт-дисков. Но чего бы я сейчас точно не стал делать, так это анонсировать и давать прогнозы. Во время бури морякам не следует гадать на ромашках, есть более актуальные дела и задачи.
— Спасибо и удачи во всех начинаниях!
