Фериде Шамсутдинова — прозаик, редактор. Родилась в 1991 году в Туапсе (Краснодарский край). Окончила Крымский экономический институт Киевского национального университета им. В. Гетьмана (КЭИ КНЭУ). Прозу пишет с 2021 года. Слушательница писательских курсов Шевкета Кешфидинова (редакторская мастерская Бориса Кутенкова).

Публикация на литературном портале Textura — дебют Фериде Шамсутдиновой.

---

 

Рассказы Фериде

 

Родинки

 

С экрана телефона улыбалась женщина. Собранные седые волосы, взгляд, немного усталый, две родинки на щеке.  Амет со вздохом провел пальцем по экрану и замер. За спиной послышались шаги, и, не успел он обернуться, как глаза прикрыли чьи-то ладони.

— Тебя слышно за километр! — смеясь, он снял руки и повернулся.

— Мог бы и притвориться, — Айше хлопнула его по плечу и тут же крепко обняла.

Они встретились на вечеринке у общего друга. Честолюбивый студент третьего курса инженерного факультета и первокурсница-филолог. Со спины Айше можно было принять за мальчишку — невысокая, худая, коротко стриженые завитушки каштановых волос еле прикрывали затылок. Одета в широкий, словно с плеча взрослого, свитер и прямые джинсы. Амет не сразу ее заметил. Когда Айше запрокинула голову и захохотала, заражая весельем всех вокруг, он уже не сводил с нее глаз. Амет умел и любил общаться с девушками. Занимался карате, на фоне угловатых сокурсников выделялся высоким ростом и широкой спиной. Стоило ему лишь задержать взгляд на группе девчонок, как те сразу заливались румянцем и взволновано приглаживали волосы. Айше же не пыталась понравиться. Амет из интереса предложил ей вместе дойти до общежития. Всю дорогу рассказывал о соревнованиях, о веселых, на его взгляд, приключениях с друзьями. Девушка молча слушала, время от времени сдвигая брови. Той восторженной реакции, к которой привык Амет, не было. Вдруг он споткнулся в темноте о камень, и, чертыхаясь, пробежал носом к земле пару метров. Сконфуженный, густо покраснел и не поворачивал лица к девушке, но, услышав громкий смех, обернулся. От хохота Айше согнулась и уперлась руками в колени:

— Ну орел, — она вытирала выступившие слезы. — Таким ты мне больше нравишься…

И тут бы уйти, оскорбиться на подтрунивания со стороны девчонки, но нет.

Через два месяца Амет привез Айше в деревню знакомиться с родителями. Девушка дрожала от волнения:

— А вдруг не понравлюсь?

— Понравишься!

Дом, в котором вырос Амет, встречал открытыми окнами. По кирпичным стенам растянулся зеленью дикий виноград. В тени двора цвели петуньи. На крыльцо выбежала женщина, на ходу вытирая руки о передник.

— Селям алейкум¹! Я.. — пискнула и не успела договорить Айше, как мама Амета крепко ее обняла и расцеловала. От нее пахло сдобой и солнцем. На верхней скуле Нияры-апа² было две родинки. От улыбки они двигались вверх.

— Билем, билем! Знаю, знаю! Амет нам уже все про тебя рассказал.  А ты чего стоишь? Зови отца, давай. Рустем? Рустем, приехали! Ну, идем в дом, кобете уже вот-вот допечется.

Спустя несколько месяцев Амет сделал предложение Айше — через неделю умерла его мама. Прилегла в обед с головной болью. Не проснулась.  Домашнее тепло, цветы в вазах, сменились завешенными зеркалами и скорбью.

Проведя дуа, молебни, во все положенные дни, отец с сыном сидели на опустевшей кухне.

— Я брошу университет, пап. Буду тебе в мастерской помогать и по хозяйству.

— Даже обсуждать нечего. Мы с мамой… — у отца сорвался голос, и он откашлялся. — В общем, учебу ты не бросишь. Точка. Здесь в деревне нет будущего для вас с Айше. Будете приезжать ко мне, по возможности. Я не старик, справлюсь. Через полгода сделаем никьях³, а там и свадьбу сыграем.

 

* * *

Первое, что Нияра почувствовала — покалывание травы о босые ноги. Открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Где я? Вокруг бесконечное ромашковое поле. Ни тепло и ни холодно.

— Нияра, къызым⁴!

Нияра замерла. Этого не может быть! Ее мама умерла больше двадцати лет назад, так и не увидев единственного внука.

— Нияра, не бойся, доченька. Мы все здесь с тобой. Все хорошо.

Обернулась. Во главе длинного, покрытого белой скатертью стола, сидели дедушка и бабушка Нияры.  По сторонам родители, тети, пропавший брат  и старики, которых она не узнавала.

 Нияра сделала несколько шагов и остановилась, не веря глазам.

Почему я здесь? Где Рустем? Где Амет?

— Аначегъым⁵… Я умерла?

 

* * *

Свадьбу так и не сыграли. Скромно одетые Амет и Айше приехали в деревенскую мечеть, где мулла прочел молитву. В детстве, играя с подругами, Айше мечтала о жемчужного цвета платье и настоящем торжестве: много-много гостей, танцы, музыканты и обязательное путешествие к морю. Но, повстречав Амета, все мечты свела к одной — быть с ним.

Прошел год после смерти мамы. После пар в университете он на арендованной машине таксовал по вечернему городу. Двух стипендий и его заработка хватало на то, чтобы снять однушку недалеко от учебы.

— Почему не ешь? — спросил как-то за завтраком Амет.

— Не хочу, мне ко второй. Успею.

Проводив мужа, Айше побежала в ванную. Несколько минут ожидания и множество неотвеченных вопросов.

Как отреагирует Амет? А вдруг расстроится, ведь не планировали? Что делать с учебой? Рада ли я?

Задержала дыхание и посмотрела на тест. Две полоски: четкая ярко-красная одна и бледно-розовая вторая.

«Амет, привет! Айше заболела? Или вы куда-то уехали?» — высветилось сообщение в WhatsApp.

«Привет, Юля! А почему спрашиваешь? Она ко второй паре собиралась».

Не стал ждать ответа, выбежал из аудитории и позвонил Айше. Длинные гудки, тишина, ноги сами побежали к выходу университета. В голове рисовались ужасные картины: а вдруг авария? Или ей стало плохо, ведь утром даже не ела. Сидела бледнее скатерти. Надо было хоть написать, спросить, как чувствует себя. Дурак, дурак!

— Айше? — Амет забежал в квартиру, мокрый, раскрасневшийся.

Айше сидела на диване, глаза воспаленные от слез.

— Что случилось? Тебе плохо? Ты почему не на учебе?

Она подошла и уткнулась лбом в грудь. Что-то прошептала и затряслась в рыданиях.

— Что ты там говоришь? Не слышу. Да перестань реветь, в конце концов!

— Я беременна…

— От кого?

— Дурак что ли? От тебя, конечно! — Айше отодвинулась от Амета. Кисточками слиплись ресницы, нос распух.

Видя ее состояние, Амет пошел на кухню за водой.

— А плачешь чего?

— Разволновалась, что ты не рад будешь! Мы же не планировали, учимся еще. — Айше взяла протянутый стакан воды и не поднимала глаз на мужа.

— Ага, поэтому ты пропустила учебу и не брала трубку?

Шмыгнув, она умоляюще посмотрела:

— Рад?

— Если девочка, назовем Ниярой? — улыбнулся Амет.

 

* * *

­— …назовем Ниярой… — едва слышным эхом пронесся голос Амета над полем. Нияра встрепенулась, подскочила со стола, не зная, в какую сторону бежать.

— Сынок?

— Он не услышит тебя. Душа нашего мальчика сейчас ликует, аж сюда доносится. Он счастлив. 

 

* * *

Накануне праздника Ораза Айше жарила чебуреки. В раскаленном масле пузырился и шкворчал золотистый полумесяц. Хлопчатый фартук еле прикрывал живот — уже скоро.

— Ольгенлерне джанына тийсин⁶, — прошептала девушка, открывая окно. В мыслях пронеслись образы ушедших бабушек, семилетней племянницы и Нияры-апа.

Завтра, после утреннего похода в мечеть, Амет поедет с отцом на кладбище. Айше привязалась к свекру. Приезжая, он стучал в дверь и смущенно протягивал пакет с кофе и миску с домашней малиной.

— Баба⁷, зачем? Вы же знаете, что мы вам и без угощений всегда рады.

— Так принято, дочка, не с пустыми руками же к вам приходить. А малина без химии всякой, тебе полакомиться.

Оглядываясь по сторонам, довольно крякал — молодец невестка, дома чисто и уютно. Сидел недолго, пил кофе и торопился на электричку. Каждый раз обещал, что в следующий приезд побудет дольше. Айше бегом собирала ему еды, Рустем отказывался — буду еще студентов объедать, но после горячих уговоров невестки, сдавался.

 

* * *

На столе появились многочисленные тарелки с жареным. По центру на блюде возвышалась стопка румяных чебурек. Всем было радостно от угощений.

— Пускай руки нашей невестки не знают усталости! Пускай стол их дома всегда будет полон еды! Пускай все будут здоровы! — помолились души за живых.

Нияра тревожно обернулась. Странное тянущее чувство не давало покоя.

— Меня как будто зовут. Что это?

— Скоро, уже совсем скоро, — закивали ей в ответ.

 

* * *

С последнего приезда на кладбище прибавилось два ряда могил. Амет присел на корточки и вырвал несколько травинок сорняка. Украдкой протер глаза. Рустем погладил недавно установленный беломраморный памятник. Сели рядом, прочли молитву.

— Скучаю. Каждый день. Помнишь, как мы танцевали с ней? — Рустем медленно встал и протянул руку сыну, напевая вальс. Амет приобнял отца, переступая с ноги на ногу. Только сейчас заметил, как он постарел за полтора года. Волосы поредели и стали совсем седые. Кажется, что и в росте уменьшился — макушка еле достает до плеч Амета. Прижал к себе крепко:

— Я тоже скучаю. Очень.

В кармане завибрировал мобильный.

— Да, Айше?

— Амет, кажется, началось.

 

* * *

Нияру посадили на одинокий деревянный стул. Мама распустила ее длинные седые волосы и начала расчесывать костяным гребнем.

— Я думала, после смерти ничего нет. Был человек и не стало. Это рай или ад?

— Нет ни того, ни другого. Есть старые души, которые прожили много жизней. А есть молодые — у них все впереди. Каждый раз, попадая на землю, душа не помнит прошлых жизней, не помнит, что была здесь. Попадает сюда вновь, и память возвращается. Душа учится, мудреет. Смерть на земле — это лишь очередная ступень.

Узловатые старческие руки перебирали прядь за прядью, гребень скользил по всей длине, возвращая седым волосам былой темно-русый цвет. Нияра смотрела на свои руки — испещренная мелкими морщинами кожа выравнивалась, светлела.

Подошел дедушка. Наклонился и поцеловал в лоб.

— Дыши глубоко, — сказал он, смотря в глаза Нияре. Его старчески блеклые зрачки постепенно становились насыщенно карими.

Сделать вдох не удавалось. Горло что-то сжимало и не пропускало воздух. Она смотрела в глаза дедушки и темнота накрывала, заполняя все вокруг. Не видно поля, не видно близких. Ничего.

— Дыши, Нияра.

 

* * *

Роды были затяжными. Айше измучилась. Бледная, вся в поту, у нее уже не было сил тужиться. Казалось, что время не двигалось и мука никогда не закончится. Две акушерки крутились возле нее и обеспокоенно переглядывались.

— Давай, девочка, еще чуток осталось. Ну!

— Аначегъым… Не могу больше, — еле шептала Айше. — Позовите Амета. Мужа позовите.

— Давай разочек еще поднатужься, и мы его позовем, ладно?

Айше сделала глубокий вдох, зажмурилась.  Голоса врачей перешли в неровный гул, который стихал в подступающей темноте. Отдав последние силы, Айше провалилась в мглу.

Боль отступила.

Казалось, что она гуляет по ромашковому полю. Вдалеке на холме виднелся силуэт стола, за которым сидело множество людей. Айше шагнула им навстречу.

— Тебе туда рано. Возвращайся, — строгий голос показался смутно знакомым, Айше обернулась, но никого не увидела. — Возвращайся.

Айше почувствовала толчок.

Глаза слепил яркий свет лампы. Над ней склонилось чье-то лицо, и Айше узнала акушерку. Та улыбнулась и кивнула в сторону:

— Подойди, покажи дочку.

К больничной койке подошел Амет и положил на грудь жены завернутого в пеленку младенца. Опухшие веки, сжатый крошечный рот. Айше пощекотала кулачок. Малышка будто улыбнулась. На правой щеке приподнялись две еле заметные родинки.

 

^{­­­_____________________________________________}

¹ Селям алейкум — (с крымскотатарского) Здравствуйте!

² Апа — (с крымскотатарского) вежливое обращение к старшим женщинам.

³ Никьях — обряд заключения брака у мусульман

⁴ Къызым — (с крымскотатарского) дочка

⁵ Аначегъым — (с крымскотатарского) мамочка

⁶ Ольгенлерне джанына тийсин — (с крымскотатарского) пускай дойдет до душ умерших.

⁷Баба — (с крымскотатарского) отец, папа.

 

 

Ягъмур

 

Толстые стены старого дома целый день накапливали летний жар, спасая от зноя, чтобы вечером, после заката, сдаться и выпустить все тепло в комнаты — спать невозможно.

Ление выбежала в сад и легла, раскинув руки и ноги, на чайхане. От прохладной ткани матрасов кожа покрылась мурашками. Огромные звезды мерцали и, казалось, вот-вот упадут от налитой золотом тяжести прямо в ладони. Темноту ночного неба разбавляла яркая прядь — Млечный Путь. Ление повернула набок голову и посмотрела на край чайханы. Там, подперев спину подушкой, любила сидеть бабушка. Каждое лето к ней привозили ее многочисленных внуков. Кого-то из соседнего села, кого-то из городов, а Ление — из другой страны. Маленький бабушкин дом на три коротких месяца превращался в муравейник. С утра и до вечера у всех были свои обязанности: полить огород, окучить грядки помидоров, намыть пузатые банки для солений на зиму. После длинного, полного забот дня, ужинали и собирались на чайхане. Бабушка выкладывала на большие блюда персики, инжир, руками разламывала румяную лепешку — ешьте, ешьте. Себе заваривала в чашечку крепкий кофе и пила его в прикуску с сахаром. После, смотря туда, где при дневном свете виднеются горы, закуривала единственную за день папиросу, вставленную в мундштук.

— О чем хотите сегодня послушать? О трех талисманах? Или о золотом яблоке? — спрашивала она.

— Расскажи про Эльнур, ну расскажи, пожалуйста, — просила Ление. Эту историю она любила больше всех.

Бабушка будто не слышала просьбы. Покручивала пальцами мундштук, наблюдала за струйкой дыма, которая стремилась к небу, но, не дотягиваясь, растворялась на полпути. Затем бабушка отодвигала чашку с кофе подальше и тщательно поправляла подушку за спиной. Наконец, бросив короткий взгляд на Ление, начинала:

— Долгое отсутствие дождей жители села Таракташ связывали с появлением Алиме, которую за глаза называли пустоцветом. Когда красавец Айдер привез из города молодую жену, народ недоумевал — полное село молодых, здоровых и домовитых, а он, значит, решил выделиться — взял худющую горожанку. Как не пыталась Алиме подружиться с соседками, те только холодно благодарили за приглашение в гости, но никогда не приходили. Айдер особо не старался помочь жене — не мужское это дело. За четыре года замужества Алиме так и не смогла родить. Случись такое сейчас, думаю, врачи помогли бы, а тогда… кто разбираться будет? Айдер не стал. Надоели ему соседские сплетни да недовольства, уехал в город. Родственники его говорили, что работу там нашел, но все догадывались — сбежал в поисках нового счастья.

В день, когда за Айдером закрылась дверь, Алиме отрезала длинные косы, повязала вдовий платок, собрала свои вещи и исчезла. Жители села Таракташ спокойно вздохнули — устали отводить глаза. За то время, что Алиме прожила с ними, засуха выжгла большую часть зелени и село слилось с бурыми каменистыми горами. Пусть возвращается в город, сама природа доказывает, что здесь ей не место.

Спустя несколько недель Алиме вернулась. Она шла по пыльной дороге, гордо приподняв голову и держа на руках девочку лет трех. Женщины с трудом дождались следующего утра и потянулись к дому Алиме. На распросы, откуда ребенок, Алиме, пожимая плечами, ответила: «Всевышний услышал мои молитвы». Она звала девочку Эльнур — было ли это имя, данное при рождении, или Алиме сама назвала дочь — так и не узнали.

Девочка везде ходила за мамой, держась за подол длинной юбки и прихрамывая на правую ногу — она была заметно короче левой. Люди тогда суеверные были, их пугало, что Эльнур похожа на свою приемную мать: те же кудрявые каштановые волосы, темные глаза. Охочие до сплетен соседки стали выдумывать истории: то Алиме купила ребенка у городских бедняков, то украла у богачей прямо из спальни посреди ночи, то ей отдали девочку пастухи, когда перегоняли овец через ущелье. Несмотря на эти разговоры, некоторые помогали Алиме чем могли. Зейшан принесла отрез ткани, старик Иззет передал через младшую невестку двух куриц-несушек, у зажиточной Эдие было несколько коров, и через день-другой она заносила то брынзу, то творог. Постепенно дом Алиме обрастал хозяйством, а село зеленело.

Алиме рассказывала, что первое слово Эльнур было дождь.

— Дождь! —  вытянув маму на улицу, Эльнур подняла пухлые ручки к небу и радостно засмеялась. — Дождь, мама, дождь!

Прикрывая рукой глаза от яркого солнца, Алиме пыталась разглядеть в небе хоть намек на облако.

— Эльнур, ты путаешь. Посмотри, какое чистое небо, дождя не будет, — взяв дочь на руки, она расцеловала ее в обе щеки и понесла в дом.

Позже от дел Алиме отвлек стук в окно — огромные капли барабанили по нему с такой силой, что казалось стекло не выдержит. Эльнур смотрела на удивленную маму и широко улыбалась.

Так прошло много лет. В один день Алиме не вышла кормить кур. Соседка заметила, и то ли сердце ее почувствовало неладное, то ли что, решила она зайти к ним узнать, все ли в порядке.

— Девочки, что-то вас не видно с утра… Ай, Эльнур, доченька, ты что творишь?

Эльнур сидела на кровати. Обхватив Алиме за плечи, она раскачивалась с ней из стороны в сторону. По одеялу были разбросаны клочки каштановых прядей — теряя рассудок от горя, Эльнур выдергивала сама себе волосы. Алиме умерла во сне.

На похороны собралось все село. Никто уже и не помнил, что Алиме была городской…

— А дальше вы знаете, — бабушка прерывалась и, поправляя на голове платок, поворачивалась к внукам.  — Давайте теперь вы мне что-то расскажите.

— Ну, бабушка! Что было дальше с Эльнур? — не отставали дети.

— Ничего хорошего, ничего… Ох, вернуть бы время… — голос бабушки чуть дрожал.  — Эльнур осталась в селе, но с каждым годом все больше и больше ее разум прятался от нас. Даже примета была. Если Эльнур выходила во двор и кружилась с воздетыми к небу руками, все село знало — будет дождь. Хозяйки сразу бежали снимать с веревок вещи, животных загоняли в хлев, а мужики заканчивали работу и принимались за самокрутки — что еще делать в непогоду?

Мы, дети, дразнили Эльнур, бегали за ней по улицам и кричали: «Эльнур, а Хромая Эльнур, как ты угадываешь погоду?» Нам хотелось с ней поиграть, ведь это был единственный взрослый, который не мог дать нам отпор. О, дети бывают очень жестоки! В ответ на наши издевки Эльнур непонимающе улыбалась, тянула руку к коротко остриженным волосам, словно гладила несуществующую косу. Взрослые нас отгоняли, извинялись перед девушкой, но видя ее отсутствующий взгляд, отмахивались — что с нее, блаженной, взять?

Несмотря на это все знали: Эльнур — неотъемлемая часть нашего села. Каждый день с утра и до ночи она гуляла по пыльным улицам, напевая только ей одной известные мелодии. И улыбалась.

В тот день… В тот день Эльнур была особенно весела. Эдие, соседка, зашла к ней утром. Усадив девушку на тахту, Эдие попыталась объяснить, что скоро в этом доме поселится Айдер — настоящий хозяин. Он решил с новой семьей вернуться в село. Пока есть время, Эдие с соседками хотели побелить старый сарай и поселить там Эльнур, ведь жить в этом доме она уже не могла. Вдруг Эдие показалось, что Эльнур все поняла — девушка утешающе сжала ее руку, но тут же выскочила на улицу. Припадая на правую ногу, пыталась танцевать под свои песни. Эдие выбежала за ней, хотела повторить все сказанное, но Эльнур скакала уже далеко по улице и хватала за руки прохожих, приглашая разделить ее веселье. Те отнекивались — дел много, Эльнур, не все же могут танцевать дни напролет.

Последним, кто ее видел, был сапожник Руслан, что жил на окраине села. Рассказывал, что Эльнур долго всматривалась в небо, затем неуклюже покружилась на месте и направилась вверх по ущелью. Как потом корил себя старик, что нет бы ему остановить ее, ведь солнце уже шло на закат, окликнуть — Эльнур, ты куда на ночь глядя?

Вскоре началась гроза. Бурлящие грязевые потоки неслись с гор, сдвигая каменные глыбы и выдирая с корнем деревья. Прикрываясь от дождя, измученные мы наутро обнаружили, что сель полностью разрушил дом Алиме. Несколько недель ходили по ущелью, искали Эльнур. Не нашли. Как пришла неизвестно откуда, так и исчезла.

Замолчав, бабушка тяжело вздыхала и говорила — скорее себе, чем внукам:

— Может, и к лучшему? Война, чужаки вокруг. А в тех душных вагонах для скота она бы просто не выжила. Ты, Эльнур, единственная из нас, осталась в Крыму…

Потом она хлопала себя по коленям, будто отгоняла прошлое.

— Ну а теперь марш умываться и спать. Завтра — новый день и новые заботы.

Ление провела ладонью по подушке и вдохнула еле уловимый запах табачного дыма. Как и в детстве, она каждое лето приезжает в село Таракташ. Подышать родным воздухом, уйти в горы и долго-долго всматриваться в ущелье — вдруг увидит, как Хромая Эльнур танцует с протянутыми к небу руками. Значит, будет дождь — по-нашему, ягъмур.

 

 

Обещание Темо

 

Чем старше я, тем чаще мы с бэбо Лали спорим. Она говорит, что сама выберет мне невесту, а я не соглашаюсь.

— Никого толкового ты своим кудрявым умом не найдешь, Темо! Вон даже носки одинаковые в шкафу найти не смог, что уж там о приличной девушке говорить?

Смотрю на ноги: подумаешь один носок серый, а другой черный. Главное, что целые.

— Бэбо, мне уже двенадцать лет! Могу какие угодно носить носки, — говорю и тут же нервно сглатываю.

Бэбо отставляет чашку с тестом в сторону и начинает тщательно вытирать руки о фартук. Её левая бровь взлетает к повязанному поверх волос платку. Я множество раз пробовал так сделать перед зеркалом — нет, злиться бровями может только моя бабушка.

— Бэбо, не ругайся, тесто не подымется, а вечером гости. Ты же не будешь их армянским лавашом встречать? Позору не оберемся…

— Позор? Я тебе дам, позор! Мой самый большой позор стоит сейчас перед глазами! Ох, не для того я столько ночей не спала, качала люльку с тобой, неблагодарным, чтобы от тебя нравоучения слушать! Огрызаться он мне удумал. Давно ли ложку держать научился? А, Темо? Вот расскажу деду, будешь все лето у него в мастерской торчать и никаких гулянок!

Бэбо всегда знает, чем угрожать. Нет наказания хуже, чем провести длинные летние дни в дедовской мастерской. Там пахнет обувным клеем и сигаретами, на полках куча интересных инструментов и скучное правило: взял, попользовался — положи на место. Каждые три часа дедушка откладывает в сторону обувь, которую ремонтирует, и идет к радиоприемнику — слушать новости, «как же не знать, что в родной стране происходит». И ни разу, ни разу новости за три часа не успевали поменяться. Хотя, может, я и не совсем внимательно слушал. А как слушать, когда за окном пацаны гоняют мяч и мое место на воротах занял Бека из соседнего двора? Предатели. А потом в то же окно наблюдать, как они идут мимо веселой толпой в магазин, чтобы купить холоднючую — да, дайте, из холодильника, нет, горло не заболит — кока-колу. И нет в мире ничего вкуснее, чем колючая газировка после футбола. Одна бутылка на всех.

— Так что там про мою невесту, бэбо? — последняя надежда отвлечь бабушку и спасти летние каникулы. — Самую красивую мне выберешь?

— Ты мне зубы не заговаривай, у-у-ух, лис! Вот расскажу деду, ей-богу, расскажу. — Бэбо угрожает мне кулаком и идет к холодильнику. — Натри сулугуни для хачапури.

Не мужское это дело — на кухне торчать, но лучше промолчу. Дедушка говорит: гнев бэбо Лали, что молния в грозу — никогда не знаешь, когда ударит.

Бабушка подает мне терку, тарелку с головкой сулугуни, и возвращается месить тесто.

— Красота будущей невесты вообще не имеет значения. — Она подхватывает края теста и вминает их ладонью в середину. Стол под чашкой жалобно скрипит, но терпит — тоже боится возразить. — Главное, чтобы хозяйственная была. Мы с твоим дедушкой на первое свидание пошли, только когда свахи меня одобрили. Они пришли в наш двор и у соседок спросили, на какой веревке сушится белье семьи Беридзе. Ну и все.

— Что все? Белье-то тут при чем?

— По белью все понять можно, Темо. Каждая хозяйка в Самегрело знает, что вещи нужно развешивать в строгом порядке: от большего к меньшему, от темного к светлому. Нельзя вывесить стирку как попало. Все вещи должны быть вывернуты наизнанку, аккуратно расправлены и подвешены на парные прищепки. По белизне простыней узнают, насколько чистоплотна женщина. По тому, вывешено ли исподнее — о ее скромности и приличии. И не дай Бог, стирка будет телепаться на веревке после захода солнца — лентяйка, да еще и слаба на память. Не веришь? Вот иди на балкон и посмотри, как у кого висит белье.

Я с подозрением гляжу на бабушку, не шутит ли она. Разве можно жену по вещам выбирать? А как же красота? А о чем говорить с ней?  О порошке что ли?

Выхожу на балкон — он общий на весь этаж, я обожаю по нему бегать, заглядывая в соседские двери, но сейчас не до беготни — и рассматриваю наш двор. Все называют его итальянским, хотя ни один итальянец у нас в доме никогда не жил. Через весь двор, от одной стороны балкона к другой, натянуты веревки. На них — вещи. Вот та зеленая веревка с белой скатертью и стройной шеренгой кухонных салфеток — наша. Следующая — соседки Эленэ. На ней в ряд три белые футболки, потом одна желтая и две черные. От светлого к темному. Эленэ, значит, хорошая хозяйка, да и пирогами она нас угощала — вкусные.

Нижним этажом две веревки семьи Отари — дедушкиного друга.  Год назад мы всем домом гуляли на свадьбе его сына. Вот же весело было, особенно когда после ресторана взрослые накрыли длиннющие столы во дворе и нам, детям, разрешили не спать до утра. Я присматриваюсь к развешенным вещам: пеленка, желтые ползунки, розовые колготки, опять пеленка, джинсы и вдруг простынь, а за ней опять колготки. Из квартиры Отари как-раз выходит его сын. Только сейчас я замечаю, что он как-то сгорбился весь, глаза покраснели, и двигается странно, будто кого-то боится.

— Гамарджоба, Темо. — Он вяло машет мне рукой и тихонечко идет к лестнице.

А ведь еще прошлым летом он гонял с нами в футбол. Это что же? Это после женитьбы так?

Я в ужасе возвращаюсь на кухню и молча продолжаю натирать сыр. Теперь понятно, почему старик Отари стал больше курить на балконе и чаще приходить к нам пропустить стаканчик дедушкиного вина. Неспокойно у него на сердце, как говорит бэбо Лали. Да и откуда взяться этому спокойствию, когда сын женился на плохой хозяйке.

Закрываю глаза и представляю, как ослушался бабушку и выбрал жену, не спросив ее совета. И вот сижу я на балконе, тощий, голодный, в разных носках. Передо мной на веревке колышатся черные штаны, красная майка, носки и сероватое полотенце. Друзья по футболу перестали со мной общаться, потому что они тоже видели, как сушит вещи моя жена. У них счастливые семьи, сытые дети, по выходным они все также гоняют в мяч. Меня не зовут. Я перевожу взгляд с серого полотенца — когда-то оно было белоснежным — на свою красивую жену и утираю слезы.

Нет, сил моих больше нет! Бросаю сыр и бегу обнимать бабушку.

— Бэбо, женюсь только на той, что ты выберешь. Обещаю.