ПАРА СЛОВ О…

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЛУЧАЙ

Человеческая жизнь щедра на каверзы. Его величество случай ходит по нашим головам, а они хрустят, как только что выпавший снег.

Вот представьте себе молодого поэта. Он сочиняет, корпит над каждым словом, выдумывает оригинальные рифмы, ищет созвучия. Как писал Ницше, падающего – подтолкни: найдись же, старший товарищ, и окуни с головой в эту жижицу литературного пространства дерзкого юнца.

Для примера – Евгений Рейн.

Отнимите у него полвека и отправьте обратно в Ленинград. Вот он – молодой поэт. А рядом – старший товарищ (феминистка кричит из зала: товарка! товариня! товарица!) — Ахматова. Царица, кудесница, блудница, монахиня. Что ещё нужно?

Поэт собирает вокруг себя – красивых и дерзких. Каждого по отдельности и всех вместе водит к Ахматовой. Пьётся водочка, читаются стишки, создаётся мифология.

А чуть позже выпадает снег. На голову, на бороду, на пальто. Под ноги. И хрустит. И хрустит. И хрустит. Только повернёшь за угол, а уже слышно, как там, за стеной завтрашнего дня, по этому скрипучему снегу торопится его величество случай.

Ученик Рейна получает Нобелевскую премию. Учитель непревзойдённый, но превзойдён. И вот она – трагедия. Миф уже идёт не по головам, а с грязными сапогами лезет прямо в душу. И слякоть кругом. И хлюпанье. И чавканье.

Есть только один. Гений. Остальные – друзья, товарищи, соперники, враги – позади. Как бы они ни старалась, а кличка“поэт”, как писывал Есенин, отпадает. Остаются немые свидетели конца великой и прекрасной эпохи.

Много ты просил у Бога
или так… чего-нибудь?
Хорошо бы для итога
в эту дверцу заглянуть <…>
Все, что было, это было
и пропало невзначай,
расскажу тебе, пожалуй,
коль пожалуешь на чай.
Только не гляди угрюмо,
ты и сам-то бел, как мел.
Мы глядим туда отсюда,
а на нас глядят в прицел.
Кипяток кипит бурливо,
ты меня не огорчай.
Все, что было, это было
и пропало невзначай.

Или другой эпизод.

Уже не один молодой, красивый и дерзкий, а человек пять-шесть. Каждый – сам себе на уме. Но держатся вместе. Так легче карабкаться на Олимп. Они покоряют Политехнический. И не раз. Разъезжают с гастролями, как поп-звёзды. Не просто юные поэтессы, а самые настоящие дьяволицы сторожат их у гостиничных номеров.

Ещё бы! Ведь это Орден куртуазных маньеристов.

Им не нужно благословление стариков. Они вне литературного процесса. Толстые журналы? А что это? Их позовёт к себе Окуджава – и они поедут, не раздумывая: этот советский шансонье достоин уважения. Не гений, не поэт, но представляет интерес как человек, вышедший из внутрицеховых игрищ, или как античный полубог.

Вот только…

Если раньше была великая и прекрасная эпоха, то теперь настала эпоха гламура и блядства.

Один поэт гибнет в Абхазии. Другой уходит в шоу-бизнес. Третий заделался флюгером. Четвёртый в панк-угаре растрачивает былой талант. Пятого догоняет сердечный приступ. Шестой запирается в башне из слоновой кости.

Его величество случай добрался до каждого.

Мифология, построенная на содружестве этих поэтов, осыпается пеплом. Гения, который бы прорвался если и не к мировой, то хотя бы к всесоюзной славе, нет. Каждый – сам себе на уме.

Покорили Олимп. Но ветер истории с каждым днём становится всё сильнее. Смогут ли они удержаться? Без мифа? Без дружеской руки?

Стихи стихами. Читатели мрут, как мухи. И уже за углом отчётливо слышны шаги командора. Грядёт Его Величество Случай.

Изнутри почернел я от чая,
А снаружи – от бывших страстей,
И какая-то местность чужая
Мне видна из квартиры моей.

В отчуждении нынешнем горько
Вспоминать мне былые года:
Как подсвиночек дедушкин Борька,
Я приветливо хрюкал тогда.

Да и что мне не хрюкать-то было,
Не потряхивать бодро башкой?
Жизнь меня изобильно кормила,
Наделяла любовью людской.

А потом началась перестройка,
Перестроив Россию дотла;
Стал командовать свердловский Борька,
А любовь? А любовь умерла…

Эй, молодой! Ещё не страшно? Признайся: трясутся коленки? Обдало морозом яйца? Стра-а-ашно! Тогда беги и не оглядывайся.