Дарья Лебедева родилась в Москве в 1980. Окончила исторический факультет МГПУ, Литературный институт им. А. М. Горького. Её проза, поэзия и критика публиковались в журналах «Дети Ра», «Урал», «Новая Юность», «Кольцо А», «Прочтение», «Полутона», «Textura», «Книжное обозрение», «Rara Avis», «Формаслов» и других.

Шорт-лист Волошинского литературного конкурса (2011, 2014, 2023), лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Малая проза» (2013), лонг-лист Международной детской литературной премии им. В. Крапивина (2019), шорт-лист конкурса короткого рассказа на портале Textura «Две ладони» (2020), лонг-лист конкурса на лучшее произведение для детей и подростков «Книгуру» (2021), финал премии «_Литблог» (2022, 2023, телеграм-канал «Маленький книжный червячок»).

У Д. Лебедевой вышли две книги стихов: «НетЛенки и ЕрунДашки» (2013, в соавторстве с Еленой Борок), «Девять недель до мая» (2017).

Член Союза писателей Москвы. Пишет песни, играет на гитаре и поет в музыкальной группе «Железные птицы». Группа выпустила пять релизов, регулярно выступает в московских клубах, постоянный участник фестивалей «Платформа» (в Подмосковье), «Зиланткон» (в Казани).

Обманчивость розы

Снится, что мы с одним знакомым, с которым теперь уже потеряли связь, прыгаем с обрыва и вдруг летим, летим… Наши длинные волосы — его темные, мои светлые — взмывают вверх, как крылья, словно наши головы крылаты, словно мы — серафимы, и чувство счастья, свободы, легкости и еще такого, чего ни разу не испытывала наяву, — будто мы с ним одно. А ведь в жизни мы общались походя, даже как будто издалека. Но он всегда так нравился мне — его песни, голос, статная высокая фигура, склонность к молчанию. А если говорил, то осторожно, тихо, будто в чьих-то руках пересыпалась крупа. И вот мы летим над зелеными полями, смеемся, исполненные непонятной радости, и мы — одно, и я знаю, что это сон, и это так странно, так хорошо.

Но звонит будильник. В окне темно, на подушке, почти вытеснив меня, лежит кот. Вот он потягивается и приоткрывает зеленый глаз. Я протягиваю руку, чтобы выключить раздражающий звук. Сон был так реален, а теперь мне придется встать и быстренько собраться, чтобы доехать до работы и провести там девять унылых часов. Вот это куда больше похоже на сон.

Сажусь на кровати и несколько минут просто смотрю перед собой — у противоположной стены стоит стеллаж, забитый книгами. Если не спать, то хотя бы читать, погружаясь в слова, впитывая в себя, выстраивая из них другую реальность. Кот приваливается ко мне теплым боком и начинает громко урчать, мол, ну куда ты собралась, давай еще полежим. Увы, мой мохнатый дружок. Ты можешь валяться тут хоть целый день, а мне пора. Радует, что сегодня пятница, и завтра я точно полдня проведу в постели с котом и книгой. Но сначала досмотрю все сны, которые захотят мне присниться.

Наконец встаю, поеживаясь, и топаю в ванную. Цепочка повторяющихся изо дня в день действий почти не затрагивает разум, и я думаю о своем. О парне, который мне сегодня приснился (мы не виделись лет пять, для моих двадцати трех это вечность), о полете и о том, что вчера я дочитала хорошую книгу. Всегда так страшно начинать следующую, если предыдущая была хороша. Надо что-то выбрать — впереди долгий путь в метро до работы, в офисе можно успеть прочесть несколько страниц за обедом и, если вдруг выдастся свободная минутка, выйти с книгой в коридор. Коллеги вроде бы думают, что я немного чокнутая, но все равно любят со мной поговорить. Это досадно, но они по крайней мере хорошо ко мне относятся. А вот к Кате, хотя она на работе прям горит, почему-то плохо. Все хочу разгадать эту тайну — что же в ней такого неприятного, хотя она угощает нас конфетами, приносит каталоги «Oriflame» и вообще готова исполнять любые наши капризы. А я ухожу от разговоров, стараюсь ни с кем не общаться, и все равно они липнут ко мне и улыбаются искренне.

О, вот я уже стою в дверях одетая. Душ, кофе с бутербродом, выбор скучного офисного наряда — все это тело проделало, не коснувшись сознания. Кот сидит на табуретке в прихожей и смотрит укоризненно, как всегда. Глажу его по спинке, тыкаю пальцем в холодный носик. Пока, говорю.

* * *

Сегодня наконец выпал снег. Темнота посветлела, безвременье стало зимой. Как будто даже теплее, и я выхожу из дома, ступая ногой в мягкое, белое, чуть хрустящее, как крем-карамель. Немного пешком, потом три остановки на автобусе, метро с одной пересадкой, еще пройти. Все это время в ушах музыка, какой-нибудь старый любимый альбом. Чей-то давно ставший родным голос поет все те же песни. Я редко слушаю новое. Еду, словно в трансе. Смотрю на людей. В автобусе всегда тесно: приткнешься куда-нибудь сбоку, в поле зрения чье-то плечо — я всегда ниже всех. Чей-то рюкзак или сумка. Люблю разглядывать, во что люди одеты, как они выбирают вещи. Эта девушка ездит со мной в одно и то же время — встречаю ее почти каждый раз. Сейчас холодно, поэтому она в длинном кашемировом пальто, очень красивом. Под ним, как правило, платье в цветок или однотонное. На плече неизменный замшевый рюкзак густого изумрудного цвета. Он не всегда подходит под одежду — летом я порой изумляюсь, как смело она сочетает его с какой-нибудь фиолетовой или розовой кофточкой. Но к ее черному зимнему пальто он идет идеально. Парень в красной куртке, всегда одной и той же — голова в черных кудряшках, шапкой пренебрегает, а в сильный мороз просто надевает капюшон. Старик в кепке — вижу его выпуклый большой нос и кусочек грустного карего глаза. И все это под музыку «Radiohead», словно сюрреалистичный клип. От автобуса до метро вдыхаю холодный воздух, чувствую, как слезятся глаза. Сегодня не так холодно, как вчера, я застала рассвет — световой день все короче, еще пара недель, и я буду заходить в метро в полной темноте.

На моей безумной конечной главное встать напротив двери поезда, иначе даже здесь не удастся сесть. Обычно удается — я плюхаюсь на сидение, достаю книгу и утыкаюсь в нее, хотя гораздо больше мне нравится читать дома, в полной неявных звуков тишине — вот булькнула вода в батареях, вот сверху у соседей жахнула дверь, вот поехал лифт, вот зинькнула синица на карнизе окна. Такие звуки совсем не мешают, а в метро сложнее сосредоточиться. Но раскрытая книга необходима, чтобы никого не видеть, ни на кого не смотреть.

* * *

Строгий голос объявляет: «Ленинский проспект». Пора выходить. Вырываю себя с корнем из истории, в которую погрузилась, выхожу из поезда и успеваю увидеть, как он уносится в тоннель. Привычно топаю к выходу, на меня обрушивается холод. Теперь пятнадцать минут пешком, нежный девичий голос поет «Вей мой, ветер, по берегам»[i]. На полпути останавливаюсь, чтобы отмотать песню назад и послушать еще раз. Все еще пользуюсь старым кассетным плеером, хотя все вокруг давно перешли на CD. Надо бы тоже купить с зарплаты… Все руки не доходят. Да и зарплата не доходит тоже — половину я спускаю на еду, оплату счетов и необходимые вещи, остальное на книги. А я ведь даже не успеваю прочитать всего, что покупаю. Это какая-то болезнь, но мне нравится ей болеть.

Проходная. Показать пропуск, поздороваться с охранником. Я тут уже три года работаю, мы все друг друга знаем, но пропуск все равно надо показывать — таков заведенный раз и навсегда порядок. Теперь еще немного холодного воздуха — пройти по двору до нужного подъезда. Раньше здесь располагался научный институт. Здания старые, кирпичные, по-своему красивые. Посередине двора — фонтан в пышном советском стиле. Если подумать, все это было не так уж давно, в той стране я успела родиться и даже немного пожить.

Тяжелый громкий лифт, четвертый этаж. Помещение, разделенное на три комнаты: приемная с секретарем («Маша, привет»), кабинет директора («Здрасьте, Елена Владиславна») и самая большая — наш отдел. Четыре стола, шкаф с документацией, общий стол для обсуждений и если придут клиенты подписывать бумаги. Все мои коллеги уже на месте, я, как обычно, опоздала на двадцать минут. Никто не обращает на это внимания. Катя подскакивает ко мне и здоровается, кладет на стол шоколадку. Все морщатся. Не из-за меня — из-за нее. Привет — привет — привет — привет. Теперь надо хотя бы пять минут посидеть, приучить тело к теплу и неподвижности. Чувствую, как в рюкзаке, который я плюхнула на тумбочку, бьется сердце начатой книги. Мне хочется на все плюнуть и снова погрузиться в историю. Но я открываю тетрадь с запланированными делами. Это такой доисторический трекер задач — сейчас для этого есть множество удобных программ, а тогда, в начале нулевых, я придумала завести обычную тетрадку, разлинованную на несколько столбцов: дата записи, задача, дедлайн. Как только выполняю задачу, зачеркиваю строку. Весь наш маленький офис живет по этой системе. Начальница даже дала мне за это премию.

Что хорошо в этой системе — не надо думать. Открываешь, видишь: «Оформить заявку для ООО «Рога и копыта»» — и просто оформляешь заявку. Потом маленький перерыв — покурить, поболтать, выйти во двор к фонтану, если погода ничего, — и приступаешь к следующей задаче. Новые тут же записываешь в тетрадь, иначе легко забыть. И снова все эти привычные дела скользят мимо сознания. Время летит, вот уже обед, вот и вечер, скоро домой. Но сегодня не просто пятница. Сегодня к тому же зарплата. Начальница вызывает к себе по одному, выдает конверты. Это нулевые, все серое, карточки еще не в ходу, а у меня нет даже сотового. Но меня это не беспокоит — кому надо, пусть пишет на электронную почту, которую я читаю только дома. Или звонит на домашний.

К сожалению, кое-кто знает мой рабочий. Маша переводит звонок на меня.

— Привет, — говорит мой парень. Мы с ним не виделись уже несколько недель, потому что мне не хочется проводить с ним время. Нет, он очень классный! Такой нежный, к нему приятно прикасаться. Когда мы начинали встречаться, как-то провели вместе целые выходные. Это было так тепло и хорошо, в понедельник мы разъехались по работам, но когда я вернулась одна в пустую квартиру, вдруг поняла, как хорошо одной. Не надо слушать внимательно, кивая в нужных местах, смотреть на него, отвечать на взгляды и реплики, объяснять, что с лицом… «Тебе грустно?» — «Нет, просто задумалась» — «О чем?»

Он киноман и постоянно показывает свои любимые фильмы. Сначала мне даже нравилось — я понятия не имела, сколько знаковых картин прошло мимо меня. Тогда в ответ я начала рассказывать о любимых книгах, но он почему-то не поддерживал этих разговоров. Что-то он даже читал, и мы могли это обсудить, и мне было интересно узнать его впечатление, но он был скуп на слова, и чтобы прервать тяготившую его беседу, начинал меня целовать. Так продолжалось несколько месяцев, и вот уже третью неделю я ищу причины отменить следующую встречу. В ход идут мама, работа, поступление в аспирантуру (куда я вроде не собиралась, но теперь подумываю о ней всерьез), проблемы с соседями, просто «нет настроения», но отмазки заканчиваются, а он начинает злиться.

— Привет, — отвечаю я.

— Встретимся сегодня?

Подавляю приступ паники. Я надеялась рвануть в любимую книжную лавочку, потом допоздна читать, а полдня субботы проваляться в постели с пушистым котом в абсолютном молчании и безделье. Вспоминаю, что коллеги хотели сегодня сходить куда-то вместе — без особой надежды они позвали и меня, хотя я никогда к ним не присоединяюсь. Осторожно оглядываюсь. В нашей комнатке никого — Ваня с Настей ушли курить, Татьяна Юрьевна, наша старшая, сейчас с директоршей в ее кабинете, а Катя болтает в приемной с Машей. Чуть понизив голос, говорю:

— Слушай, коллеги сегодня устраивают вечеринку, хочу наконец-то сходить.

— Но ты же никогда не ходишь на эти встречи.

— Да, но я чувствую, что они стали как будто шептаться за моей спиной, хочу вернуть их расположение. Ты не представляешь, что такое маленькая фирмочка, где каждый на виду, — вру так вдохновенно, что сама себе удивляюсь — не знала, что я так умею.

Он работает в государственной корпорации, одной из немногих выживших после развала Союза. По его словам, там в основном пьют чай с печеньем, иногда рисуют чертежи, расходятся в пять. В общем, надеюсь, он проникнется. Но он раздражен.

— Знаешь, — говорит, — в последнее время договориться о встрече с тобой все равно, что пытаться найти компромисс с недружественным государством. Ты отсылаешь прочь всех моих дипломатов.

Грустно киваю. Наверное, мне придется сказать ему, что нам лучше расстаться. Но я еще не придумала веской причины. Он мне очень нравится, с ним так приятно. Если бы он не захватывал все время и пространство, а умел бы дозировать самого себя, пока я не привыкну к малому и не попрошу большего. Если бы он знал, что раз в неделю я встречаюсь со своей лучшей подругой, с которой могу обсудить все-все, включая книги, которые она не читала, — а она со мной что-то, о чем я в свою очередь совсем ничего не знаю. Мне кажется, это и есть правильные отношения. Когда можно рассказать о чем-то, что человеку, может, неинтересно само по себе, но интересно из-за тебя. Но Федор так не умеет. Он не будет слушать, как я двадцать минут распинаюсь о книге, которую он не читал. А Оля будет. А я буду сколько угодно слушать о ее тренировках по кендо, хотя, когда она пошла на эти занятия, я даже не знала, что такое кендо.

Итак, мы неловко завершаем натянутый разговор, я неумолима и не хочу дарить ему этот восхитительный вечер пятницы. Как, впрочем, и своим коллегам. Прощаюсь с ними до понедельника, желаю как следует повеселиться. И еду по направлению к своему раю.

* * *

В метро жарко и тесно. По спине под курткой, свитером и футболкой накапливается пот, стекает струйкой по ложбинке позвоночника. Передо мной девушка с грустным лицом, она слушает плеер — из-под распущенных волос, которые возмущенно отодвигает от себя недовольная чем-то (всем?) прижатая к ней старушка, тянутся черные ниточки к тканевой сумке цвета хаки. Мы едем вместе несколько остановок. В тот момент, когда девушка лезет в сумку за плеером, чтобы перевернуть диск, я начинаю неловко протискиваться мимо нее. Она отпускает круглое серебристое тело плеера обратно в сумку и терпеливо ждет, пока толпа выйдет. Толпа зайдет. Больше я ее не вижу, меня несет к эскалатору. Отдаюсь общему мягкому теплому движению и только чуть переставляю ноги.

А вот и эскалатор. Плотно прижимаю к себе черный рюкзак. Мне купила его мама, когда я еще училась в школе, но такие до сих пор в моде: из кусочков кожи, с металлическими замочками на клапане и карманах. Достаю из него шапку. От метро пройти всего несколько метров, но на улице идет снег, и я не хочу намочить волосы и потом чувствовать мокрую шерсть на лбу.

Выхожу на улицу. Здесь много воздуха и снега, он сверкает и слепит глаза. Небо темно-синее, в бирюзу, насыщенного густого цвета. Напротив выхода из метро гитарист озябшими пальцами в полуперчатках играет Цоя. Каждый раз. Я улыбаюсь куда-то в его сторону и прохожу мимо, к кирпичному дому торцом. По этой стене совсем нет окон, зато есть маленький незаметный спуск в подвал. Туда-то мне и надо. У стены метро, мимо которой я иду, стоят запорошенные снегом велосипеды, как грустные лошади, которых на время покинули всадники. Впрочем, вот и всадники — стоят рядышком, болтают, курят. Им я тоже улыбаюсь на всякий случай.

Медленно спускаюсь в подвал — ноги неуверенно касаются неровных бетонных ступенек. Лесенка под крышей, поэтому на них нет снега или льда, но мне все равно страшно, что упаду и скачусь прямо вниз. Я еще не дошла до конца, как открывается дверь, оттуда вырывается свет, тепло и любимый запах. Выходит мужчина в черном пальто и стремительно поднимается наверх. Я замираю у стены, давая ему пройти.

Наконец я тоже открываю дверь в свет и тепло. Подвал тесно уставлен стеллажами, высящимися почти до потолка. Протиснуться между ними можно с трудом, поэтому если кто-то уже облюбовал один из них, второму места не найдется. Но меня не интересуют стеллажи в основном помещении, я иду сразу налево, там совсем маленькая комнатка со странными книгами — или непопулярными, или уцененными, или все сразу. Сажусь на колени и изучаю самую нижнюю полку. Выбираю книгу, беру ее с полки, открываю на случайной странице и вдыхаю запах бумаги. Он может быть нежным или резким, или терпким, как спитой чай. Но это все равно мой любимый запах. Вот, вот эти я сегодня куплю и увезу с собой.

Из теплого подвала опять в холодный зимний воздух, потом в душный вагон метро. Домой, скорее домой. В вагоне на моей ветке есть свободные места, и я с удовольствием сажусь. Теперь я могу залезть в рюкзачок и достать трофеи, чтобы разглядывать их, перебирать страницы. Достаю тонкую книгу в мягкой обложке — Морис Бланшо. Я еще не знаю такого писателя, но меня завораживает звучание его имени. Открываю первую страницу и читаю первый абзац, и смакую каждое слово.

Ко мне подсаживается какой-то мужчина — обычный, в незапоминающейся одежде: куртка, брюки, ботинки, шерстяной шарф, все черное или синее. Заглядывает через плечо. «Девушка, с вами можно познакомиться?» Отрицательно мотаю головой. Впитывать магию текста больше невозможно. Я же обещала себе в прошлый раз, что дотерплю до дома и открою новую книгу только там! Но теперь ее закрывать нельзя — это будет означать согласие на общение, которое мне совершенно не нужно. Навязчивый сосед искренне не понимает. «Читаешь, да? Книжки дурацкие читаешь? Замуж тебе надо. Мужика хорошего найти. Он выбьет эту дурь из башки. Будешь ужин ему готовить, стирать, убирать, родишь детишек и забудешь эту лабуду». Почти не моргая, продолжаю пялиться в текст, на всякий случай переворачиваю страницу, чтобы показать, как сильно увлечена «дурацкой книжкой». Прости, Морис, наше первое знакомство вышло смазанным. Сейчас он отстанет, и я отложу тебя до дома, до одиночества и тишины. Наконец мужчина в сильном раздражении отваливает от меня и выходит из вагона, бросив напоследок: «Так всю жизнь и проведешь одна, уткнутая в книжку!» Думает, что проклинает, а на самом деле звучит как заветная мечта. Он бы не поверил, что я в который раз отказалась от свидания, чтобы спокойно почитать.

Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Снова наружу, теперь уже недалеко. Но сначала зайти в еще одну любимую лавочку. Хлеб, сыр, колбаса, творожок на утро и самое главное — корейские роллы. Нигде больше таких не видела — они намного крупнее обычных и очень вкусные. Кореянка, владеющая маленьким стендом, зажатым в углу продуктового магазина, давно знает, чего мне надо. Пару раз она пыталась предложить что-то другое — морковку, рулетики из баклажан — но я всегда беру только роллы с лососем. Она протягивает целлофановый пакетик. Сегодня я взяла шесть (обычно беру четыре), сегодня у меня зарплата и несколько новых книг. Надо это отметить.

* * *

Дома переодеваюсь в мягкие штаны и свободную футболку. Включаю компьютер и модем 14400 — он играет соло на волынке. Кто-то из приятелей обратил на это внимание, и теперь я не могу перестать слышать в звуках модема высокую шотландскую волынку: тарынь-тарынь-рынь-рынь-тарынь. Есть подключение, проверяю почту — вижу письмо от Федора, начинающееся со слов: «Я много думал и пришел к выводу…» Мне кажется, я примерно представляю, что там, и закрываю, не прочитав. Завтра. Сейчас надо сохранить этот спокойный, тихий настрой. Не дочитана начатая с утра книга, а еще меня разбередил первый абзац свежекупленного Бланшо. Я не могу растрачивать себя на текст, начинающийся со слов: «Я много думал и пришел к выводу». Куда привлекательнее история, первые слова которой: «Здесь, на этой предназначавшейся, быть может, тоже для него фразе, ему пришлось остановиться»[ii].

Еще в почте письмо от куратора из музея, где я люблю проводить время, — именно Ирина Валерьевна предлагает мне пойти в аспирантуру под ее руководством. Только надо найти пересечение моего диплома по филологии с искусствоведением, но Иринвалерьевна уверяет, что это все мелочи, зато как аспирантку она сразу сможет устроить меня на хорошую должность в музей и мне больше не придется заниматься скукотой в юридической фирме. У них в музее просто волшебно. Даже не знаю, хочу ли я на самом деле там работать — не убьет ли это магию пространства, когда сидишь среди скульптур, пьешь чай, неторопливо беседуешь о самых высоких материях, от которых у коллег и Федора свело бы скулы, и смотришь на сад через огромные французские окна. И это центр города, чуть пройти — восьмиполосное шоссе. А тут маленький рай в двухэтажном особняке.

Эти письма я проглядываю, хотя и поджимает нетерпение. Ирина Валерьевна предлагает невероятно интересные темы. В понедельник возьму отпуск на неделю и закроюсь ото всех в библиотеке — это дело надо изучить.

А пока устраиваюсь на кухне под торшером. Завариваю чай, зажигаю свечи, расставленные на столе для атмосферы. И читаю, пока глаза не начинают слипаться.

На ночь включаю любимую кассету и успеваю заснуть раньше, чем доиграет сторона. Магнитофон, почувствовав, что пленка закончилась, выстреливает кнопку с характерным щелчком. Я на секунду просыпаюсь и снова засыпаю. Завтра суббота. Кот пушистой попой медленно вытесняет мою голову с подушки, но мне уже все равно, я собираюсь снова летать над полями в компании почти забытого друга.

* * *

Просыпаюсь и засыпаю. Опять просыпаюсь и буквально заставляю себя снова заснуть, потому что вставать совсем не хочется. Да и не надо. Вижу еще один странный сон и опять просыпаюсь. Снова пытаюсь заснуть, но в этот раз ничего не получается, и я неохотно спускаю ноги с кровати, гляжу в окно — там серо и тускло. То ли уже темнеет — время три часа дня, я спала больше двенадцати часов — то ли и не было сегодня никакого света. Снег подтаял, зимняя сказка исчезла, и опять даже если «светло», все равно темно.

Все делаю как можно медленнее. Умываюсь, зависая над раковиной с щеткой в руке, принимаю душ, долго-долго стою под горячей водой. Варю кофе, поджариваю на сковородке тосты, медленно их жую, словно выполняю скучную монотонную работу. На улице действительно начинает темнеть. Всего два выходных, и один, считай, уже прошел.

Раздается звонок на домашний. Федор спрашивает, какие планы на сегодняшний вечер. Про письмо не спрашивает — а ведь я его еще не прочла. Многочасовое запойное чтение немного утишило мою мизантропию, и я соглашаюсь пойти с ним в кино, а потом гулять. Кино оказывается очередным занудным артхаусом, и в кафе после фильма я даю ему высказать все, что на душе. Он рассказывает о режиссере, других его работах, о том, что он думает про этот фильм, что пишут о нем критики. Я пью кофе маленькими глоточками и ложечкой расковыриваю чизкейк. Интересно, что в том письме? Вернусь и сразу прочитаю.

Вокруг происходит жизнь — подружки за соседним столом то шепчутся, то смеются в голос. Я им немного завидую и думаю об Оле. Надо встретиться с ней на следующей неделе. Федор кладет свою руку на мою и что-то говорит, а я оглядываю кафе, и все люди в нем, и столики, и чашечки на столах, и мрачный вид в окне кажутся такими прекрасными. На наш столик опускается молчание. Я вдруг понимаю, что Федор чего-то ждет. Он больше не болтает, и его ладонь все еще на моей руке. Что он сейчас сказал? О боже! «Я люблю тебя». Я должна что-то ответить.

Буквы и слова, пронизывающие мое сознание, проносятся толпой насквозь, гогоча. Не нахожу ответа. Если ответить «Я тоже», это не будет правдой. Мне с ним приятно и хорошо, но «люблю» — это же что-то совсем другое. Пауза тянется. Он смотрит на меня круглыми серыми глазами — они сейчас тоже кажутся мне очень красивыми. Мне двадцать три, ему двадцать пять, господи, да люди ведь женятся в этом возрасте!

Он уже понимает — что-то не так, иначе я ответила бы сразу. И вдруг мои губы сами складываются в ответ — это из кино, которое мы с ним смотрели вместе, поэтому я отвечаю как бы не словом, а эпизодом из фильма.

— Спасибо, — говорю я.

Сначала он не совсем понимает, но вдруг вспоминает ту сцену — девушка признается парню в любви, но он не может ответить ей взаимностью. Она ему нравится, и он хочет с ней дружить, но любовь… Нет, любви он ей дать не может. И он говорит ей «спасибо». Она плачет и повторяет «я люблю тебя», а он в ответ твердит: «спасибо, спасибо». Поняв, Федор медленно поднимает руку и кладет ее рядом на стол, словно какой-то предмет. Она лежит там, как кошелек или перчатка.

Мы выходим из кафе в полном молчании. Дальше по плану гулять в парке. До парка пройти минут десять. Он стоит с минуту, словно раздумывая, потом прощается, целует меня в щеку и уходит в другую сторону, к метро. Я чувствую горечь, но и облегчение. На следующей неделе, думаю, выберу тему, возьму отпуск и подам документы в аспирантуру. Встречусь с Олей, расскажу ей обо всем. Она поймет.

Его фигура скрывается в толпе, я понимаю, что больше не почувствую прикосновения его теплых мягких рук, его тела. Но я не могла сказать ничего другого. Если бы он подождал. Если бы дал мне время и пространство. Если бы я была другим человеком.

И тогда я иду гулять в парк одна. Там голые деревья подпирают темное небо, черная земля усыпана подгнивающими с осени листьями, но под моими ногами твердый серый асфальт. Желто горят фонари, высвечивая фрагменты ветвей. Здесь тихо и уютно, и я снова ловлю себя на ощущении, что мне очень хорошо. Хотя меня только что бросил парень. Или я его. Но мне хорошо, хорошо одной. Может быть, думаю я, однажды я встречу человека, с которым буду чувствовать себя так же. Словно я одна, но не одна. И мне будет хорошо с ним. Потому что он не будет отнимать, но дополнит мое одиночество.

* * *

«Я много думал и пришел к выводу, что больше так продолжаться не может. Я хочу с тобой поговорить. Я понимаю, что был немного навязчив, но я хочу быть с тобой. Я думаю, нам надо попробовать жить вместе. Завтра встретимся и обсудим, ладно? Надо подумать, у кого нам будет удобнее. Моя квартира ближе к центру, но тебе неудобно ездить на работу с двумя пересадками. Может быть, снимем общую квартиру в удобном месте? Еще ты могла бы уйти с работы, я нашел отличную подработку, которая приносит много денег. Ты все равно вроде бы хотела в аспирантуру. Хотя, я подумал, надо ли тебе туда? Столько усилий, а ведь однажды мы поженимся, и у нас будут дети. Я хочу, чтобы ты ни о чем не думала и не беспокоилась. Чтобы жила в уюте и достатке. Я все это обеспечу, только будь со мной. Мне кажется, я хорошо тебя понимаю. Ты так страдаешь в этой конторе, а теперь там еще и какие-то интриги. Ты такая нежная и слабая, трогательная и хрупкая, немного капризная, как роза из «Маленького принца», и я хочу о тебе заботиться. Покупать тебе книги и платья. Мне просто нужно, чтобы ты впустила меня и позволила взять твою жизнь в свои руки. Я же вижу, что ты как корабль без руля, тебя несет течением. Однажды ты проснешься, а жизнь прошла. А ты все еще работаешь мелким клерком и читаешь по ночам. Ну куда это годится. Ты же знаешь, что я прав, и тебе нужен кто-то, кто будет беречь тебя. Завтра я позвоню и приглашу тебя на свидание, и, если ты согласишься, это будет означать, что ты готова обсудить все это.

P.S. Постараюсь выбрать хорошее кино, которое понравится и тебе тоже.

С любовью

Федор»

[i] Песня Анны Ширяевой (Шмендры).

[ii] Фраза, с которой начинается повесть Мориса Бланшо «Ожидание забвение» в переводе В.Е. Лапицкого.