Иван Гобзев родился в 1978 году в Москве. В 2000 г. окончил философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова, в 2003 защитил кандидатскую диссертацию по философии. Публиковался в журналах «Дружба Народов», «Нева», «Новая Юность», «Волга», «Дети Ра», «Юность», «Занзивер», «Москва» и др. Автор книг «Те, кого любят боги, умирают молодыми», «Глубокое синее небо», «Хозяин Москвы» и др. Работал редактором отдела спецпроектов в «Литературной России», обозревателем книжных новинок в «МДК». Редактор отдела нон-фикшн журнала «Лиterraтура». Читает лекции по философии, логике и концепциям современного естествознания. Лучший преподаватель Высшей школы экономики 2014 и 2018 гг.

---

 

Мир Миров

 

1. Мир миров

 

Мир должен вызывать доверие для того, чтобы жить в нём. Если ты чувствуешь, что он ненастоящий, то разочарование наступит быстро. Впрочем, если он настоящий, это тоже не значит, что ты будешь в нём счастлив.

Если бы не сбой, то я бы этого никогда уже не рассказал.

Мои родители подключились к «Миру миров», когда я был ребёнком. Было ясно, что мы друг друга больше не увидим. И они друг друга не увидят. Они выбрали новую, но уже ставшую очень модной опцию: для каждого свой мир плюс отключение памяти о жизни до.

Конечно, всем было грустно. Они рыдали, обнимали друг друга и меня. Я тоже рыдал. Они встали на колени прямо на тротуарную плитку, мимо шли прохожие, но мы их как будто не замечали. Я помню их мокрые глаза и красные щёки, их цепкие пальцы на моих плечах.

— Сынок, — мы больше не хотим быть несчастливыми. У нас есть только один выход. Когда ты вырастешь, ты поймёшь.

Мама прижала меня крепко-крепко к своей груди, и тогда я понял, что случилась непоправимая беда. Они встали, попытались улыбнуться сквозь слёзы и ушли, взявшись за руки. И в том, как они держались за руки, я тоже видел беду — они держались не просто, как на прогулке, а как будто пытались удержать друг друга. Я заревел и бросился за ними, но меня удержала бабушка. Так я остался с ней. Моя бабушка не собиралась никуда уходить, но так получилось, что она умерла всего через пару недель, и я последовал за своими родителями.

«Мир миров» — это программа, которая позволяла выстраивать любые виртуальные миры по желанию. Они были неотличимы от реального, потому что подключение к ним предполагало полную имитацию всех ощущений. Единственное, что могло бы разрушить иллюзию, это память. Память о реальном мире постоянно напоминала бы, что новый мир ненастоящий. Сок, который ты пьешь, не реален, хотя ты и чувствуешь его вкус, красивые пейзажи — всего лишь декорации, шум моря — обман. И это осознание искусственности всё бы испортило. Поэтому выход оставался один — отключить память о прошлой жизни и записать другие воспоминания.

Я смотрю на свои руки. И не могу поверить тому, что я вижу. Жаль, здесь нет зеркала, но я представляю, что увидел бы в нем. Не знаю, сколько лет прошло здесь, но там, в «Мире миров», я прожил несколько тысяч лет. И это не предел — в виртуальном мире можно жить вечно. Особенность технологии такова, что один миг в реальном мире может длиться бесконечно в виртуальном. Физики осознали эту штуку очень давно, и, кажется, назвали её Омега-точкой. Время относительно. В виртуальной системе отсчёта миллиарды лет могут равняться одной секунде в реальном мире.

Теперь я понимаю своих родителей. Что заставило их так поступить? Как они могли бросить меня и друг друга? За тысячи лет я узнал так много, что мне всё стало ясно. Виновата психотерапия. Это они, психотерапевты и психоаналитики, долбили людям, что для того, чтобы быть счастливым, нужно проживать свою собственную жизнь. Свою собственную — значит, свободную от того, что лишает тебя радости. И «Мир миров» подоспел очень кстати.

В моём виртуальном мире, к которому меня подключили через день после смерти бабушки, я вновь встретился с родителями. Более того, я с ними никогда не расставался. Но на самом деле, это были не они. Как и все обитатели моего мира, они были программными модулями, созданными моим сознанием. В этом мире не было никого, кроме меня. Всех остальных, можно так сказать, я придумал с помощью внедрённой в мою нейронную сеть программы «Мир миров».

И то же самое касается всех остальных. Мои родители больше не встречались. Но в своих мирах они, возможно, считали, что никогда не расставались.

Я сижу на кушетке, и мои ноги не достают до пола. Я болтаю ими, как маленький. Смешно. Не в том смысле смешно, что я начинаю улыбаться. А в том, что я разучился плакать. Как должно быть ужасно быть богом, — думаю. — Это же такое одиночество, когда нет ничего, кроме того, что ты сам же придумал. Тут уж в самом деле единственный выход, чтобы не сойти с ума, — забыть о том, что ты бог.

Разумеется, многие выбрали бы один виртуальный мир на всю семью! Но, к сожалению, синхронизация сознания различных людей оказалась невозможной. Каждый выдумывает свой мир в соответствии со своими потаёнными желаниями, воспоминаниями, ожиданиями. И даже если люди хотят одного и то же, различий столько, что они приводят к неустранимым противоречиям в программе.

К «Миру миров» меня подключал очень добрый дядя. Я, когда он уложил меня на специальную кушетку, в сотый, наверно, раз спросил его, увижу ли я родителей. Он мне отвечал только «да», но как-то неуверенно. Дети чувствуют сомнение взрослых.

Был ли я счастлив в моем мире? Сознание конструирует на основе воспоминаний такой мир, который будет наиболее правдоподобен с точки зрения самого же сознания. По-другому нельзя. Всё, что может дополнительно «Мир миров», — это немного жульничать со случайностями. То есть так подтасовывать события, чтобы удачные обстоятельства складывались чаще, чем неудачные. Но тоже не слишком, иначе мы заметим эту подтасовку и мир перестанет восприниматься, как настоящий.

Мой мир, думаю, был чудеснее (именно в смысле чудес), чем миры взрослых. Всё-таки я подключился ещё ребёнком. А дети верят в сказки. Очнувшись, я обнаруживаю, что те вещи, которые я принимал за реальные в течение тысяч лет, таковыми не являются и иногда вообще противоречили законам природы.

Я побывал не в одном, а в нескольких сотнях миров. Это были виртуальные миры внутри виртуальных миров. Конечно, там меня не бросали родители. Они оставались со мной, и я рос в полноценной семье. Я взрослел, знакомился с девушкой, ужасно похожей на мою маму (честно говоря, она была её точным двойником), и женился на ней. Спустя какое-время у нас появлялись дети. И вот что любопытно: всякий раз, когда они подрастали, мы с женой принимали решение подключиться к «Миру миров». Это было тяжкое решение. Мы проливали реки слез, мы не спали ночами, мы молились, спрашивая кого-то в ненастоящем небе: «За что?», но при этом твёрдо верили, что подключиться — единственный путь. Потому что мы, несмотря на нашу любовь, были несчастливы. Как и все. И вот я снова и снова отправлялся в путешествие по виртуальным мирам, каждый раз стирая свою память. Так что ничего не помнил о предыдущих жизнях и не знал, что в общей сложности прожил в них тысячи лет. В каждом мире я задерживался самое большее до тридцати пяти.

Только теперь я смог увидеть все эти жизни в совокупности. И, о боже, как же они все были похожи одна на другую! Я даже злюсь на себя и думаю: «Ну вот дурак, мог бы побольше всего попробовать, столько всего повидать и пережить!» Так нет же…

Так что я не был счастлив.

Я не понимаю, что заставляет людей навсегда подключаться к «Миру миров». Понятное дело, что сначала все только пробуют, временно живут в рекламных мирках, где все их любят, и всё к их услугам. Ого! — говорят они, очнувшись на кушетке. А над ними стоят инженер в белоснежном халате и менеджер в красивом костюме. Они из всех сил улыбаются, они даже очки носят специальные, которые заставляют их глаза улыбаться.

— Ну как? — спрашивают они самоуверенно. — Не понравилось?

— О, что-что-что вы! — отвечает потрясённый клиент, заикаясь от возбуждения. — Это было невообразимо здорово!

Да, здорово на полчаса оказаться в мире твоей мечты. Но когда ты выбираешь целую жизнь, от мечты почти ничего не остаётся. Сознание выстраивает максимально убедительную реальность — такую, какой ты поверишь.

Одно преимущество виртуальной жизни перед реальной — это вечная жизнь. Но я вот, например, не сумел им воспользоваться. Я превратил своё существование в череду реинкарнаций.

Боже, до чего я стал умным! Какие сложные слова знаю! На какие темы рассуждаю! Ещё бы, ведь я сотни раз дожил до тридцати пяти! Чего я только не видел, чего только не читал, какие только профессии не освоил.

Самое удивительное, что некоторые из моих жизней были невероятно трагичны. Бывало так, что я подключался к «Миру миров», будучи тяжело больным человеком, на грани смерти, после многих лет невыносимых мучений. Или убегал туда от одиночества. Или, наоборот, на пике счастья я принимал решение уйти, считая, что лучшего уже не будет. И сейчас мне кажется это забавным — ведь это же было неправдой, это я сам ведь все придумал. Но зачем? Этого требовала внутренняя логика мира, который выстраивало моё сознание.

Но, как правило, жизни были очень похожими. С очень незначительными вариациями. И теперь я припоминаю это странное ощущение дежавю, которое так настойчиво посещало меня. Да, мне часто казалось, что происходящее уже случалось со мной точь-в-точь. И мне словно подсказывал внутренний голос, как надо поступить в той или иной ситуации. Я это воспринимал, как мистические знаки. Теперь я понимаю, что это были каким-то образом сохранившиеся воспоминания о предыдущих виртуальных жизнях. Программа не хотела повторяться, она требовала экономичности, минимума сложности, которую вызывает разнообразие. Переходя в новый мир, я как будто становился на накатанную лыжню.

Я не знал, почему я вдруг очнулся. Я просто открыл глаза и увидел белый потолок, лампы, провода. Потом приподнялся и сел на кушетке, чувствуя себя глубоким стариком. Я сразу вспомнил все прожитые жизни, все миры разом вспыхнули в моём сознании.

Если бы не эта случайность, понимаю я теперь, мне бы вечно было суждено скитаться по однообразным виртуальным мирам. Вечный круговорот, вечное повторение. Когда я осмысливаю эту ситуацию, у меня волосы на голове начинают шевелиться и колет где-то под сердцем — от ужаса. Нельзя было отказываться от памяти! — думаю я, и тут же понимаю, что в противном случае виртуальные миры были бы неинтересны. Кому нужен мир, про который ты точно знаешь, что он ненастоящий?

Открывается дверь и вбегает тот самый добрый дядя, который подключал меня к серверу. У него испуганные глаза, он тяжело дышит.

— Уххх, — выдыхает он, видя, что я сижу, болтаю ногами, жив-здоров. — Ты в порядке?

— Сколько времени я здесь провел? — спокойно спрашиваю я.

— Секунд десять. Я только вышел и тут это замыкание, я бегом обратно!..

По мере того как он говорит, его речь замедляется, он смотрит на меня и понимает, что я стал совсем другим человеком. Ещё бы, в моём взгляде тяжесть тысяч прожитых лет.

— Малыш, я вижу, ты успел пожить? — как можно добрее говорит он. — Давай, ложись обратно, я тебя снова подключу.

— Нет, — отвечаю.

— Как это нет?

— Нет. — И так твёрдо смотрю ему в глаза, что он и сам понимает — нет.

— А как же тогда?

— Пойдём будить моих папу и маму.

— Так нельзя, что ты! Меня уволят, да ещё штраф такой, что ого-го!

— Они там очень одиноки, — говорю я, и мои глаза наполняются слезами.

Он нервничает. Поворачивается туда-сюда, не знает, что делать, шевелит губами. На нём эти дурацкие улыбающиеся очки. Из-за них всегда кажется, что человек весел.

— Ладно, — вдруг говорит он. — Только пусть все считают, что их тоже разбудил сбой!

Я киваю.

Он подходит, берёт меня под мышки и снимает с кушетки. Затем за руку выводит из комнаты. Он торопится, чтобы нас никто не успел заметить, и я еле поспеваю за ним. Смешно это, конечно, — думаю я, — он со мной обращается, как с маленьким. А я постарше его буду, раз в сто.

А как же мои родители? Что они скажут, когда мы их разбудим? Зачем я хочу их разбудить? Потому что я знаю, они несчастливы. Они никогда бы не согласились на «Мир миров», если бы знали, что их ждёт. Это будет странное воссоединение. Я ведь теперь такой же старый, как и они. Когда всем по несколько тысячелетий, разница в двадцать пять лет не играет уже никакой роли. О боже, — думаю я, вдруг чувствуя, что страшно волнуюсь, — как же скучал по вас все эти годы!

 

2. Чудесный мир

 

Океанское дно заставлено огромными саркофагами. Они чем-то похожи на Сфинксов, только металлические. Те, которые постарше, побурели, обросли водорослями и кораллами и больше уже напоминают подводные скалы. Свет от них почти не отражается. Но новые саркофаги блестят на солнце и производят странное впечатление, особенно если знаешь, что там внутри. Я иногда представляю, что в далёком будущем сюда прилетят инопланетяне. Вот они будут удивлены, когда разгадают тайну саркофагов.

На самом деле это контейнеры. В них упакованы люди, тысячи в каждом. Они живы, но спят вечным сном, в темных тесных капсулах, опутанные проводами и трубками. Они видят чудесные сны, они не знают, что лежат в этих контейнерах, прошлое стёрто из их памяти. Конечно, саркофаги похожи на консервные банки в мёртвой воде. Между ними уже давно никто не плавает. Думаю, что если в океане искупаться, то кожа слезет. Какие-то формы жизни есть, примерно те же, что могли существовать на ранних этапах эволюции Земли. Ну и, разумеется, бактерии и сине-зелёные водоросли. Эти, думаю, всегда будут живы. Бывает, я часами смотрю в мониторы, на которых серо-зеленая муть океанского дня и застывшие громадины саркофагов. Они не такие уж и древние, самым старым из них нет и ста лет, но мне кажется, что они свидетели вечности. Поэтому я сказал, что они похожи на Сфинксов. Ничего никогда не меняется, всё одно и то же, только когда наступает ночь, экраны становятся черными.

Я смотрю в надежде увидеть, что между саркофагами кто-нибудь проплывёт. Я не говорю о ките или дельфине, ясное дело, что их не существует, но пусть хотя бы маленький окунёк мелькнёт в солнечном луче, вильнёт хвостиком и исчезнет в тени. Меня бы это очень обрадовало. Я бы возликовал, я бы наверно запрыгал от радости и закричал, несмотря на мои годы.

Но никто не проплывёт. Ещё нет таких рыб, которые жили бы в кислоте.

Боже мой, боже мой, — вскрикиваю я, просыпаясь от кошмара. Мне опять снилось, что случилось землетрясение, и саркофаги медленно, как гигантские статуи, валятся на бок. Они падают, швы лопаются, и внутрь хлещет черная ядовитая вода. Подача энергии нарушена, люди просыпаются. Они задыхаются в своих гробах, так и не поняв, что происходит. Спасётся ли кто-нибудь из них? Океан их убьёт. А если даже кто-нибудь и выплывет, чем бы он дышал? Насколько мне известно, последние лет пятьсот никто не выходил из дома без специального шлема. Трудно поверить (почти невозможно!), что когда-то люди бродили по улицам просто так. То есть надел ботинки, куртку накинул и прямо так вышел на улицу. Идёшь, кожа открыта ветру и лучам, дышишь. Вдыхаешь этот уличный воздух — и ничего, не умираешь в страшных мучениях через час, а идёшь себе спокойно дальше, куда-нибудь на пляж. Снимаешь одежду и, голый, заходишь в воду. А когда возвращается — вся кожа на тебе, и ещё ложишься на песок, чтобы полежать на солнце без опасения заработать лучевую болезнь. Мне трудно поверить, что так и было, но документальные фильмы не врут. Книгам я бы ещё не поверил, человек любую чушь может за правду выдать. Но это — про падающие саркофаги — всего лишь страшные сны. Если случится катастрофа, первым делом будет отключена система жизнеобеспечения, и люди умрут, не успев проснуться в реальном мире.

Почему же мне снятся эти падающие башни? Как-то от нечего делать я рыскал по электронным архивам и наткнулся на труды по психологии более чем тысячелетней давности. Там был раздел, посвящённый анализу сновидений. Честно говоря, я давно так не смеялся. (Хотя я вообще не помню, когда в последний раз смеялся. Но дело в том, что все дети, так уж они устроены, иногда смеются. А я был ребёнком, как ни трудно в это поверить, так что я наверняка тоже смеялся.) Так вот, почитав про сновидения, я смеялся до слёз. Выходило, что падающие саркофаги символизируют фаллосы. Ну уж а почему они падают, догадаться не сложно — учитывая мои годы. Но, отсмеявшись в седые усы и закашлявшись с непривычки так, что весь покраснел и глаза вздулись, я задумался: а вдруг и правда? Вдруг и правда на бессознательном уровне меня только секс и тревожит? Я сейчас написал, что вычитал эту чушь в архивах. Да, у меня есть несчётные терабайты информации, накопленной человечеством за несколько последних тысячелетий его существования. Чтобы осилить её, мне надо бы жить пару миллионов лет. Не ясно, зачем её хранили, кому она пригодится? Может, тем самым маловероятным инопланетянам, которых я иногда представляю?

Я ведь даже не знаю, остался ли ещё кто-нибудь кроме меня на Земле. Те, в саркофагах, не в счёт. В анабиозе люди живут намного дольше. Я слышал, что в капсуле человек может существовать несколько столетий. А уж в своём сне он проживает вечность. Одна секунда здесь превращается в столетия там. Но как бы долго они не жили, рано или поздно всё равно придёт конец. На что надеялись, на что рассчитывали создатели саркофагов? Этого я не знаю. Но, видимо, есть какой-то расчёт. Не просто же так законсервировали человечество. Если нет возможности отличить реальный мир от нереального, можно ли тогда сказать, что твой мир нереален? Вот о чём я думаю, глядя в мутные экраны.

Я тоже скоро подключусь к «Миру миров». Я стану молод, полон сил, здоров, я окажусь в живом зелёном мире, где смогу делать всё то, что невозможно здесь. И я не буду знать, что когда-то сидел тут совсем один, в этой захламленной башне, в вечном сумраке, полубезумный старик. Я не буду знать, что мир ненастоящий. Значит, он будет настоящим. Я встречу там миллионы таких же сновидцев, как и я — молодых, счастливых, красивых. А может и несчастных — это не важно, ведь каждый сам выбирает себе мир таким, в какой хочет верить.

Но меня кое-что тревожит. «И всё-таки, — думаю я и смотрю на свои трясущиеся руки. Кожа на них сухая, сморщенная, вены лиловые и надутые, как будто под кожей туннели. Мне хочется самого себя погладить по рукам, и сказать: «Не плачь, мальчик, ну что ты! Скоро всё закончится». И мальчик во мне, тот самый, который, наверно, когда-то смеялся, доверчиво смотрит на меня и улыбается сквозь слёзы.

«И всё-таки, а вдруг каждый из нас, — думаю я, с удивлением замечая каплю на полу, — всё равно — там, в «Мире миров», — в душе остаётся безумным стариком? Это-то куда денешь, если стал таким»?

 — А что же ты не подключился давным-давно? Кто тебя держал? — спрашиваю я и вижу себя более молодым — строгим таким, с надменным взглядом.

 — Так, а кто следить за саркофагами будет, чтобы всё в порядке? — заискивающе отвечаю я старый, глядя на себя молодого снизу-вверх.

 — Ты это кому рассказываешь? Тут всё на системе самообеспечения, ты не нужен! Ты вообще никому не нужен, даже себе!

 — Но всё-таки, на всякий случай, — продолжаю я канючить. — Проследить, чтоб в порядке…

— Ай, ладно! — я раздраженно машу рукой и исчезаю, оставив себя старого, к моему облегчению, одного.

Да, — говорю я тут, уже сам себе, — пора, пора подключаться! Пока я совсем не свихнулся. Я сам не понимаю, что меня держит. Это и в самом деле унылое существование. Заброшенные пыльные комнаты и коридоры, сломанная кровать, на которой я мучаюсь бессонницей — с бельём, последний раз менянным, дайте подумать, когда… Да, пятнадцать лет назад, на мой юбилей. После я уже перестал фиксировать праздники и круглые даты. Одни и те же консервы каждый день… Хотя и к еде я давно стал равнодушен. Чем я занимаюсь тут? Сижу у мониторов, смотрю на неизменную зелёную муть и глыбы саркофагов. Я как бы контролирую, всё ли в порядке, но он прав, давно мог бы уже подключиться, ведь всё будет работать и без меня. Теоретически контейнеры обеспечены энергией навечно, если только вдруг солнце не погаснет или вода из океана не испарится. Я даже не знаю, остался ли на свете ещё хоть один наблюдатель, кроме меня. Коммуникатор молчит так давно, что на нём вырос толстый слой пыли. Последний раз я пользовался им, когда мне звонил начальник.

 — Прощай! Я подключаюсь, — сказал он бодро. — Как будешь готов, следуй за мной. Может, увидимся в лучшем из миров.

— Как думаешь, — спросил я, — а мы там узнаем друг друга?

Некоторое время он молчал. Я даже подумал, что он отключился.

— Какая разница? — наконец ответил он.

 — Скорее всего, нет. Ну, может, и будет нечто, вроде дежавю…

И он отключился. Я тогда понял, что испортил ему настроение своим неумным вопросом. Я не стал спешить. Я был молод и сказал себе уверенно: ещё поживу в реальном мире! Странно, но у меня была надежда, что всё наладится. В каждодневном пути из моей комнаты в пункт наблюдения и обратно я прохожу мимо предназначенной для меня капсулы. Всего-то дел — на пять минут. Снял одежду (можно даже не мыться, ха-ха), лег в позу эмбриона, нажал кнопку. Сначала будет неприятно, в нос, рот и во все другие отверстия полезут трубки, я буду задыхаться и стонать от боли, но прежде чем станет невыносимо, я вдруг окажусь в другом мире.

Это будет дивный, прекрасный, живой мир! Я уже давно выбрал в программе подходящую для себя виртуальную реальность. Там будут леса, дикие животные, птицы, реки и моря с рыбами, холодный сильный ветер, к которому можно стоять лицом и вдыхать его полной грудью. Конечно, какие-то коррективы программа внесёт после подключения — она настроится на мое сознание и сделает мир таким, чтобы я верил в него. Очень важно, чтобы подключённый полностью доверял происходящему в виртуальной реальности. Моя память сразу изменится, и я буду считать, что всегда жил там. Кто знает, может, и встречу там кого из старых знакомых… Но это, конечно, вряд ли — у людей слишком разные сознания и ожидания, поэтому «Мир миров» для каждого конструирует свой мир. Так что, скорее всего, я там буду общаться с виртуальными персонажами.

И тут я покрываюсь холодным потом. Я думаю: а вдруг я уже давно подключился? И «Мир миров», просканировав моё сознание, определил как самую оптимальную для меня вот такую вот реальность? Эти вот мрачные коридоры, сломанную кровать, зелёные мониторы… Что тогда делать? Подключиться снова? Но и там, в новом мире, будет всё то же самое. И так до бесконечности. Может, я уже целую вечность подключаюсь, да выбираю всё одно и то же… Меня серьёзно тревожит такой исход событий, потому что он очень вероятен. Я уже достаточно старый для того, чтобы понимать — меньше всего на свете мы знаем, чего на самом деле хотим. А «Мир миров» знает. Но не это меня останавливает. Не поэтому ли я каждый раз убыстряю шаг, проходя мимо капсулы, как будто боюсь, что вдруг захочу в неё лечь? Меня, как это ни смешно, пугает то, что тот виртуальный мир всё-таки не настоящий, он не реальный. И что бы ни испытывали миллионы этих людей на океанском дне, в действительности они все лежат в контейнерах, опутанные трубками, как состарившиеся младенцы. Но только они не в утробе матери, и родиться им не суждено. Проснуться для них — значит, умереть.

Но ты же не будешь этого знать — в том, лучшем из миров, — говорю я сам себе. — Хватит мучиться, хватит этого убожества, пожалей сам себя! Надеяться не на что, ничего не изменится. А то того и гляди умрёшь внезапно, не успев подключится. Да, я хорошо понимаю, что надеяться не на что, в этом мире едва ли что может случиться. Чудес не бывает. Хотя почему не бывает? Ведь, если так подумать, «Мир миров» — это же и есть чудо. Уже в детстве я знал, что «Мир миров» обещает лучшую реальность. В рекламных целях всех желающих подключали бесплатно — на короткое время, всего на какое-то мгновение. За этот миг человек успевал прожить там многие дни. Редко кто сам отключался — никто не хотел возвращаться оттуда сюда. Правда, это был не совсем автономный мир — люди, находясь в нем, помнили, что есть ещё и реальный. Для тех же, кто хотел подключиться навсегда, предусматривались замена памяти и корректировка виртуальной реальности в соответствии с желаниями, надеждами и мечтами клиента. Но корректировка проводилась так, чтобы клиент верил в реальность происходящего. Скажем, в рекламном подключении клиент мог летать, как птица. Но не факт, что это возможность сохранялась и при полном подключении — ведь это штука, очень неправдоподобная, прямо противоречит законам физики. И если человек не совсем дурак, через некоторое время он заподозрит, что мир не настоящий. «Мир миров» это всё учитывал и строил для каждого свою, максимально внушающую доверие данному человеку реальность. Но не было способа узнать, что же на самом деле видят те, кто подключился навсегда. Они больше не просыпались, чтобы рассказать о своей жизни. Ходили слухи о каком-то отключившимся вдруг мальчике, но уж не знаю, что он рассказывал, и правда ли это.

Иногда я смотрю не в экраны, а на небо. Сквозь покрытое ядовитой пылью окно. Оно то серое, то голубое, то фиолетовое. Звёзд не видно из-за слоя грязи на стекле. Я смотрю и воображаю, что по небу летят птицы — косяки гусей. Когда настроение не очень, я представляю одинокую ворону. Конечно, никто там никогда не пролетает. Птицы не существуют. На это стекло даже муха ни разу не села. Хотя как бы я рад был завести себе питомца — какого-нибудь паучка в углу комнаты! Я бы заботился о нём, кормил отборными комарами и мушками (если бы они были!) Я бы беседовал бы с ним о литературе, философии, политике, театре… Да обо всём. Я рассказал бы ему, например, про беднягу Робинзона Крузо. И читал бы ему вслух. Впрочем, поднялась бы у меня рука убивать мух и комаров, чтобы накормить моего паучка? В этом-то моём мире? Так что на самом деле хватило бы и небольшого цветка в горшке. Да, в плане духовности цветок, конечно, уступает паучку. Паучок хотя бы как-то реагирует на происходящее, цветок же растёт себе и всё. Но всё же он живой! Как и я. Поэтому мы были бы не просто друзьями, но и родственниками — самыми дорогими друг для друга на всём свете. Ведь, кроме нас, никого больше нет. И уж беседовать я с ним мог бы ничуть не хуже, чем с паучком. Паучок может уползти куда-то, исчезнуть (вот горе-то!), а цветок всегда со мной. Доброе утро! — говорил бы я ему, поливая и проверяя, достаточно ли ему света сегодня. Затем садился бы у монитора и начинал разговор — обо всём, что в голову придёт. О, есть многое, о чём я мог бы поведать — только бы было кому! А вечером: доброй ночи. И касался бы едва — легко и нежно — лепестка своими сухими пальцами. Может быть, и поцеловал бы!

Тут я начинаю нервничать, невольно хватаюсь за лицо и тру лоб. Я вдруг представил, что в тот момент, когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать цветок, становятся заметны подсохшие, больные листья. Господи, боже мой! Я же ничего не смыслю в цветах, как ухаживать за ними, что делать? О если что-то случится с ним, о, если случится, я не переживу! Я не захочу это переживать! Я хватаюсь за сердце, и его боль отзывается в нижней челюсти. Но у меня есть гигантская библиотека — все знания человечества к моим услугам! Дай только время, и я найду, там же обязательно есть про цветы, там не может не быть! Я не сомкну глаз, я буду сидеть день и ночь, я сделаю всё, что в моих силах! Тут я понимаю, что разнервничался дальше некуда, как будто у меня и в самом деле есть цветок. Сижу, скрючившись, коленки друг о друга стучат. А как бы я его назвал? О, как-нибудь красиво, по-эльфийски, что-нибудь вроде Эллалиодоробор! «Хватит! — говорю я сам себе. — У тебя нет цветка. И никогда не будет!» — «Почему же? Да сколько угодно, стоит только к «Миру миров» подключиться… А там они тебе уже не понадобятся, ха-ха! Но ты прав, подключайся. Не тяни, пока не умер или с ума не сошёл. Потом поздно будет».

Да, соглашаюсь я мысленно, потом поздно будет. А мне каждое утро всё труднее вставать. И всё хуже, честно говоря, я соображаю. Забывчивый стал, рассеянный. Иногда впадаю в какое-то странное оцепенение — замираю вдруг на месте, как будто выключаюсь, и сижу так подолгу. А потом, как очнусь, не помню ничего — что делал, о чём думал? Но не спал вроде. Боюсь, что скоро настанет время, когда я просто не смогу встать, чтобы дойти до капсулы. Это будет совсем плохой расклад. Уж знаю — такова человеческая природа: как только я пойму, что до капсулы мне не добраться, я стану желать этого сильнее всего на свете.

Но сегодня утром я не встал, а вывалился из кровати. Плохо дело, — сразу понял я. Это ясный знак. Думать больше нечего. Решение принято. Что надо сделать, прежде чем уйти из этого мира? Как с ним попрощаться последнему человеку? Мне немного стыдно, я вдруг понимаю, что не гожусь на роль последнего человека. С этим миром человечество связывало столь многое, что нельзя взять и просто так вот уйти! Надо что-то сказать, подвести итог, сделать какой-то важный жест. Попрощаться достойно. Хотя пришли-то мы просто так. Почему же уходить надо по-особенному? Я смотрю в окно и произношу (стараясь говорить внятно и чётко): «Прощай, мир!» Но голос предательски скрипит и шамкает, зубов-то не хватает. О господи, кто бы мог знать, что мне придётся высказываться за всё человечество! Тут я понимаю, что всё человечество — это и есть я. Смешно немного. Так вот, я встал с пола, после того как упал с кровати, и направился к капсуле. Я решил не выключать мониторы, и даже свет. Я понял, что у меня рука не поднимется это сделать. Да и зачем? Пусть горит, работает, рано или поздно само выключится. Хотя, может, надо? Я представил эти освещённые комнаты, мониторы работают — но никого нет. Я в позе эмбриона в капсуле. А свет горит. В мониторах проплывает зелёная муть. Нет, наверно, всё-таки лучше выключить. И я прохожу мимо капсулы, направляясь в приборную. Там я сажусь привычно перед пультами с мониторами. Выключить сейчас, понимаю я, значит отрезать пути к отступлению. Если выключу, то уже не включу. Тогда останется только «Мир миров». Но это дивный, прекрасный мир, где можно будет всё! Я стану молодым, и на этот раз получу то, чего у меня не было. Я буду путешествовать и любить. Да-да, много путешествовать и много любить. Не надо даже птичьих полётов в холодных высотах.

Я протягиваю руку к рубильнику, касаюсь его, жду чего-то пару секунд и убираю руку обратно. Нет, я ещё подожду. Не знаю толком чего, но подожду. Если мы оказались в состоянии придумывать такие совершенные, чудесные миры, то почему свой, настоящий мир превратили в кошмар? Что-то здесь не так. Причём ещё до «Мира миров» люди только тем и занимались, что изобретали иную, лучшую реальность, да почти все книги, всё фильмы про это. А у самих-то вот что вышло… Я устраиваюсь у монитора поудобнее, так, чтобы было видно ещё и окно. Я буду наблюдать и ждать. Столько, сколько смогу.

 

3. Подключённый

 

Человек так устроен, что ему всё лень. Так было всегда, и лишь с помощью огромных противоестественных усилий он приучил себя к работе. Но стоит немного отвлечься, забыться, как тут же опять обнаруживаешь: о боже, как мне лень! Это хорошо понимали первобытные люди, поэтому у них существовал такой принцип: человек не должен отвыкать от работы. Всегда что-то делай, каждый час, каждую минуту. Расслабишься, забудешься, утратишь привычку к труду — и снова придётся преодолевать сопротивление своей природы.

Я думаю, что дело на самом деле ещё сложнее. Даже сейчас, когда я лежу перед монитором, я вдруг с удивлением обнаруживаю, что мне лень совершать самые обычные операции. Открывать папки, перемещать файлы, писать коды, вводить пароли. Я чувствую, что моя природа восстаёт против этого, я хочу, чтобы всё совершалось одним усилием мысли. То есть подумал о том, что тебе нужно, и вот — оно и происходит.

Рука не хочет водить по экрану, голова поворачиваться, а глаза смотреть. Такова природа. Им лень. Значит, всё правильно — есть на самом деле у эволюции цель. Это торжество разума над телом. Все телодвижения излишни и утомительны, мы не хотим их делать. Мы хотим удовлетворять свои потребности с помощью одной только мысли.

Достаточно подумать: «Открыть! Переместить! Налево! Направо!», чтобы происходило то, что требуется.

Хотя и такое мысленное усилие излишне. Искусственный интеллект должен предугадывать, предвосхищать и соединяться с человеческим сознанием, чтобы желание, выраженное одним лишь намёком, мысленной интенцией, воплощалось.

Симбиоз человеческого сознания и искусственного интеллекта — это и есть венец эволюции. Вершина уже достигнута, мы находимся на пике совершенства, хотя не все ещё понимают. Эта вершина называется «Мир миров». Чудесная программа виртуальной реальности, созданная человеческим гением и превзошедшая его, теперь стала частью нашей жизни, частью нашего разума.

Мне смешны те дураки, которые выступают против «Мира миров» и призывают к полноценной жизни в реальном мире. Нет виртуальной реальности — она не существует! — кричат они с пеной у рта на улицах, тащась со своими жалкими и нелепыми транспарантами. Уже тот факт, что они вышли на улицу выть, размахивать руками и вести себя, как варвары, вызывает сомнение в их лозунгах. «Это — то, что вы сейчас вытворяете — и есть «полноценная» жизнь?» — хочется мне спросить у них. Но они не понимают.

Они хотят страдать, болеть, рано умирать. Это у них называется наслаждаться. «Будь активен, веди здоровый образ жизни!» — пропагандируют они, призывая к занятиям спортом. И вот сотни тысяч дебилов идут в тренажерный зал, встают на беговые дорожки, потеют, кряхтят и считают каждую секунду, мечтая, чтобы побыстрее закончилась эта пытка. Ворочают железо, плавают в бассейне, терзают себя изо всех сил, делая вид, что получают удовольствие. На самом деле это способ убить время, причём наихудший. Я хорошо это знаю, потому что и сам когда-то занимался подобными вещами.

Каждое мгновение на беговой дорожке ты жаждешь, чтобы бег закончился. Ты пытаешься отвлечься, но не можешь, все твои мысли крутятся вместе с полотном. «О боже! — думаешь ты, — выруби мои мозги!» Время потрачено зря — час-два выпали из дня, причём проведены они были в мучениях. И это «полноценная» жизнь!

Всё же дело в том, что жизнь — это страдание. Потому что она требует постоянных усилий. Она заставляет делать то, что делать не хочется. Человек должен только мыслить, всё остальное — унижает его природу. «Мир миров» освобождает от страданий. Всё просто: в «Мире миров» ты всем управляешь лишь усилием мысли. Это и усилием-то назвать нельзя, потому что программа предугадывает желания.

Я с горечью думаю о бесконечных поколениях лесорубов, фрезеровщиков, офисных сотрудников, которые изо дня в день, из года в год вынуждены были насиловать себя. Я и сам работал в офисе. Мучения начинались с самого утра. Во-первых, не хотелось вставать с кровати. Даже не потому, что не выспался. Просто лень. Сам факт вставания — это нудное, унылое, бессмысленное усилие. Дальше — убери постель. Потом почисть зубы, прими душ, причешись, оденься, приготовь завтрак… И вот, как снежный ком, тяжкий груз ежедневных повинностей нарастает со страшной скоростью. Не прошло и часа со сна, как ты уже превратился в жалкого раба обыденности. Ты засыпан кучей мусора множества дел, они давят на тебя, не дают дышать, ослепляют, пряча под собой мир.

В офис ты уже приезжаешь не человеком, а роботом, который реализует заложенную в него программу. Но если ты всё-таки ещё не окончательно превратился в робота, если ещё в твоей стальной груди с электросхемами теплится огонёк жизни, то разум твой бунтует. Ты берёшь мышку и еле тащишь её по столу, как неподъёмную тачку с камнями, ибо тебе лень. Природа твоя восстаёт против насилия. Ты не хочешь этого делать.

Но большинству удаётся усыпить своё разумное начало, превратившись в роботов. У них ничего уже не теплится, они — консервные банки, игровые автоматы, заводные игрушки. Даже хуже. Однажды в музее я увидел интересный раритет — деревянные счёты. Их использовали в старину, чтобы считать. Такой примитивный калькулятор, тяжёлый и медленный. Так вот, офисные сотрудники, вжившиеся в роль, трагичностью своего бытия напоминают мне эти деревянные счёты.

Но если жива в тебе душа, ты не сможешь работать, потому что каждое мгновение она будет протестовать против происходящего.

Я уже давно подключился к компьютеру. Пока не к «Миру миров», нет, но скоро собираюсь. Я неподвижен, в мою нервную систему вживлены микросхемы, из меня торчат провода, и даже в голове какой-то штырь. Меня буквально «соединили» с процессорами и серверами. За своё согласие участвовать в проекте я получу бесплатную возможность подключиться к «Миру миров», подлинному миру, в котором реальность такая, какая ты хочешь, и всё управляется твоей мыслью в союзе с искусственным интеллектом. Там я не буду знать, что обездвижен, я даже не буду помнить об этом мире. Там я смогу летать, вытворять всё, что захочется, и мир всё время будет подстраиваться под мои ожидания. И главное — я стану, как и многие другие уже, свободен от необходимости что-то делать. Я буду только мыслить, воображать деятельность.

А пока ребята из «Мира миров» ставят на мне свои эксперименты, я жду. И уже сейчас, должен сказать, мне лучше, чем раньше. Стоит мне о чём-то подумать, захотеть, как это происходит — питание, чтение, развлечения, сон, общение. Конечно, есть ограничения, но в «Мире миров» будет круче, там уж без ограничений.

— Не совсем так, — говорит мне инженер рядом со мной. Я могу видеть его только краем левого глаза, потому что сетчатка правого залеплена чем-то вроде силикона. Он все мои мысли читает на мониторе и иногда вступает со мной в беседу — когда ему удаётся расшифровать поток моего сознания. Он в белом халате, с черной крашеной бородой, глаза очень умные. Записывает что-то в планшет. Похож на врача.

— Не совсем так. Я думаю, будущее за такими, как ты. В том смысле, что «Мир миров» — это да, круто, виртуальная реальность, но не все захотят и смогут туда. Кто-то же должен обеспечивать работоспособность реального мира. Если все уйдут в «Мир миров», кто останется, чтобы следить за ним? Поэтому со временем большая часть людей подключится, как ты сейчас, чтобы всем управлять. А «Мир миров» будет как поездка в отпуск, на каникулы, отдых.

Я с ним не согласен. Когда я буду подключаться к «Миру миров», то уж навсегда. Так, чтобы всё забыть, начать жизнь сначала в том мире, о каком я мечтал с самого детства.

Признаюсь, бывает мне не по себе. По ночам. Сплю я мало, потому что всё время лежу и, можно сказать, отдыхаю. И вот тогда становится немного тоскливо. Персонала нет, только дежурный где-то в приборной, но я его никогда не вижу. Справа от меня мониторы с непонятными графиками и цифрами, слева просторное помещение лаборатории, двери, уходящие вдаль коридоры. На ночь оставляют включённой одну аварийную лампу, она даёт красный тусклый свет, как, наверно, в бомбоубежище или в хранилище с ядовитыми химикатами. Но я не химикат, я человек, и поэтому меня, как бы это сказать, смущает эта лампа. Мне с ней неуютно.

Днём здесь ходит много людей, и когда мне надоедает серфить по просторам мировой сети и виртуальным мирам и ставить всякие необычные эксперименты, я наблюдаю левым глазом за происходящим в лаборатории. Сотрудники всегда чем-то заняты, много разговаривают, поглядывают на меня. Мне нравятся их серьёзные умные лица. Иногда они смеются и шутят, и тогда я тоже ухмыляюсь, хотя не знаю, о чём у них речь.

Последней уходит уборщица. Большая усатая женщина с мощными руками. Она моет пол бесшумным пылесосом, не обращая на меня никакого внимания. Её шаги тяжелы и крепки, глядя на неё, я представляю гладиатора с трезубцем и сетью. Со стороны может показаться, что работает она хаотично, но я видел её столько раз, что знаю — это не так. Каждый раз она моет пол лаборатории в одном и том же порядке, за одно и то же время. И совсем не похоже, что ей лень, скорее всего, она даже не думает ни о чём.

Закончив, она поднимает пылесос левой рукой и неторопливо уходит. У самого выхода она всегда говорит гулким басом, не останавливаясь и не оборачиваясь:

— Спокойной ночи, больной!

Из этого я заключаю, что раньше она работала в больнице, и поэтому не обижаюсь. Я не больной. Я участвую в важнейшем эксперименте.

И вот, когда я остаюсь один, делать совсем нечего. Скучно. Как только подключусь к «Миру миров» скучать, конечно, не придётся. Я сразу окажусь в гуще увлекательных и удивительных событий. Мы скучаем, потому что этот мир не оправдывает наших детских надежд. Уже где-то лет в 10—12 человек начинает догадываться, что сказки навсегда останутся только сказками. Но «Мир миров» их оправдывает. Там свершаются все заветные мечты.

Я так лежу, что совсем не вижу своего тела. И я его не чувствую, как будто я уже превратился в чистый разум. Но это не так, потому что я могу скосить левый глаз вправо и вниз и увидеть собственный нос. Это всё, что осталось доступно моему восприятию от меня былого. И такая ностальгия меня охватывает, такая печаль и нежность, когда я гляжу на свой нос, что хочется заплакать. Так он мне дорог, как память о чём-то прекрасном и утраченном. Хотя это всё глупости.

— Ну нос и нос, — пытаюсь здраво рассуждать я. — Что здесь такого? Это не более чем привычка. Люди всегда цепляются за своё прошлое, если даже там не было ничего достойного.

И вот, разглядывая от нечего делать свой нос, я сегодня вдруг обнаружил странное явление. Я могу проникнуть в «Мир миров». Точнее, я это уже делал много раз. Сам того не замечая, я, думая об устройстве этой великолепной программы, подключался к ней. Можно сказать, что я её взломал. Дело в том, что в прошлом я, без ложной скромности, был лучшим хакером в городе (если не в стране), и для меня, в принципе, не проблема взломать всё, что имеет потенциальный доступ и защиту. Но ломать «Мир миров» я не собирался. Это вышло случайно: процессор, к которому я подключен, помог мне совершить взлом. Такова его роль — он должен предугадывать мои намерения, воплощать их в зародыше.

Но только сейчас, глядя на свой нос, я вдруг понял, что мой разум в «Мире миров». Первой реакцией был испуг. Меня же отключат и посадят в тюрьму! — запаниковал я. У меня и так срок условно, и теперь я не отделаюсь согласием сотрудничать. И всё, крушение надежд, «Мир миров» закрыт для меня навсегда…

Но профессиональное любопытство взяло своё. Я пораскинул мозгами и придумал, как отовраться, если взлом обнаружат. А пока что, решил я, погляжу, что там, что видят эти тысячи в своих виртуальных сказках.

Для удобства я закрыл глаза и сосредоточился на архитектуре программы. Конечно, я не мог видеть то, что видят подключённые — мы их называем «коннектами». Никаких чудес, невероятных пейзажей, нарушений законов физики, полётов, поразительных приключений, исполнения волшебных желаний. Для этого мне пришлось бы перенести своё сознание в мозг подключённого, иначе говоря, завладеть его нервной системой. Но таких технологий не существует, и я вынужден был довольствоваться квантовым кодом. Нескончаемый поток цифр говорил мне о том, что в мире конкретного человека что-то происходит. Расшифровать квантовые суперпозиции крайне трудно, всегда присутствует неопределённость, поэтому никто и никогда не сможет сказать точно, что происходит в мире того или иного коннекта. Только он сам, отключившись и вернувшись в эту реальность.

Ради смеха я решил разыскать мою бывшую девушку. Она бросила меня из-за «Мира миров», и тогда мне было совсем не смешно. Я ползал перед ней на коленях, плакал, умолял, клялся, что завяжу с кодами и перестану употреблять стимуляторы, но всё напрасно, она не верила, потому что я ей это обещал уже много раз. Она стояла надо мной и тоже плакала, и черная тушь текла по щекам. В конце концов, развернулась и ушла, а я остался лежать на полу, дрожа в амфетаминовом дурмане, и в голове моей мысли о ней путались с обрывками программного кода. Она подключилась к миру, где была виртуальная копия меня, но хорошего меня, такого, с каким она мечтала провести жизнь, завести детей, строить быт. Дети, правда, тоже были виртуальные, как и быт, но она не знала этого, потому что выбрала вечное подключение — с подменой памяти.

И вот теперь меня охватило страстное желание подглядеть, как ей там живётся, хотя я и понимал, что ничего, кроме кода, увидеть не удастся. Это как подглядывать в щелочку за занимающимися любовью: кровати на видно, а только тусклый свет и тени. А что там и как, ни за что не разберёшься. Четыре года — это огромнейший срок для «Мира миров». За несколько секунд в реальном времени там проходят десятилетия. А годы — это почти уже вечность. За это время, злорадно подумал я, она уже наверняка придумала так, чтобы я умер, и завела себе сотни миллионы других мужчин!

Я нашёл её не сразу. Куда бы я ни прыгал, попадал либо в пустоту, либо на новичка. Несколько раз я был уверен, что нашёл её, но опять оказывался в полной цифровой тишине. Я решил попробовать подключится к другому «старичку», предположив, что в её модуле какой-то сбой. Если это сбой, то «Мир миров», узнай об этом общественность, понесёт огромные потери! То есть человек заплатил огромные деньги, лежит в капсуле, а ничего не происходит. Иначе говоря, он просто в коме.

Но всё старички, к которым я подключался, так же отзывались пустотой. Ничего, никакой реакции. И тут я заподозрил, что корпорация «Мир миров» занимается глобальным обманом. На каком-то этапе, понял я, они просто отключают от программы клиентов, чтобы экономить энергию (ещё бы, расход энергии на обсчёт виртуальных реальностей просто колоссальный!).

— О, жулики! — воскликнул я. — О, сволочи! Чтобы избежать банкротства и полного закрытия вы пойдёте на все мои условия. Я вытрясу из вас миллионы на благотворительность, а потом, боясь огласки, вы переподключите всех как надо, в том числе и меня!

Надо было проверить, в какой конкретно день отключают «старичков», и я стал подключаться к сравнительно более молодым. К моему удивлению, резкого отключения ни у кого не было. Наоборот, цифровая активность угасала постепенно, и в какой-то момент — у всех разный — прекращалась полностью. Поток цифр, сперва очень плотный, с течением времени становился всё реже и реже. Фактически с самого начала коннекты после короткой вспышки бешеной активности потихоньку сокращали свою мыслительную деятельность до нуля. У кого-то раньше, у кого-то позже, но после нескольких лет в «Мире миров» сознание замирало.

Это могло означать только одно. Люди сами выбирали безмолвие. Полную и окончательную тишину, отсутствие всяких мыслей.

— Вот она, нирвана, — с ужасом подумал я. И спустя секунду закричал, — мать вашу! Чёртовы уроды! Быстро сюда, отключайте меня на хер!

Я кричал изо всех сил, не разбирая слов.

Спустя пять минут прибежал встревоженный дежурный. В расстёгнутом халате, рубашка торчит из штанов, ботинки не зашнурованы. Видно, что спал.

— Что? Что случилось?

— Отключайте меня быстро от вашей грёбаной системы!

В общем, поднял я тревогу. В ту же ночь съехались все главные люди корпорации и пытались дружно меня отговорить. И аргументы у них были веские. Но я настоял на своем.

Короче, меня отключили. И в «Мир миров» я уже никогда не смогу попасть. Я не буду летать, как птица, и плавать как рыба, бегать наперегонки с дикими зверями, лежать в грязи под тропическим ливнем, вдыхать ароматы дремучих лесов, спать под открытым небом и просыпаться в росе и бабочках. Я не смогу наслаждаться своей силой и здоровьем. За отключение мне пришлось заплатить высокую цену — в смысле здоровья. Левая часть тела у меня работает очень плохо, кроме глаза. Нога еле двигается, рука вообще нет, ухо не слышит.

Закрыть «Мир миров» не вышло — в суде они доказали, что прекращение ментальной активности — это бессознательный выбор клиента, и корпорация ответственности за него не несёт. Так уж оказалось, что человек предпочитает вести растительный образ жизни, если дать ему такую возможность. Говорят, древний грек Пиррон учил, что подлинно безмятежная жизнь возможно только по достижении афазии — полного внутреннего и внешнего безмолвия. Не знаю, может он и прав: про старичков нельзя сказать, что они несчастливы. Они как цветы под солнцем, есть свет — они живы, и им больше ничего не надо. Они освободились ото всех усилий, от всего, что требовало малейшего напряжения и расхода энергии.

После этой истории мои отношения с компьютерами серьёзно испортились. Мне даже думать противно обо всём, что с ними связано. Поэтому свободное время, а у меня его много, я посвящаю не виртуальной реальности, а реальной. То есть просто гляжу в окно: на улицы, на дома, на прохожих, на далёкое небо. И мечтаю о возможности летать.

 

4. «Реальность должна быть правдоподобной чтобы верить в неё» [1]

 

Открыл глаза. Лежу на странной кровати, вроде изогнутого пляжного лежака, под каким-то коконом полупрозрачным. Весь я истыкан проводами, но не трубками для жидкостей, как в больницах бывает, а чем-то вроде электропроводки. За стенками кокона огоньки мерцают, движение. Самое странное, что мне не страшно, хотя следовало бы испугаться — где я и, главное, что это за провода? Состояние у меня не сонное, но какое-то одурманенное. Должно быть, — соображаю, — я в реанимации? Что-то случилось со мной, и я сюда попал. Только вот совсем ничего не помню. Хорошо помню, что делал перед сном, а как сюда попал — нет. Надо попытаться…

Читал Толстого, его дневники. Это было последнее перед тем, как. Помню его ужасный, неодолимый страх смерти, вплоть до того, что перед лицом неминуемой смерти он хотел покончить с собой. И вот это вот у него: «вся моя молодая жизнь — мерзость!» Что-то у него собственные увлечения вызывали злобу и отторжение. Сейчас бы ему сказали, что это физическое отвращение формируется в лимбическая системе, древней части мозга, которая отвечает за эмоции и объединяет нас с животными, у многих из которых она почти точь-в-точь как у нас. Ничего общего с рациональным отношением к проблеме это не имеет. Гнев, ненависть, злость — все это ничего не говорит об объекте, на который они направлены. Это говорит о нас, о том, что активируются какие-то белки, включаются инстинкты, архаичные механизмы выживания. Он хотел жить!

Я очень хорошо понимаю страх Толстого. Он хотел бессмертия, даже не просто хотел, а считал, что оно необходимо должно быть. Он не мог принять, что умрёт. Если задуматься об этих вопросах тщательно, представить себе, что вот, ты есть — ты живёшь, но пройдёт какое-то время, не очень даже большое, и тебя не будет, сразу начинаются мысли: а какой смысл? Зачем всё? Зачем ты что-то делаешь, какая конечная цель? Получается, что просто время стремишься чем-то занять, ставишь себе какие-то цели, и в то же время хочешь, чтобы оно побыстрее прошло. Завтра будет то-то, через неделю то-то, а через месяц то. И ждёшь, и мечтаешь — поскорее бы наступил такой-то день! Он наступает и ничего, конечно, особенного не приносит, ты оказываешься опять без цели и грустишь, но спустя какое-то время ставишь новые цели. И иногда замираешь как будто и видишь: нет ничего в этих целях и днях, кроме того, что они проходят, и так год за годом, всё быстрее и быстрее, бежишь к смерти. И не принимаешь её и боишься, но всё быстрее бежишь, как будто желая. А желаешь, потому что всякое дело перед её лицом нелепо. Это мне напоминает одного алкоголика. Он отказывался пить, если известно было, что больше одного-двух бокалов выпить на вечеринке не получится. Зачем и начинать, думал он, если нажраться всё равно не получится.

Что-то такое у меня случилось впервые в детстве. Было мне лет десять. Мы с братьями ходили в одно кафе, где продавалось очень вкусное мороженое всевозможных сортов. Я был самым младшим, и радовался, что они брали меня с собой. Каждый поход, как праздник. Мы ехали пару станцией на метро, потом шли недолго пешком, заходили в кафе и выбирали. Потом ели всё это за столиком, счастливые. Особенно счастливым себя чувствовал я. Боже, как вкусно, и как здорово, и какое это классное приключение! В самом деле, эта вот поездка за мороженным казалась мне очень праздничной, я всегда ждал её, как какое-то важное и увлекательное событие. Но однажды, сидя с ними за столиком, я вдруг увидел, как будто со стороны, что в этом ничего нет. Это всего лишь дорога на метро, кафе и мороженное. За этим ничего не следует, это как бы обманутое ожидание. И с этого момента я потерял вкус к нашим поездкам. Хоть и ездил дальше, и даже был в предвкушении и волнении, но неизменно обманывался. Потом такое происходило очень часто в самых разных моих делах. Когда я вдруг с неприятным чувством, немного с дурнотой, вдруг понимал: да нет в этом ничего из того, что ты ждёшь, и ничего за этим не следует.

Но в те времена люди ещё жили мало. Немногие доживали до девяноста, а тот, кто доживал, терял нормальное качество жизни, превращался часто в больного, а то и слабоумного. Рак, инсульт, болезнь Альцгеймера и другие штуки редко кому позволяли встретить счастливую старость. При современной медицине можно дожить и до трёхсот. Мне, например, двести шестьдесят, и я отлично себя чувствую, и выгляжу неплохо. А всё это благодаря генной терапии. Теперь почти всё можно починить, и нервную систему, и внутренние органы, не говоря уже о новых конечностях для травмированных. Конечно, не любые гены инъекциями получается заставить работать так, как требуется, в таком случае применятся дедовский способ — белки перорально. Ну и нейрохирургия, конечно, имплантация, куда уж без этого. Я уже много лет пью белковые комплексы, регулярно обновляю ДНК, каждый месяц меняю электроды. И это всё мне не мешает вести обычную жизнь, отнимает несколько часов в неделю.

А мешает вот что: я боюсь смерти. Точнее не её самой, а бессмысленности всего происходящего со мной перед её лицом. Бывает в какой-то момент дойдёшь до полного отчаяния, паника достигнет пика, и уж невольно начинаешь о плохом обдумывать. Идёшь по улице, видишь фура едет, и останавливаешься задолго, потому что боишься — а вдруг?

И тут новость: «Учёные изобрели средство, позволяющие продлить жизнь на десять-пятнадцать лет!» Сразу бросаешься читать, смотреть, возбуждение дикое. Конечно, денег стоит, недёшево, и процедура непростая, три месяца в стационаре! И, к сожалению, одноразовая, тысячу процедур не сделаешь, чтобы жить вечно. Сложно.

Но я все дела устраиваю, и ложусь. Гарантия не стопроцентная, вероятность неудачи — восемь процентов. Получилось или нет, становится ясно только к концу стационара. И вот ты лежишь, то в жару, то в бреду, всё думаешь: получится или нет? Если нет, то как тогда? Что делать? Как жить дальше тогда — долги отдавать, работать… А смысл? Ждать конца?

И всё боишься, боишься оказаться в этих восьми процентах. Молишься, хоть неверующий, просишь, сам себя успокаиваешь, что девяносто два — это намного больше, чем восемь.

Но вот наступает день, когда к тебе в палату заходит персонал в белом. Становятся вокруг. Пожилой в очках, ассистент молодой и красивый, девушка с папкой у груди. Постановочно как-то. Вот это вот, кстати, иной раз пугало меня не меньше, чем смерть — такое ощущение, что я смотрю кино для одного меня. Всё как-то уж очень по шаблонам словно…

Но ладно. Становятся они вокруг, смотрят добро и с улыбками. А я сам не свой, холодею, сердце бьётся в горле, пытаюсь тоже улыбнуться, а сам чуть не плачу. Ну всё думаю, раз они такие позитивные, пришли меня приободрять… Мы очень сожалеем, но…

— Алексей Александрович, мы рады вам сообщить, что курс прошёл успешно! Ваш организм отлично усвоил препарат «Геном-М».

И вот тут, в этот самый момент, испытываешь такое счастье, такую радость, что чувствуешь — лучше бы я в этот самый момент помер, потому что ничего лучше этого уже не будет. Сам никогда понять не мог этого чувства — на вершине радости, на пике счастья, и вдруг желаешь смерти, чтобы тебя просто в это мгновение просто не стало.

Хорошее настроение потом держится долго. О жизни и смерти не думаешь, втягиваешься в быт, живёшь как всегда, делаешь обычные дела, развлекаешься, погружаешься в заботы, придаёшь всему значение. Начинаешь радоваться и огорчаться. До поры, до времени. А потом лет десять пройдёт и опять. Вдруг уколет глубоко-глубоко, налетит и накроет так, что останавливаешься точно, и стоишь бледный, но не стоишь на самом-то деле, потому что несёт тебя волна — в самую смерть.

Операцию по продлению я уже делал восемь раз. И привыкнуть к этому невозможно. Потому что каждый раз, как последний — боишься: а придумают ли учёные ещё что, чтоб пожить подольше? А может модифицирует старые схемы продления, так чтобы они ещё хоть лет пять прибавляли? Пару раз такое уже было. И надеешься, конечно, а вдруг они откроют наконец такое, что позволит жить вечно? Ну или продлевать научатся регулярно. Чтобы избавиться наконец от этого постоянного гнетущего чувства, от этой внезапной холодной паники, которая в мгновение сметает декорации, оставляя одного в мире — наедине с самим собой. Да, это я точно подметил про декорации — именно такое чувство. Строишь, строишь их вокруг себя, наделяешь их различным значением, а потом одного мига достаточно чтобы всё это смело. Так, я видел, действует цунами.

— Как там Арсеньев? — слышу голос за коконом.

Часть завесы отодвигается и заглядывает улыбчивый мужчина.

— Вы как, Алексей Александрович?

— Ээээм, — отвечаю я, — мне что, продлевают? Так ведь вроде же… Я не ездил…

— Чего продлевают? — спросил он тепло.

— Ну… Жизнь…

Он кивнул и коснулся моей руки.

— Алексей Александрович, пятнадцать минут! Сейчас, всё вспомнится. Это обычная амнезия после отключения. Ретроградный эффект.

Он исчез, кокон закрылся.

— Ещё не пришёл в себя, — слышу его голос.

Но мне не до него, в тот момент, когда он коснулся моей руки, я впервые обратил на неё внимание. И это совсем не моя рука, это рука старика. Я, конечно, старик, но давно уже прошёл процедуры омоложения клеток, и выгляжу как самое большее тридцатипятилетний.

Сердце забилось страшно. В волнении я попытался встать. Что-то пошло не так! Слетел апгрейд, — почему-то подумал я. Хотя сам понял, что это глупость, что не может он слететь.

— Учащённый пульс, повышенное кровяное давление, — услышал я.

Кокон распахнулся, и на это раз я увидел сразу троих. Но они были совсем не такими, как те постановочные, из программы «Геном-М». Они были настоящие.

— Не волнуйтесь, Алексей Александрович! Всё хорошо, сейчас всё пройдёт.

— Что со мной? Что пройдёт?! — я отринул их руки, потянувшиеся было ко мне.

— Временная амнезия после отключения от «Мира миров». Это всегда так бывает, минут пятнадцать обычно, но, конечно, индивидуально. И с возрастом дольше…

Я не знал, что такое «Мир миров» и сказал им об этом. Но какое-то смутное воспоминание зашевелилось в глубине. Странное ощущение, как будто я всё же понимаю о чём идёт речь.

— Это как-то связано с Толстым? — спросил я. «Мир миров» в моем затуманенном сознании связался с «Войной и миром».

— Каким Толстым? — спросил человек в белом.

— Я перед тем как сюда попал, читал Толстого… Дневники…

— Что, его так и звали — Толстой?

— Да, Лев Толстой… — и пока я отвечал ему, глядя на его улыбающееся терпеливое лицо, память стала возвращаться ко мне. Как будто густой-густой туман постепенно сдувало ветром и мне стали открываться большие участки пространства.

— Лев Толстой! — он засмеялся. — Вот придумывает же наше воображение! И что самое удивительное, сами же верим. Недавно была клиентка, — он теперь обращался не только ко мне, но и к остальным, — которая в своей виртуальной реальности очень увлекалась чтением Льдины Холодной. Представляете? То есть на полном серьёзе имя — Льдина, а фамилия — Холодная. Потом, как вернулась, никак не хотела принять, что сама её выдумала. Так что Лев Толстой — это ещё не самое странное!

И вот когда он сказал эти слова — про виртуальную реальность — туман расселся почти полностью. Но я всё-таки попытался:

— Да я ведь читал… «Анну Каренину», «Войну и мир»… Это так сильно! Я что, гений, если смог такое сам сочинить?

— Алексей Александрович, — может вы и гений, это вполне вероятно, — но в данном случае вы ничего не сочиняли. Вы по памяти сможете воспроизвести эти вот произведения, которые вы сейчас назвали?

— Нет, конечно, — возмутился я.

— Да, да, — он понял моё возмущение, — конечно, никто не может. Да и сам этот ваш толстый лев не смог бы, если бы в самом деле существовал и писал, я согласен. Только тут причина иная — вы наверняка помните только некоторые образы, какие-то эпизоды, отдельные фразы, но не целое. Потому что это породило ваше сознание, заполняя пространство виртуальной реальности в «Мире миров».

И тут всё прояснилось окончательно. Да это же «Мир миров»!

Программа виртуальной реальности, к которой можно подключиться и прожить любую жизнь, если только, конечно, у тебя есть деньги. Полное погружение, мир генерируется в режиме реального времени, в соответствии с твоими запросами…

— Сколько я здесь был? — спросил я, но и сам уже вспомнил — это была только демоверсия.

— Как и по договору, — сделав убедительное лицо, сказал тот, что в очках, — тринадцать минут…

— Да-да, — пробормотал я, — а ведь прошла целая жизнь, и не одна…

— Всё верно, — улыбнулся он. — В этом одно их наших главных достижений — в «Мире миров» происходит субъективное замедление времени. Когда переживания не реальны, нет конкретных физических раздражителей, которые должны воспринимать рецепторы, всё проще и быстрее. Сигналы подаются напрямую в головной мозг, к нейронам. За какие-то секунды формируется память о колоссальных массивах информации, а клиент воспринимает их как реальные мгновенно.

— Да, но…. Почему? Почему всё такое же как и в реальном мире? Я ожидал чего-то… Ну…

— Фантастического? Сказочного?

— Ну да…

Он понимающе кивнул:

— Вас удивляет, почему в «Мире миров» все такое же как и в реальном мире? Тут всё сложно. Скорее, это не нас, а вас надо спросить. Я имею в виду, не конкретно вас, а вообще всех клиентов.

Да, я читал об этом, и даже смотрел документальный фильма про «Мир миров». Раньше большую часть разработки виртуальной реальности брала на себя корпорация, под конкретный заказ. Хочешь — волшебные миры, с драконами, эльфами и всякими чудесами, где ты можешь творить всё, что пожелаешь. Можешь быть богом и сам создавать миры. Можешь летать, телепортироваться и вообще нарушать законы физики. Особенно большой был запрос на фэнтэзи. И, кстати на Гарри Поттера — вот тут спрос дикий был совершенно, люди непременно хотели оказаться в его мире и в его роли, причём в основном девушки.

И всё это работало отлично, как временное развлечение. Однако эти захватывающие дух путешествия в виртуальные миры, где всё было как настоящее, где ты чувствовал всё то же, что и здесь, но только умел намного больше, имели один недостаток. Ты всё время помнил о том, что твои приключения — не реальны, что это иллюзия, очень классная и абсолютно реалистичная, но иллюзия.

Тогда «Мир миров» предложил новую опцию: временное отключение памяти о реальной жизни. Точнее, подавление имеющихся объёмов долгосрочной памяти и активация других, не настоящих — записанных в гиппокамп в соответствии с выбором программы. Теперь клиент с самого начала подключения считал подлинной именно эту, порождённую симбиозом «Мира миров» и его сознания, реальность.

Предложение стало настолько популярным, что многие, имеющие достаточные средства, подписывали пожизненный контракт с «Миром миров». Они брали билет в одну сторону, чтобы провести оставшуюся вечность в выбранном по своему вкусу мире.

Закончилось всё это скандалом. В результате серии аварий, когда подключённые «просыпались», выяснилось, что эти миры им совсем не в радость. Более того, они превращались для них в тюрьму, нескончаемую пытку. В этих своих мирах многие клиенты постоянно пытались совершить суицид, прекратить существование, но бесполезно, они возрождались и возрождались, с другой памятью, и проживали новые жизни, и в каждой новой жизни всё больше и больше сомневались в смысле происходящего.

Самое интересное, что корпорация знала об этом. Но ничего не предпринимала, боясь потерять многомиллионные контракты. В общем, всё в итоге вылезло наружу, куча исков, и «Мир миров» чуть не закрылся. Каким-то чудом корпорации удалось избежать банкротства и суда.

— «Реальность должна быть правдоподобной, чтобы верить в неё», — произнёс я слоган корпорации. Я привстал и сел, слабость почти прошла.

Он улыбнулся.

— Именно так. Вы сами строите реальность, а программа только воссоздаёт мир по проекции вашего сознания. Ну, кое-какие элементы, конечно, мы добавляем, иначе…

Он скривил губы и покачал головой. Он был в этих вот модных смеющихся очках, и его глаза, увеличенные стёклами и подрагивающие, радостно улыбались, поэтому всё время казалось, что ему очень весело. Дурацкая мода, — подумал я, — бывают же темы в разговоре, когда это совсем неуместно! Но в сфере услуг эти очки так плотно вошли в практику общения с клиентами, что стали чуть ли не обязательными.

Мне принесли чёрный чай без сахара. Очень помогает после «Мира миров» прийти в себя — не столько физически, сколько психологически. Да, мы сами строим реальность.

В результате расследований того скандала стало ясно, почему подключённые быстро становились несчастливы в своих идеальных мирах. Они были неправдоподобны. Спустя какое-то время клиент, хоть и не помнил ничего о реальном мире, всё сильнее начинал сомневаться в происходящем. Оно переставало вызывать доверие. Мир начинал казаться ненастоящим, фальшивым. И чем дальше, тем больше. Немного проще было тем, кто допускал в программе опцию смерти — они как бы воплощались заново и всё начинали с нуля, но странным образом сомнения, возникшие в прошлых жизнях, не исчезали со смертью, а переходили в новые воплощения, как бы аккумулируясь.

Я тогда, в том фильме, так и не понял, почему это происходило. И сейчас был отличный шанс узнать всё практически из первых рук. В ответ на мой вопрос он засмеялся, и большие глаза в стёклах весело запрыгали:

— Признаюсь, меня спрашивали об этом тысячу раз. Вообще я не нейропсихолог. Я скорее отвечаю за программную часть. И не уверен, что хоть кто-то может дать точный ответ. Есть, конечно, некоторые, скажем так, выглядящие убедительно догадки. Я сам придерживаюсь следующей позиции. Люди что делали? Выбирали всякие волшебные, нереальные миры, где можно творить что-то невероятное легко и много. У каждого своего представления о лучшем мире, но, что любопытно, много общих стереотипов… А наш мозг формировался в течение миллионов лет в ходе эволюции. В ходе случайных мутаций, борьбы за выживание возникло, видимо, вместе с корой, сознание и сохранилось, закрепилось как эффективный механизм адаптации к условиям окружающей среды. Ну и дальше продолжалась эволюция, в соответствие с законами физики. Вот это самое важное — в соответствии с законами. То есть, сознание — это инструмент реагирования на природу, само полностью соответствующее её законам. Сознание продукт реальности, поэтому в каком-то смысле неразрывно связано с ней, оно изначально предназначено для адекватного реагирования на реальность, для взаимодействия с ней. А что происходило во всех этих вымышленных мирах? Нечто противоречащие законам природы. То, что наше сознание не рассматривает как реальное, потому что само оно функционирует по правилам природы, оно выпестовалось в реальной реальности. В какой-то момент, я так думаю, накапливается большое число несоответствий, которые наше сознание отказывается принимать. Неправильно срабатывает обратная связь, это как при эпилепсии. Ну, например, если ты в «Мире миров» бессмертный бог, скажем, Зевс, то проблема возникает вообще очень быстро. Сознание очень тесно связано с инстинктами, с гормонами. Всякие экзистенциальные вопросы, вызванные страхом смерти и так далее теряют в этой ситуации смысл, но сознание-то продолжает функционировать, как человеческое, потому что на самом деле ты не бог, а человек, существо, сформированное как конечное и вынужденное вести борьбу за жизнь. Тут и происходит мощный диссонанс…

Он ещё что-то говорил, но я задумался о своём, потеряв нить. Я не до конца понимал его, тем более он увлёкся и стал излагать всё в более сложных терминах, хотя в общих чертах я и уловил суть.

— Наше сознание так или иначе требует соблюдения законов физики и более того — сложившихся культурных стандартов… — продолжал он.

— Реальность должна быть правдоподобной, чтобы верить в неё, — прошептал я.

— Что-что? — спросил он, весь улыбаясь. — Прошу прошения?

— А для чего вся эта выдуманная история с Геном-М, продлениями жизни, новыми разработками учёных? Ведь в настоящей реальности этого нет, все умирают… И я не думаю, что это моё сознание придумало, это наверняка ваша затея, изначально запрограммированная, так ведь?

— Ну как же! — удивился он моей непонятливости. — Конечно, это входит в базовый набор условий виртуального мира. Но так ведь интереснее же, иначе совсем скучно жить. Поверьте, мы провели много исследований!

— А сделать клиентов просто бессмертными, нет? — спросил я. — Избавить их от самого страшного страха — страха смерти? Вы же наоборот их мучаете. В чём смысл? Вы не представляете сколько я паниковал из-за этого, как ждал, как ликовал, когда наконец «учёные» что-то «изобретали!» Раз десять наверно готовился умирать…

— Вы сами сейчас ответили на свой вопрос, — он слегка покраснел, но не от смущения, а от неловкости, которая иногда возникает, когда рядом кто-то очень тупой. — Вы ликовали. Становились счастливы. Вот если бы вы там были бессмертны, уже к концу первого срока обычной, настоящей жизни, менее ста лет, вы бы впали в тяжелейшую непреходящую депрессию. Проверено много раз. 99 процентов клиентов в таких условиях в какой-то момент пытались совершить суицид.  Нас из-за этого чуть не закрыли. Акции «Мира миров» рухнули до самого дна… А так — стимул жить. Самый сильный стимул в жизни — это страх смерти. Но работает только в том случае, если жизни что-то угрожает. Это понятно, утоление жажды не становится для вас существенной проблемой, если у вас неисчерпаемый источник воды.  Вы вообще не думаете об этом, как о проблеме. То же самое и с жизнью, если вы бессмертны, то проблемы смерти для вас не существует. Мы пробовали такие штуки, как всевозможные престижные премии, чествование, всенародная любовь. Но это работает недолго. Дни, недели, в потом всё по-прежнему. И повторного эффекта счастья добиться сложно. Так что идея с продлением жизни, без всяких гарантий что она будет продлена — оказалась самой эффективной. Человек в напряжении, он боится, он не уверен до последнего момента — и какая эйфория, когда наконец удалось! Помните свои ощущения? Вот мы думаем над дальнейшим развитием этого сюжета. Есть идеи… Постоянная угроза эпидемии, природные катаклизмы, нападение инопланетян?! А клиент постоянно выживает — но как бы чудом!

Пока мы болтали, из меня аккуратно вытащили все электроды. Потом принесли мою одежду. Он скрылся за коконом чтобы я мог переодеться.

— Не всё правдоподобно, — громко сказал я чтобы они меня слышали и поняли, что это я к ним обращаюсь.

— Что вы имеете в виду?

— В клинике «Геном-М», в виртуальном мире моём, всё было не по-настоящему. У меня очень большое недоверие внушал персонал. В смысле, чувствовал себя, как в театре, где постановка для одного меня. Ну и рано или поздно к тому же, с этими бесконечными изобретениями и продлениями, я бы тоже разуверился в происходящем.

— Да, — ответил главный из-за кокона, — проблемы есть, согласен. Что характерно, все проблемы возникают из-за базовых программных модулей, которые генерируют некоторые элементы реальности в обход ожиданий вашего сознания и без его участия. Вот они-то и взывают чувство обмана, недостоверности!  То есть сознание начинает отторгать то, чего в реальности не бывает, ну как организм отторгает чужой орган при неудачной трансплантации.

— Но в целом, — спустя полминуты спросил он, — вы довольны?

Я почувствовал неуверенность в его словах.

Нет, я не был доволен. Я заплатил кучу денег за эту демоверсию, а за полное и окончательное погружение должен был бы отдать в тысячу раз больше, оставив детей почти без наследства. И за это дерьмо! Всё равно не вышло у них правдоподобно. И в жизни, что они предлагают, только одна цель — как бы пожить подольше. Дерьмо.

Я вышел, уже в костюме. Переодевшись, я превратился из пациента в обычного себя, успешного и обеспеченного человека. Он мило улыбнулся мне, как будто почувствовав трансформацию:

— Позвольте я провожу вас в кабинет! У нас для вас небольшой подарок, как для особенно ценного клиента!

По дороге он отдал ассистентке свой халат и тоже превратился в представительного человека. Сейчас будет впаривать, — подумал я, — украшая дерьмо гирляндами и игрушками. Но как ни украшай, дерьмо останется дерьмом.

— Кофе? — спросил он, когда мы уселись в его кабинете. Сделано здесь было по уму: мы сидели как бы на равных — одинаковые кресла, стол посерение, с его стороны никаких папок, стопок и документов. Деловые переговоры и должны происходить так.

— Спасибо, не хочу, — ответил я, давая понять, что не намерен задерживаться.

Он покивал улыбчиво.

— У нас есть для вас особое предложение! Можно озвучить?

— Озвучьте, — согласился я без всякого энтузиазма.

— Мы пришли к тому чтобы почти полностью избавиться от встроенных программных модулей, типа «Генома-М». Иначе говоря, от фона, который встроен в «Мир миров». Всё — от и до — программа будет создавать рандомно, на основании ожиданий сознания клиента.

— И что изменится по сравнению с тем, что я видел?

— Всё! Не будет ничего фальшивого. Мир будет настоящим — практически неотличимым от реального. Никаких продлений, никаких неправдоподобий, всё как здесь. Родился, жил, умер.

И он торжествующе посмотрел на меня.

— Гм, — сказал я и внимательно посмотрел на него. — Я не совсем понимаю… А какой смысл? Менять реальную жизнь на виртуальную, если виртуальная точь-в-точь как реальная? Я и эту могу прожить и умереть…

— Простите, но, — он мягко улыбнулся. — Вам восемьдесят.

— Я в курсе, — холодно улыбнулся я в ответ.

— Несомненно, вы можете дожить и до ста. Даже сохранив определённое качество жизни, хотя с возрастом, оно, конечно, неизбежно теряется… Износ, болезни, усталость от жизни и себя, тяжесть воспоминаний, утрата желаний, нереализованные возможности, которые уже не реализовать… Это появляется у всех с возрастом, и с этим, какие бы деньги не были у человека, ничего не поделаешь.

— Ну, не всё так драматично, — усмехнулся я, а сам подумал — тебе где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью, оглянуться не успеешь, как будешь там же, где и я.

— А что мы предлагаем? — продолжал он. — Почти вечность. Вы будете рождаться, жить и умирать. Рождаться, жить и умирать. Снова и снова. Этот цикл в «Мире миров» сможет повторится миллионы раз, прежде чем… Прежде чем вы по-настоящему… Ну вы понимаете. Вы будете снова ребёнком, юношей, и испытывать всё то, что связано с этими возрастами. Можно даже сделать так, чтобы случайным образом вы рождались то мужчиной, то женщиной. То есть мы предлагаем почти вечность, но правдоподобную. Она не вызовет у вас никаких сомнений!

— Потому что я не буду помнить о реальной жизни, которая вот здесь?

— Разумеется. Отключение памяти о жизни в первичном мире обязательно. Иначе нет никакого смысла.

Я заметил, что он избегает называть действительность «реальным» миром. Маркетинг, что ж поделаешь.

— Да-да, конечно. А вот, мне просто любопытно, а можно сделать так, чтобы человек помнил о своих прошлых жизнях? Ну, не об этой, а прожитых в «Мире миров».

— Можно, мы с коллегами думали об этом, — сказал он таким тоном, что стало ясно — это плохая идея. — Но тут возникает ряд проблем. Например, в какой момент индивид должен вспоминать о прошлых жизнях? Если он будет знать о них, едва родившись, то он уже собственно не будет новорождённым младенцем, понимаете? У него будет супербагаж знаний и опыта… И это опять же бессмертие, но неправдоподобное! Можно, конечно, сделать так, чтобы он вспоминал он них в своё совершеннолетие. Но это тоже весьма, мягко говоря, натянуто. Мы боимся, что эти игры спровоцируют накопительный эффект недостоверности. И на такой риск, уже имея печальный опыт, нам не хотелось бы идти…

Он резко встал и потянул мне руку.

— Что же! С вами очень приятно иметь дело, Алексей Александрович! Я должен идти, у меня совещание. Но я всегда, в любой момент свободен для общения с вами. Подумайте о нашем предложении! Лично за себя могу точно сказать, что когда придёт моё время, я выберу именно это.

Я пожал его руку, не успев встать, и он вышел.

— Чего-нибудь желаете? — заглянула секретарша.

— Да, вызовите, пожалуйста, такси.

Я остался сидеть, глядя на свою руку, которую так и держал перед глазами после его рукопожатия. Не понимаю, почему никак не могу привыкнуть к этому зрелищу. И к своему отражению в зеркале. Мне до сих пор странно, что я вижу в нём старика.

 

5. Эрида

 

Я забываю, конечно, о том, что на самом деле я совсем не на Эриде, а здесь, почти дома, рядом с Землёй, в саркофаге. Все забывают. Периодически мы об этом вспоминаем, но это не играет никакой роли.

А большинство и не вспоминает, потому что навечно погружено в виртуальную реальность. Там, в «Мире миров», они проживают множество жизней, даже не ведая о том, что лежат плотно упакованные в саркофагах, питающих их энергией и видениями. Они сами выбрали забвение, иначе какой смысл в виртуальной реальности, если ты помнишь, что она не настоящая?

Мы, работники корпорации, живём в реальном мире. Правда, наши глаза и уши — камеры и микрофоны, а сами мы точно так же — в саркофагах.

Мне не повезло, на Земле уже нет места для саркофагов. Всё океанское дно заставлено серыми гигантскими штабелями, как на кладбище, на котором гробы клали прямо друг на друга. Подключаясь к камере, я вижу только их очертания в мутно-зелёном мраке застывшей воды. Но всё же это родная Земля.

Земля безжизненная, покрытая пустынями, с палящим солнцем днём и морозом ночью. Так что никаких споров о том, что мы поменяли реальную жизнь на виртуальную — нет.

Реальная жизнь уже давно невозможна в этом мире.

 

* * *

Но на Земле наступил рай. В этом нет сомнений, потому что большая часть человечества проводит всю жизнь в чудесных мирах, где возможно всё. Мощный искусственный интеллект в режиме реального времени следит за ними, постоянно корректируя то, что они видят и что с ними происходит — чтобы их жизнь казалась и настоящей, и наполненной смыслом.

Впрочем, не все выбирают рай. Есть те, кто не верит в реальность мира, если в нём мало страданий, и они предпочитают виртуальные миры, очень похожие на наш. Я слышал от одного человека, что будто бы более половины подключённых в итоге выбирают виртуальность, имитирующую жизнь на пустынной Земле. Там они через некоторое время уходят в виртуальную реальность, даже не зная, что и так уже в ней. Такие виртуальные миры мы называем вторичными. А уйдя, снова выбирают пустынную Землю, где лучшим выбором через некоторое время оказывается опять уйти в виртуальный мир. И так до самой смерти, спустя миллионы одинаковых жизней. Да.

Это аксиома «Мира миров» — мир должен был полностью правдоподобен чтобы хотелось в нём жить.

Лишь немногие, и я среди них, не спят и следят за добычей ресурсов, необходимых для поддержания рая. Всё делает техника, мы лишь вносим корректировки и иногда управляем. Вся Солнечная система охвачена нашими фабриками, а комплексы саркофагов уже размещают на Луне, и скоро они будут на Марсе. Мы добрались до пояса Койпера, и до самой далёкой карликовой планеты — Эриды. Я тот, кому выпало задание исследовать её поверхность на предмет полезных ископаемых.

Вообще никакая другая жизнь кроме как в саркофаге уже и не возможна. И дело не только в том, что реальная Земля давно мертва. Дело в том, мы и рождаемся в саркофаге, и живём в нём, и умираем в нём. Элементарные навыки физического выживания отсутствуют. Электронная стимуляция мышц не позволяет им атрофироваться, но мозг никогда ими не пользовался по-настоящему, а только в теории — в виртуальном мире. Мне кто-то рассказывал, что будто бы от долгого бездействия тела разные участи мозга атрофируются, и в ходе эволюции он должен становится всё меньше и меньше, правда очень медленно — в течение тысяч лет.

Но жалеть и не о чём — «Мир миров», активируя нужные участки коры, вызывает любые ощущения, и они совершенно реальны, мы испытываем их по-настоящему, не вылезая из саркофага. Он объединяет нас всех в один коллективный сверхразум, он задействует интеллектуальные возможности миллиардов, корректируя и дополняя его искусственным интеллектом на основе гигантской нейросети.

То, чего мы достигли все вместе, коллективными усилиями, не в силу ни понять, ни сделать никому в одиночку. Все результаты исследований обрабатываются Объединённым разумом, новые планы и цели ставятся им же, и уловить в чём их смысл, ни я, никто другой не может.

Например, я не имею ни малейшего понятия, зачем нам понадобилась эта далёкая и безжизненная Эрида, как будто нет ресурсов ближе! А они, конечно, есть и полно — в поясе астероидов. И никто не может этого понять, и даже не пытается — это бесполезно. Все привыкли безропотно доверять — сверхразум уже множество раз доказал свою эффективность в решении всевозможных задач, как мелких повседневных, вроде того, как эффективнее причёсываться или чистить зубы (разумеется, виртуально), до сложнейших вопросов экономического развития. Он не ошибся ни разу, и всегда его решения оказывались наилучшими, лучше, чем любые, предложенные людьми индивидуально. Сверхразум абсолютно рационален.

И вот он привёл нас на Эриду.

 

* * *

Хотя на самом деле я в саркофаге на орбите Земли, с помощью множества датчиков я реально вижу мир Эриды, но, разумеется, с задержкой. Это унылый серый мир, такой, каких множество в поясе астероидов, разве что он большой. На фоне бесконечной тьмы с далёкими точками звёзд его вид вызывает щемящую тоску, которую я сам для себя до конца не объяснил. Возможно, всё дело в том, что глядя на такие безжизненные, затерянные в космосе объекты (а я видел уже сотни похожих), чувствуешь себя особенно одиноким. Хотя это неправда, я на станции не одинок — рядом со мной куча соседей. Однажды мне удалось подключиться к датчику наблюдения и увидеть ряд стоящих в станционном помещении саркофагов. По моим расчётам, там был и мой. Меня охватили фантазии — кто они? Что за прекрасная незнакомка, возможно, лежит в метре от меня? Я фантазировал на эту тему несколько месяцев, выстраивая в воображении наше знакомство и варианты развития событий. Это были сладкие грёзы!

Но это не важно.

Важно то, что скоро я уйду на пенсию, потому что датчики наблюдения, необходимые для того, чтобы отдельный человек мог видеть объект, как например я сейчас Эриду, спишут на свалку. Дальше всё будет делать чисто техника, а обрабатывать результаты будет Сверхразум.

Ну что же, тогда я окончательно погружусь в «Мир миров». Я не знаю, что я там выберу, какой мир! Точнее, выбирать будет Объединённый разум, анализируя моё сознание и в целом мою физиологию — на предмет явных и скрытых предпочтений.

Но я совершенно уверен, что не выберу Землю.

 

* * *

Суть задания, которое я получил, формулируется просто — «искать в пределах Эриды».  Что искать и зачем искать, сказано не было. Задачу ставил Сверхразум, как обычно, не объясняя. Меня немного радовала мысль, что какое-то микроскопическое участие в ней принял и мой мозг.

Три дня я летал вокруг Эриды (точнее управлял датчиками) и ничего, кроме её унылой поверхности не видел. Пустота и безжизненность. Это мир, в котором никогда не происходило ничего.

Я уже с некоторым злорадством стал надеяться, что наш Сверхразум дал сбой, что он просто ошибся в вычислениях, и отправил меня туда, где ничего нет. Рано или поздно это могло случиться.

Но наверху так не считали. Задание было — искать.

Понятное дело, думал я, что речь идёт либо о ресурсах, либо, что совсем маловероятно, о следах жизни. Но уже с первого взгляда было ясно, что на Эриде нет никакой жизни.

На четвёртый день я включил датчикам автопилот и решил поиграть в «Мир миров».

Самая интересная игра вот какая, сейчас расскажу. В обычные игры я давно уже не играю, они приелись, не только мне, но всем, кто вышел из детского возраста. Какими бы ни были реалистичными и погружающими в свой мир, они быстро наскучивают. Да, можно всё, и всё как настоящее. Но это надоедает и причём довольно быстро.

Хотя и бывают исключения! Как-то я играл за оперативника полицейского участка в одну игру в раннем доступе. Расследования, перестрелки, преследования, посиделки в барах, дружба и романтические отношения, всё как полагается.

Была у меня там в участке начальница, чернокожая женщина с взрывным характером. Поначалу она мне не нравилась, но потом как-то всё больше и больше стало меня к ней тянуть. Я искал повод сойтись поближе, часто заходил в кабинет, как-то даже осмелился пригласить её в бар, а однажды попал с друзьями к ней в гости на Рождество. Но ничего серьёзного между нами не было — я стеснялся действовать решительно, потому что неловко было перед игроком, который в неё играл (мне было очевидно, что она всего лишь аватар).

Мой аватар всегда один и то же — бородатый мужик лет сорока, но привлекательный и с определённой харизмой. Как я выгляжу на самом деле, не имею понятия, да и никто не знает. В саркофаг заглянуть нельзя. Иногда я думаю — а вдруг я на самом деле женщина, а не мужчина? Просто рос с убеждённостью в том, что я мальчик — так меня воспринимали окружающие в виртуальном мире. Думая об этом, каждый раз прихожу к выводу, что это не имеет никакого значения. Поэтому кстати, никого не беспокоит, кто именно стоит за игровым аватаром — это вопрос без ответа и потому бессмысленный.

Через месяц игры мне стало казаться, что и она ко мне неравнодушна. В её резких словах и насмешках мне виделись попытки скрыть симпатию, и я не раз думал поговорить с ней откровенно. «Да брось! — хотел я ей сказать. — Что за детские травмы и страхи мешают тебе признать, что и я тебе очень нравлюсь?»

В итоге вышло глобальное обновление, все сейвы полетели, и тут я узнал, что она была программным модулем, а не аватаром, и никакой игрок в неё не играл. То есть я влюбился в искусственный интеллект! А если хорошенько подумать, то в наш Объединённый сверхразум, который управляет всем, в том числе и «Миром миров».

Да. Со временем мне надоели все эти игры с эффектом полного погружения. Другое дело игры серии «три в ряд»! Это навечно.

Но есть кое-что получше. Когда в «Мире миров» поняли, что нам, тем, кто в силу профессии вынужден оставаться в реальном мире, играть не во что, они предложили новую игру. Путешествие по чужим мирам. В качестве наблюдателя с полным или частичным (в зависимости от специфики мира и структуры сознания его хозяина) ограничением действий.

В одном из таких миров, необычайно жестоких, я решил стать проповедником. Хозяин этого мира, как и обычно в случаях с полным включением, понятия не имел, что он хозяин, был каким-то бедным крестьянином и постоянно жаловался на судьбу и суровых богов, которым дела нет до его скорбной доли. Они умирал и рождался вновь в этом мире, но принципиально в его положении ничего не менялось. В общем это была его зона комфорта.

Так вот я стал там проповедником, а он, среди многих прочих, моим последователем. Когда счёт адептов пошёл на тысячи, местные власти решили избавится от меня, обвинили в тяжком преступлении, которое я не совершал, и казнили.

Как плакал хозяин мира, когда я умер!

Спустя время я снова заглянул в этот мир и обнаружил, что там, хотя прошли уже тысячи лет виртуального времени, до сих пор меня почитают. Суть моих проповедей (надо признать довольно нелепых) была полностью искажена, а я превратился в бога. Были наспаны сотни умнейших книг, анализирующие содержание моего учения, и некоторые из них оказались настолько сложны, что я не понял в них ни слова. Но кое-что осталось без изменений. Помню, как-то в кругу учеников я признался: «Не люблю творог!» С тех пор всякого, кто готовит или ест творог считают в этом мире нечестивцем, а в некоторых, особенно радикальных обществах, могут и убить.

А хозяин, бедный сапожник, каждый вечер перед сном молится мне.

Но я его, увы, не считая последнее посещение, не слышу. Впрочем, что бы я мог сделать для него в его же мире?

Он и так был лучшим для него.

 

* * *

В общем воображению человека нет границ. Всякие дивные фантазии я наблюдал и это самый лучший аттракцион — путешествие по чужим воображаемым мирам. После этого ни во что другое играть не захочешь. Лучше этого — только свой собственный виртуальный мир, который ты принимаешь за настоящий.

Правда, подавляющее большинство миров совершенно одинаковы. Надо пролистать несколько сотен, прежде чем наткнёшься на что-то оригинальное. А так всё одно и то же: Земля, пустыня, унылая жизнь в саркофаге и в итоге уход во вторичную виртуальную реальность, где повторяется всё то же самое, и так до тех пор, пока физический носитель сознания не умрёт. Потому что да, это правдоподобно. Наш мозг каким-то образом распознаёт неправдоподобные сценарии, и в итоге это приводит к депрессивным состояниям и самоубийствам, и так продолжается вновь и вновь, пока индивид не подберёт себе максимально правдоподобную реальность. «Мир миров» конечно корректирует в режиме реального времени воображаемые миры, но выбор клиента — это закон, а многие поначалу хотят чего-то фантастического! Особенно дети — им нужны волшебники, драконы, эльфы и много-много добра и любви. Но даже в виртуальном мире дети становятся взрослыми, и причём очень быстро, потому что одна минута здесь равна сотням лет там…

 

* * *

Громкий звон вырвал меня из путешествия по очередному миру. Я в нём не мог принимать непосредственное участие, но это было всё равно увлекательно. Сюжет таков. Потерпела крушение летающая тарелка с инопланетянами. Один выжил, но не мог существовать вне своего повреждённого корабля, потому что атмосфера мира оказалась враждебной для его вида. Он был способен к телепатии, и смог убедить местных жителей, что он властелин вселенной, которому нужно подчиняться. Чтобы люди не сомневались в его могуществе, инопланетянин продемонстрировал свою мощь — сжёг ракетным двигателем несколько сотен.

Пришельцу нужны были ресурсы и технологии, но понятно, что в этом отсталом обществе ничего такого найти он не мог. Тогда он решил собрать людей, построить цивилизацию, стимулировать технический прогресс — до тех пор, пока не получится починить корабль и улететь. Ясно было, что на это уйдут в самом лучше случае сотни лет, но надежда, как известно, умирает последней.

Чтобы обеспечить стабильное равномерное развитие и избежать внешних угроз, он повелел своему народу перебить всех в округе, кто мог бы представлять потенциальную опасность его проекту. Руководил он строго, за любую повинность назначалась одна кара — смерть. Но чтобы люди не держались только на страхе, он обещал их потомкам светлое будущее, если они будут беспрекословно исполнять его волю. Были беглецы, но мало, все боялись его гнева.

Конечно, он помогал людям, используя оставшиеся на корабле технологии. Но ресурсы кончались, как и его дни… Он становился всё слабее, и стало ясно, что осталось ему немного. Тогда он принял решение законсервировать себя, войти в длительный анабиоз — до момента, пока люди не разовьют технологии до нужного ему уровня. В этой задаче ему требовалась их помощь — они должны были построить для него специальный саркофаг, охранять его и в нужное время в будущем активировать…

И вот на этом самом интересном месте меня и вырвал из «Мира миров» громкий звон. Я уже давно перестал следить за датчиками, которые летали и летали вокруг Эриды, сканируя её насквозь со всех сторон. Мне ясно было, что ничего ни на ней, ни в ней нет. Но звон означал, что датчики что-то нашли.

С большим сожалением я отключился от мира, потому что досмотреть уже не получится — пока я буду разбираться с данными сканеров и делать отчёт, там пройдут миллионы лет. А к чему всё придёт в итоге, и так ясно — пустынная Земля, ничего не происходит, саркофаги, вторичный виртуальный мир… Все пути ведут к одному — к самому правдоподобному финалу, который превращается в вечность.

 

* * *

Оказалось, что на самой Эриде ничего и нет, система сигналила не поэтому. Датчики что-то нашли на Дисномии — маленьком спутнике Эриды, на который я не обращал до этого внимание.

На этом ничтожном, никому не нужном камне в самом деле обнаружилось кое-что странное. Это были гигантские пирамидальные сооружения, такие старые, что их можно было бы принять за горы, если бы не технология распознавания искусственных конструкций. Какие они старые, я не берусь судить, тут нужна специальная экспертиза, но очевидно, им не одна тысяча лет. И очевидно, что построили их не мы, только сейчас впервые долетевшие до Эриды. Хотя были и раньше исследовательские миссии, какие-то элементарные зонды, которые мы отправляли к поясу Койпера, но они ничего подобное сделать не могли.

Просканировав пирамиды, я обнаружил ещё кое-что странное — множество контейнеров, нагромождённых друг на друга в определённом порядке, и соединённых коммуникациями с единым центром в основании пирамид. Хотя конструкция контейнеров была иная, вся эта система очень походила на наши комплексы саркофагов, и я решил проверить, так ли это.

Мощности сканеров не хватало, поэтому я стал исследовать поверхность пирамид на предмет отверстий. Моё предположение было таким — если они в самом деле очень стары, то в результате каких-то катаклизмов, например, попадания метеоритов, их поверхность должна быть повреждена. Конечно, метеорит — это редкое событие и маловероятное, но всё же.

Пробоины в самом деле нашлись, и много. Это может указывать либо на то, что относительно недавно пирамиды поверглись массированной метеоритной атаке именно в этой области, либо они намного древнее, чем сначала решил я, и им не тысячи, а, возможно, многие миллионы лет.

Пробравшись внутрь, я смог просканировать сами контейнеры. Мои предположения подтвердились — внутри были существа. Судить об их похожести или непохожести на людей в таких условиях очень сложно, учитывая к тому же, что от них остались только полностью высушенные останки, но мне они с первого взгляда показались гуманоидами. Они были очень давно мертвы, с тех пор как разрушилась система жизнеобеспечения. Были там и конструкции, напоминающие технические устройства вроде земных. С виду аналог нашего «Мира миров», но что это на самом деле остаётся только гадать.

И ещё кое-что показалось привлекло моё внимание. Мы привыкли представлять инопланетян большеголовыми гуманоидами. Понятное дело, это примитивнее представление, но одна мысль верна — большой развитый мозг обычно показатель интеллекта. Так вот у этих гуманоидов в контейнерах голова оказалась очень маленькой. Как у младенцев.

 

* * *

Пора возвращаться, миссия выполнена. Правда, остались вопросы. Например, зачем нужно было лететь к Эриде, в чём смысл находки? Другой вопрос, связанный с этим: откуда Сверхразум знал, что там что-то есть? И, возможно, знал что именно там есть?

На эти вопросы ответа скорее всего не будет. Сверхразум не даёт обычных человеческих ответов. Они слишком сложны и представляют жуткую цифровую абракадабру. На их расшифровку отдельному индивиду, даже самому умному, потребовались бы триллионы лет — а это больше, чем существует вселенная.

Но зачем-то же я летал туда! Не хочется думать, что просто так… Мы ведь привыкли считать, что Сверхразум поступает всегда рационально.

В «Мир миров» я пока не хочу заходить, и оказалось, что выбор в такой ситуации у меня небольшой — всё что я могу видеть, если я не в виртуальной реальности — это серо-жёлтая пустыня, небо, и вид саркофагов снаружи. Немного, и ужасно уныло. Да и то я не наблюдаю это непосредственно, я вижу через датчики, подключённые к коре головного мозга напрямую, минуя глаза. А глаза у людей наверно давно разучились видеть.

Я всё пересматриваю видео с Дисномии и думаю: сколько поколений моих предков прожили свои жизни в саркофагах? Как давно это началось? Может поэтому у этих странных гуманоидов такие маленькие головы? А что со мной?

Что если, думаю я, мы давно уже превратились в умственно-остылых, пожертвовав индивидуальным разумом ради мощи Сверхразума? Да, все вместе мы очень умны, мы способны на многое, особенно при поддержке нейросети, которая даже в наших воображаемых виртуальных мирах решает всё за нас.

Но сам по себе что я такое теперь?..

Впрочем, это всего лишь догадки. Скорее всего ответ так сложен, что он доступен только понимаю нашего коллективного Сверхразума, и никто из нас людей никогда не поймёт, зачем я летал на Эриду, и что там видел.

И всё же, мне теперь не даёт покоя вопрос — как мы, люди, выглядим на самом деле? Я могу, конечно, сбежать в свой собственный мир, забыв навсегда о том, что было здесь. Но вот именно «сбегать» мне и не хочется. Потом, потом обязательно я уйду туда.

Но сначала я постараюсь заглянуть в свой саркофаг. Хотя понятия не имею как и возможно ли это вообще.

 

---

 

[1] Рекламный слоган «Мира миров»