Отклики и пародии Владимира Буева на стихи Геннадия Калашникова, ч. 2

Владимир Буев много лет является президентом Национального института системных исследований проблем предпринимательства и группы компаний НИСИПП. В качестве эксперта в сфере экономического развития и предпринимательства неоднократно выступал в федеральных электронных и печатных СМИ. В роли пародиста и под своим именем выступать начал в этом году. Ранее под псевдонимом делал попытки писать ироническую и сатирическую прозу на темы истории античного Рима.

 

 

 

Геннадий Калашников — поэт, прозаик, автор нескольких книг. Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», в ряде альманахов и антологий. Лауреат и дипломант нескольких литературных премий и конкурсов. Член Союза российских писателей, Союза писателей Москвы.

 

 

 


Редактор публикации — Андрей Фамицкий

 

Отклики и пародии Владимира Буева

на стихи Геннадия Калашникова

 

 

Геннадий Калашников

* * *

Жить у железной реки возле станции…
Мастер в депо это облако выточил
Над полустанков тоской арестантскою,
Как у Платонова в прозе избыточной.

Сумма слагаемых — мелких, непрошеных,
Что промелькнут меж вагонов и строчек —
Насыпь со рвом и травою некошеной,
Анны Карениной красный мешочек.

Ясень неясный, как всадник в распутицу,
Воздух плацкартный, доверху затаренный,
Дождь, привязавшийся к позднему путнику,
Рельсы в тяжелой, холодной испарине.

Может, подскажешь, начальник дистанции,
Сцепщик вагонов, обходчик и стрелочник,
Сумма слагаемых высшей инстанции, —
Что еще там набежало по мелочи?

Точка отсчета наверно пропущена,
Как у топографа в створках планшета,
Жизни курьерской с огнями бегущими,
Прогрохотавшей вот так, без сюжета,

Лишь поманившей и синью, и сталью,
Облаком светлым с изнанкой морозной…
Тускло мерцают сквозь сумрак вокзальный
Раскрытые органы тепловоза.

Проблеск железной реки без течения,
Прописью сумма: пакгауз, барак,
Путеец бредет в полосе отчуждения,
Солнце садится. Не сядет никак.

 

Владимир Буев

* * *

Солнце садится, не может усесться.
Взгляд мой вспотевшие рельсы сверлит.
Видом железным не может наесться.
Видов прекрасных давно дефицит.

Солнце и рельсы кричат о Платонове,
но о Платоне лукаво молчат.
Сказочны рельсы, они же драконовы
(и на Толстого хранят компромат).

Мастер депо между рельсов мотается.
Вряд ли поэзию чувствует он.
Вижу, что мастеру скучно, он мается.
Вид красоты для него — только фон.

Сцепщик вагонов, обходчик и стрелочник
органы внутренние в тепловозе
вряд ли увидят — для них это мелочи.
Чую, погрязли работники в прозе.

Дождик пошёл — от поэзии прячутся.
Так я и знал: нет поэзии в них.
Тоже прозаики, вечно незрячие.
Сколько их бродит по рельсам таких!

Общая наша с начальником станции
сущность, возможно, не исключена.
Может, совсем нет меж нами дистанции:
вышел под дождь, вижу я из окна.

Проза в стихах мною осовременена.
Видеть поэзию надо уметь.
Пусть не Платонов я и не Каренина,
издали буду на рельсы смотреть.

 

Геннадий Калашников

* * *

Листва, листвы, листве, листвой
и о листве, конечно.
О чем еще тропой лесной,
о чем твердить беспечно?

Какой-то в воздухе изъян,
и в щели ветер веет,
вращает легкий барабан
зеленой лотереи.

Сойди с небес мне на плечо,
неведомая птица,
сквозь толщу воздуха еще
сумеешь ты пробиться.

Еще увидят нас с тобой
и нас с тобой полюбят,
еще возьму листок резной
из загнутого клюва.

На север, запад, юг, восток
раскинутся просторы,
и мне достанется листок
с загадочным узором.

Гудит в Земле густой огонь,
кипит бесцветным пламенем,
с зеленой кровью мне ладонь
раскрыта для гадания.

Дай жить, глядеть на белый свет
в природе и в народе,
дай даль, которая на нет
меня сведет и сводит.

 

Владимир Буев

* * *

Склонять умею я листву.
Все падежи известны!
Не влез винительный в канву:
ему оковы тесны.

Лишь падежей достойны пять
в стихе употребиться.
Тропу лесную потоптать
Шестому не случится.

Один пусть в воздухе изъян —
его увидел сразу.
Щелей при этом — океан.
Падеж не виден глазу.

Причин явиться в лес не счесть:
одна — в лесу гуляние.
Но главная причина есть:
о будущем гадание.

С утра поэта путь тернист:
пропала карт колода.
Нет кофе, но кленовый лист
подарит мне природа.

Раз с кофе затруднительно
и нет кофейной гущи,
то на падеж винительной
в лесных гадаю кущах.

Та, что неведомой звалась,
предстала счастья птицей:
листва вошла с последней в связь
падежной единицей.

 

Геннадий Калашников

Камчатка

Растет из языков подземного огня
колючих гор — за острой складкой складка.
Вулканами дымясь, туманами сипя,
из горьких вод вздымается Камчатка.
Здесь сотворенья гул. И россыпью углей
малиново светящийся кипрей.
Здесь молода земля — еще в ходу букварь,
опять учусь читать, читаю: Твердь и Тварь.
И прочно ляжет твердь, и встрепенется тварь,
и магма забурлит, ища себе исхода.
Горячий алфавит и каменный словарь,
у слова и горы единая природа.
И слово, и скала, есть грани — нет границ,
в колючие хребты впрессованы эпохи.
Гортанный рев реки, габброид и гранит
переплелись в кузнечной суматохе.

Оранжевы снега над тесной далью горной,
где выхвачен восход из пышущего горна.

И гулко бьет прибой, как молот паровой.

 

Владимир Буев

* * *

Попал я на Камчатку и оторопел.
Вдруг понял неожиданно, но верно,
что до меня воспеть Камчатку не сумел
никто: мой подвиг будет беспримерным.
Колючки гор, подземный колдовской огонь —
метафоры полились из меня.
Вот русскую взять в руки мне б сейчас гармонь,
и в мире много больше стало бы огня.
Вначале было слово, а потом уж твердь,
затем явилась тварь (и на Камчатку тоже).
В таком порядке тройка шла в любую пердь,
и на Камчатку так, сумняшеся ничтоже.
Воспеть гранит и грань скалы никто не смог.
И грани слов хребтов Камчатки не касались.
Эпоху новую открыл мой монолог.
На свежесть слова реки рёвом отозвались.
Оранжевого прежде я не видел снега.
Такого не видал и мой поэт-коллега.
Камчатку слава ждёт — надеюсь, стих зайдёт.

 

Геннадий Калашников

* * *

На земле, на воде не оставишь следа,
жизнь богатая и так скудна,
камениста земля, и у дна вода
не такая, как не у дна.

Ты всю жизнь играешь в нечет и чет,
твое время идет на слом,
океанской волною о берег бьет
подмосковный твой водоем.

Этой легкой волны ледяной перелив,
эта ржавая жадность глин,
сердцевина воды, сердцевина земли,
сердцевина всех сердцевин.

Затихает времени длинный гул,
все некстати, не (нрзб), вразброд,
шевелюру взъерошил, в лицо дохнул
узкий ветер иных широт.

Нынче день какой — четверг, среда?
А ты еще не одет, не обут…
Камениста земля, вода тверда.
Когда понадобишься — тебя найдут.

 

Владимир Буев

* * *

Не у дна и у дна разнородна вода.
Да и дно не едино с собой
(разве что иногда, да и то не всегда).
Дно с водой занялись игрой.

Подмосковные пруд или океан —
по колено и то и сё.
Ты не лилипут, ты же великан —
значит, в слове по силам всё.

В жизни нашей возможно достичь мечты:
в сердцевину нырнуть воды
и для дна подходящие выбрать шрифты
из словесной тонны руды.

То в Москве, то в разных иных местах:
все широты нам по плечу.
Время можно раздвинуть, отправив в прах
(я не только время верчу).

Нынче день какой — четверг, среда?
Что-то тары много вокруг меня.
Все пустые бутылки, вот беда!
Без забористых огненных вод ни дня…

 

А это вы читали?