Глеб Шульпяков родился 28 января 1971 года. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книг стихотворений «Щелчок» (2001), «Жёлудь (2007)», «Письма Якубу» (2012) и «Саметь» (2017), сборников путевых очерков «Персона Grappa» (2002), «Дядюшкин сон» (2005), «Общество любителей Агаты Кристи» (2009) и «Город Ё» (2012). Первый роман «Книга Синана» вышел в 2005 году, второй – «Цунами» – в 2008, а третий, завершающий «Восточную трилогию» («Фес») – в 2010-м. Новый роман «Музей имени Данте» вышел в «Эксмо» в конце 2013 года. Автор путеводителя «Коньяк». Переводил с английского, в том числе стихи Тэда Хьюза и Роберта Хасса. В 2011 году в США вышел англоязычный сборник стихотворений «Fireproof Box» в переводах Кристофера Маттисона (короткий список премии «Best Translated Book Award-2012»). В 2013 году книга стихотворений «Письма Якубу» вышла в Софии (перевод М.Липисковой), в 2014 – в США в издательстве «Canarium Press» (перевод К.Маттисон). Шульпяков – автор пьесы «Пушкин в Америке» (лауреат конкурса «Действующие лица-2005») и «Карлик» (постановка – Театр Маяковского, 2004). Поощрительная премия «Триумф» в области поэзии (2000). Ведущий еженедельной программы «Достояние республики» на телеканале «Культура» в сезонах 2008-2010. Живет в Москве.
* * *
что хочет человек и что он ждёт,
когда внутри него уже не жжёт,
а звякает негромко, равномерно
как пряжка на моём ремне, наверно
– что видит он, когда он видит дом
над лесом и рекой, окно и в нём
себя, рукой дрожащей чашку чая
сжимавшего, поскольку жизнь такая,
что вот она – а завтра ее нет
потом он выключает в доме свет,
и дерево придвинулось вплотную –
затем что жизнь отверстие в иную,
где тот же снег висит на волоске
– тобой еще не тронутой тоске
* * *
выходит
из избы на крыльцо
– в кольцо
неба голову
просовывает
тихо темно
на ветках
расселись звезды
до ближайшего
населенного пункта
версты
и версты
и версты
а за старым амбаром,
где пропащие зябнут души,
тьма переходит в одну
шестую
часть суши
* * *
живут среди нас
и даже пользуются метро –
увидеть их очень просто
– спуститься в его нутро
и там, на станции
(а лучше в вагоне)
просто представить себе,
что этой женщины с родинкой на губе,
пенсионера с кроссвордом
студента и девушки в наушниках
– и даже полицейского
через сорок-пятьдесят лет
не будет в живых
(и всех остальных)
всего сорок-пятьдесят лет
призрак! привет
* * *
человек на экране снимает пальто
и бинты на лице, под которыми то,
что незримо для глаза и разумом не,
и становится частью пейзажа в окне –
я похож на него, я такой же, как он
и моя пустота с миллиона сторон
проницаема той, что не терпит во мне
пустоты – как вода – заполняя во тьме
эти поры и трещины, их сухостой –
и под кожей бежит, и становится мной
в деревне
человек остается с самим собой –
постепенно дымок над его трубой
поднимается ровным, густым столбом,
но – перед тем как выйти с пустым ведром,
чтобы элементарно набрать воды,
человек зажигает в деревне свет,
развешивает облака, расставляет лес,
а потом устраивает метель или гром
(в зависимости от времени года) –
в сущности, этот человек с ведром
просто переходит из одного дома в другой –
и остается собой
начало религии
если скульптуру собаки
на станции «площадь революции»
отполировали до блеска
миллионами прикосновений,
значит, пора дать собаке имя,
придумать родословную,
украсить цветами и фруктами,
и поставить коробку для
денежных пожертвований –
ваш подземный путь
охраняет бог синей ветки!
– если этого не происходит,
значит ваше пожертвование
просто включили в стоимость
купленного билета
* * *
человек состоит из того, что он ест и пьет,
чем он дышит и что надевает из года в год
– вот и я эту книгу читаю с конца, как все;
затонувшую лодку выносит к речной косе,
ледяное белье поднимают с мороза в дом
и теперь эти люди со мной за одним столом;
тьма прозрачна в начале, и речь у нее густа –
открываешь страницу и видишь: она пуста
* * *
и день как день, и дождь с утра
эт-це-те-ра, эт-це-те-ра –
по подоконнику ключом
– и зонт со сломанным крылом
и те же в лужах сапоги
и те же от сапог круги
и бузина, что на краю
дождя все ту же литию –
и только голый человек
короткий свой проспавший век
босыми пробует мостки
– две неоструганных доски
пальто
набрасывается на человека –
обрывает ему пуговицы, хлястик;
выкручивает рукава и карманы –
трёт / мнёт / рвёт / режет
а потом выбрасывает на вешалку,
и человек висит в кладовке –
забытый, никому не нужный
– и тяжело дышит,
высунув розовую
подкладку
«философия общего дела»
сын человеческий, кто твой человек?
(переворачивает страницу)
тот ли, который собрал из камней ковчег?
(переворачивает страницу)
или тот, кто заставил его собрать?
(подчёркивает, затем стирает)
море раздвинул? стрелы повернул вспять?
(закрывает книгу)
ты –
это точка, и движешься вдоль черты;
вес твой ничтожен, ничтожны твои следы
(это напоминает скольжение гирьки
на весах в медпункте) –
но чем больше делений, тем ближе то,
что лежало в начале; что было «до»
(это называется «эффект рычага») –
и тем отчетливей голос
обернись во тьму
подойди к нему
спроси –
кто твой сын?
* * *
такой-то век, такой-то год
– такого-то денька
и вроде бы ни капли в рот,
а вышел в облака
слепил из перистых суму
и посох кучевых
и если б сделал по уму –
остался бы в живых
