Андрей Анпилов родился в Москве в 1956 году. Окончил Московский Текстильный институт, факультет прикладного искусства. По образованию – художник-график. Работал художником-иллюстратором, служил солдатом.
Стихи и песни сочиняет с 1972 года. На сцене – с 1982. Первая публикация – 1989.
Автор четырех книг стихотворений, книги прозы и трех книг для детей, двенадцати дисков авторских песен и переводов.
Стихи, рассказы, статьи публиковались в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Арион», «Знамя», «Фома», «Родник» и др.
Член Союза писателей Москвы.
Стихи и песни переведены на английский, испанский и немецкий.
Живёт в Вене и в Москве.
Ведущий рубрики — Мария Попова
ГИТАРА
конспект романа
Отцу исполнялось пятьдесят лет, на работе честно спросили – что бы хотел получить в подарок на юбилей? Отец сказал – гитару. Играть он умел с юности, напевал чудесно, а инструмента не было.
На студии всё же заинтересовались – а зачем тебе, художнику, гитара? И батя вот что ответил – от десятилетий тонкой работы с пером и кисточкой у художников начинают к пенсии пальцы дрожать, надо чем-то руки занимать разнообразным, другие мышцы, сухожилия и нервные окончания разминать, лучше гитары не придумаешь.
(Я думаю, это он для мамы такую речь состряпал, чтобы смирилась, чтобы прониклась, что гитара, мол, не блажь, а серьёзное дело. Что это не микроскоп из рассказа Шукшина.)
И «Союзмультфильм» отправил Митю Анпилова в музыкальный магазин, чтобы сам выбрал по руке инструмент. Потом в бухгалтерии вернули деньги по чеку, рублей 50 или 80. И торжественно вручили подарок на собрании в кинозале.
Так в сентябре 1968-го года гитара впервые попалась мне на глаза. Папа купил чешский инструмент фирмы «Lignatone», на этикетке на задней деке золотой лев на чёрном фоне, выговорить название Лигнатон я так и не научился, говорил всем, что Кремона.
Это была джазовая акустическая гитара по американскому образцу, вроде «Мартина», большой корпус с пластиковой накладкой под розеткой, чтобы медиатором корпус не царапать, головка грифа сплошная, колки торчат в стороны, сам гриф узкий, чуть выпуклый, чтобы удобно с большим пальцем брать аккорды, обходиться без барре, – и длиннее обычного, крепился к корпусу на уровне 14-го лада, а не 12-го, как на классике.
Как говориться – умереть не встать. Я сразу вообразил, что научусь бацать на ней песни Битлз, приятели упадут.
Но отец научил меня тому, что умел сам – говорить на гитаре по-русски, в двенадцать моих лет научил во второй раз русскому языку. Романсы, Лучина, Тёмная ночь, Землянка…
Первая фраза меня сразила. Во-первых, я перемог боль в пальцах от длительного нажимания на струны, немногим хватает терпения набить мозоли и желания научиться, только упёртым ослам. Когда вышли первые три аккорда, получилась гармония, вроде цыганочки – я обалдел. Как? Это я сказал? Это мой голос?
А дальше пошло само, долго дело двигалось трудом, а потом стало нормальным разговором, без повышенных тонов.
Гитара может что угодно изобразить и озвучить. Дребезг поезда, стук каблуков, жужжание жука, визг электропилы, стук сердца, скрип седла, что угодно.
На том языке, азам которого меня научили и который я потом сам додумал, гитара не нарушает тишину, а создаёт её. И в этих пространствах слышны смыслы и чувства, как в сумерках в поле.
– Можно ещё надеяться? – спрашивает голос.
– Не знаю… – отвечает другой.
Русский язык и русский язык на гитаре, без слов, – это два голоса одного языка, интонационно единая мелодия, семантический диалог.
Где возможно, стихи стараются ревниво обойтись без внешней музыки, работают на своей. Но и бывает, что обойтись нельзя без собеседника, надо делегировать часть высказывания, договорить главное контрапунктом слова и музыки.
Один мой приятель, гитарный мастер, однажды выпив, признался по секрету. Гитара – цельноклееный инструмент. (На винте гриф к корпусу не крепится, есть такие гитары, да они не настоящие.) При ремонте каждый раз надо разрушать соединение, потом собирать заново. И акустические качества падают.
Скрипки, альты, виолончели крепятся свободно, при ремонте снял гриф, обточил, соединил опять. И традиционно струнные улучшают акустику с годами, с веками. Кроме гитары, звук гитары с годами неотвратимо ухудшается, век ей – лет десять, дальше только хуже будет.
– Зачем я не стал скрипки складывать… – горевал над собой Коля.
– А краснощёковские? – напомнил я.
– Да теперь дрова дровами, – махнул Коля рукой, – одна внешняя красота…
(Он же, кстати, получил по наследству от своего учителя самый главный секрет мастеров. Вот такой – авторская гитара не может стоить меньше пяти тысяч долларов.)
Потом в 70-х я купил дешёвую ленинградскую семиструнку, играл, убрав верхнюю струну под гриф карандашом, она как раз сборная была, на болте.
Потом тёща, мать первой жены, купила по случаю Кремону на Неглинной, деньги я отдал. И я эту фанеру довёл музицированием до ума. Если правильно и с любовью играть на любой гитаре, она набирает обертона, звучность, благодарно откликается.
Мирзаян не поверил, что это фанера, попробовал и даже взял на сцену, когда без инструмента пришёл.
За всю жизнь отец дал мне единственный музыкальный совет, когда я готов был понять, что он имеет в виду. Левая моя рука бегала по ладам быстро, почти виртуозно. А правая хаотичными переборами превращала эту избыточность в мусор с проблесками смысла. И папа сказал – ты бы не суетился, а пусть правая извлекает чисто то, что указывает левая, все ноты, которые она нажимает и освобождает. И что чуть глушит, тоже.
И тогда дело пошло всерьёз, и вообще жизнь пошла начисто, без черновиков.
Следующую я купил с рук у музыканта, гитара была саратовского мастера Николая Петрова, с красивой резьбой на головке. За 500 рублей, нормальные деньги в 88-м году. Кто-то из мастеров, Чудаев, кажется, удивился – а я и не знал, что Петров гитары делает, я всегда считал, что он мебель режет. Цеховая ревность, думаю.
Приехал я домой к продавцу с Витей Катковым, Коробковым по кличке. Виктор Иваныч (он был моложе меня, но его звали по отчеству для смеха) был регентом при церкви, сам делал гитары, деревянные лютневые каподастры, складывал печки.
Я его как консультанта взял, Витя попробовал струны, повертел – и одобрил сделку. Третьего октября 93-го его убил снайпер у Белого дома, он за компанию, на неслабо пришел – и не вернулся.
И последняя гитара куплена в небольшой мастерской в Вене, с последней женой купили. Объективно она лучше всех, которые были, звук гуще, верха внятные, выем под высокими ладами, играй не хочу. Серийная, а не хуже авторских. К этим временам я уже понял, что самые богатые инструменты, за главную секретную цену в пять тысяч мне и не нужны. Всё, что мне нужно, я извлеку из инструмента на 700, дороже не надо для того, что я хочу сказать.
Гитара свернула один проект жизни и выстроила другой, увела из художников и привела к песне, песня – к стихам. Обе семьи сложились из-за гитары, первая из-за песни «Чаусы», вторая – из-за «Двух ангелов» (песни о том, что произошло в первой семье, не придумать нарочно). Гитара отправила меня по всему Советскому Союзу, а потом по морям и континентам. Гитара втолкнула меня в литературу и осталась сама на пороге.
И даже так. Она, стесняясь себя, проводила меня до дверей храма.
Я её давно и сам стесняюсь, но цену ей помню.
Все на ходу, звук у старых уже не тот, но поговорить можно. Первая Лигнатон зимует на даче, ещё отцом заклеенная навечно эпоксидкой по бортам, сын поставил металл, играть учился свою «металлику», нормально выучился. И накладка пригодилась, чтобы медиатором деку не царапать.
А отец играл как довоенные мальчики, как Пётр Тодоровский, например. Они на слух снимали музыку с радио и пластинок, со звучания ансамбля, поэтому одновременно приходилось изображать три партии – ритмическую, басовую и солирующую. Вот я так до сих пор и играю.
И ещё – но это уже само вышло – можно подумать, что я играю на семиструнной гитаре, аккорды с низкими басами, высокими верхами и открытым средним регистром. Нашлись на шестиструнном обычном строе три таких тональности – из прежних и будущих времён.
Отцу гитара не помогла, пальцы всё равно стали дрожать к старости. Причём как-то удивительно – пишет письмо, линии дрожат. Берёт в руки кисточку, рисует – линия льётся свободно.
И мне гитара не очень помогает, всё равно пальцы немеют от компьютерной мышки. Но до сих пор кровь из пальца медсестра берёт только с правой руки, на подушечках пальцев левой – вечные мозоли.
26.8.18
