Владимир Буев много лет является президентом Национального института системных исследований проблем предпринимательства и группы компаний НИСИПП. В качестве эксперта в сфере экономического развития и предпринимательства неоднократно выступал в федеральных электронных и печатных СМИ. В роли пародиста и под своим именем выступать начал в этом году. Ранее под псевдонимом делал попытки писать ироническую и сатирическую прозу на темы истории античного Рима.
«Госпожа Бовари – это я»?
В Доме Ростовых состоялись «Поварские чтения», где вместе с писателем Денисом Осокиным была обсуждена его повесть «Уключина».
Денис Осокин — молодой прозаик, поэт и сценарист. Учился он на факультете психологии Варшавского университета, но закончил филологический факультет Казанского. Занимается фольклором поволжских народов (не только их, как мы увидим по прочтении «Уключины»). Является автором-режиссёром цикла телевизионных фильмов «Солнцеворот» об этнографии Поволжья на телеканале «Новый век» (Казань). Проза и стихи Осокина публиковались в журналах и альманахах «Знамя», «Октябрь», «Вавилон», «Улов».
Его повесть «Уключина», вышедшая поначалу в электронном журнале Лиterraтура, теперь увидела свет в бумажном варианте. Она в присутствии писателя обсуждалась в читательском клубе «Поварские чтения» в Доме Ростовых.
Главный герой (рассказчик, от имени которого /«я»/ ведется повествование) живёт в польском городе Илава/Iława (так часто бывает у писателей: они поселяют персонажей своих творений в те города и веси, где родились или где некогда жили сами). Однако в тексте отмечено, что город ровно с таким же названием есть ещё в Словакии и главный герой время от времени волшебным образом с помощью «уключины» туда переносится, там тоже есть срочные дела, даже если их там нет: «а город мой илава либо в польше либо в словакии». Цитирую текст, как говорится, с сохранением авторской орфографии. Пунктуационных правил, диктуемых русским языком, автор не придерживается. В тексте практически нет заглавных/прописных букв, не везде стоят знаки препинания: автор минимизирует их количество, где только возможно, посему поначалу «неподготовленному читателю» вгрызаться в гранит повествования непривычно. Хотя вот волшебница-уключина, если говорить уже о содержании текста, может оборачиваться заглавными буквами, к примеру, буквой А, про другие ничего не сказано — об этом рассказчик сообщает на словах, но на деле по ходу действия таких превращений не случается, в отличие от того, как это было, например, в известной новелле Кафки.
Главный герой повести, не просто поехал в Польшу как турист или эмигрант (или, в новой терминологии, «релокант») — он там родился. Рассказчик — поляк, поэтому текст испещрён польской лексикой. Но бабушка главного героя была русской, поэтому он в некотором роде на четверть «наш народ». Результат — этот «я» испытывает интерес к своим корням по одной из родословных линий. Например, он ходит в православную церковь Илавы, а не в католический костел: «…я был на субботней службе в православной церкви, это была суббота перед троицей, пол в церкви был устлан скошенной травой, иконостас украшен березками, отец николай был в зеленой ризе, многие прихожанки были в зеленых платках и даже в зеленых платьях…»
Город Илава расположен ближе к северу Польши, примерно на равном расстоянии от её западных и восточных границ. Он был основан в 1305 году немцами и долгое время был частью Тевтонского ордена. Илава со статусом гимны (мелкая единица сельского самоуправления) и с населением меньше 35 тыс. человек входит в Варминско-Мазурского воеводство (центр — город Ольштын). Чем не глухая деревня? В этих местах православных церквей — единицы. Таковые находятся большей частью на востоке Польши — ближе к Белоруссии. В бывшем немецком Ольштыне они тоже есть, но Ольштын город крупный (относительно, конечно): по числу населения больше Илавы раз в 8-9. На «Поварских чтениях» в Доме Ростовых я поинтересовался у автора, действительно ли в польской Илаве есть православный храм да ещё со «многими прихожанками» или это сила воображения автора?
Ответа на мой вопрос Денис Осокин не знал. Дескать, может, есть. Но, может, и нет. Знать, православная церковь оказалась-таки плодом фантазии писателя (хотя вполне возможно, этот «плод» и соответствует реальности).
* * *
Рассказчик-главный герой повести, как и сам Осокин, является поэтом/писателем и знает об уключине всё с 14 лет (рассказчику 44, как, кстати, в реальности было и самому автору повести, когда он закончил её писать). Только рассказчик видит свою уключину и может с ней общаться. Иным этой способности не дано — для всех остальных она невидима (хотя и не шапка).
Кто же такая «уключина»? С одной стороны, «она просто уключина от лодки, приспособление для держания весла, предмет, чаще всего вилкообразной или петлеобразной формы, иногда со шпилькой-запором». То есть уключина — это что. Но, с другой, для рассказчика она именно кто: ««…однажды я видел своими глазами, как уключина воткнула наконечник в горшок с пророщенной косточкой манго на моем подоконнике и сказала что остановила страшное землетрясение, начинавшееся в тихом океане…»
Можно даже выдвинуть гипотезу, что уключина — это «наше всё», хоть она и не Пушкин. Вернее, «всё» не наше, а главного героя повести: «словом ‘уключина’ должно называться все самое хорошее и повсеместно — и магазины, и рай, и музыкальные школы, и города, и издательства, и университеты, и международные аэропорты» — утверждает рассказчик.
Уключина — девочка. Девочка даже в том случае, «если и принимает мужской облик или невидима. умная и добрая всегда — чего в человеческой природе никогда не отыщешь». Уключина может поработать автокурьером, чтобы привезти из Ольштына «белое-белое» пианино, которое почему-то срочно понадобилось рассказчику, как однажды срочно потребовалось перенестись из Польши в Белоруссию за квасом. Уключина может даже подержать ночью бутылку «из-под летних прохладительных напитков», когда автор в неё писает (не в уключину, а в бутылку… тут все вместе широко улыбаемся). Уключина вездесуща и может оборотиться не только любым живым существом, но и неживым предметом: «…она еще и принимает разные обличия, от гигантских дафний, улиток и выхухолей до длинноволосых и стриженых напрочь голых дев — чтобы мне нравиться, чтобы меня веселить и теплить…»
Неужели уключина — это джинн, выпущенный Аладдином из бутылки и поэтому исполняющий все желания своего спасителя? Или это собирательный образ из большинства сказок, где, как заметила ведущая клуба «Поварские чтения» Гаянэ Степанян, «с появлением волшебного помощника у главного героя дела начинают идти в гору» (что «было интерпретировано ещё Проппом и Кемпбеллом», хотя Бажов на примере кошки с зелёными глазами из «Сочневых камешков» с этим тезисом и поспорил бы)?
Ан нет, ни то, ни другое, ни даже третье! Бери выше!
«…1) бог есть любовь
2) бог есть уключина.
* * *
Что первым приходит на ум, когда читаешь заголовок повести? Наверняка строки из стиха Блока «над озером скрипят уключины и раздается женский визг». Уключины скрипят, а визг — женский. Это визг незнакомок. Некоторые исследователи творчества великого поэта Серебряного века небезосновательно считают, что «незнакомка» — это не какая-то там таинственная романтическая «прекрасная дама», символ женской красоты и чистоты, а… впрочем, тоже дама, но лёгкого поведения.
Есть ли тут реминисценция? Вот осокинская уключина подглядывает за главным героем, когда он приглашает в дом девушку Кату и занимается с приглашённой известно какими делами. После ухода Каты уключина обращается в шпильку, оставленную этой девушкой рассказчику на память. Уключина, поначалу как будто не являясь «незнакомкой» в известной трактовке (незнакомка только что ушла), далее ею становится согласно своему отнюдь не монашескому поведению. По просьбе ненасытного героя, жаждущего «продолжения банкета», уключина сама превращается в девушку и… («уключина меня послушалась — и мы продолжили и продолжали еще два дня. а потом уключина долго не появлялась. где ты была? — спросил я ее когда она вернулась. – я была на лодочных станциях, мы с тобой родили триста шестьдесят пять новеньких лодочных уключин, и мне надо было их пристроить»… раскидала детей по детдомам?)
Уключина постоянно исполняет все сексуальные желания рассказчика (его фантазии часто какие-то подростковые, их по тексту рассеяно пруд пруди). Вот для вящей убедительности ещё один пример:
«…когда гроза умотала уключина превратилась в светленькую девушку наташу в беленьком купальнике. потом она по моей просьбе сняла купальник. и что мы с ней делали там на берегу — я не расскажу. только что наташа сказала мне на прощание, прежде чем вернулась в уключину: нежностьмоямоёцелованиевсюдувсюдунебесноенебонебонебо….»
Подозреваю, что, несмотря на дымку «романтичности», имя Наташа появилось в повести неспроста. Возможно, автор не раз бывал в Турции и знаком с тем, как там зовут наших «незнакомок». Но даже если и не бывал, наверняка в курсе этой яркой «метафоры».
* * *
Повесть перенасыщена стихами: польскими, словацкими, японскими, китайскими.
Поскольку уключина знает все языки мира, то она может читать поэзию, например, на японском, но наш герой, внимая звукам, японского не понимает (вот и я как читатель, не совсем понял смысла в их цитировании). Зато рассказчик знает французский и может общаться с уключиной на языке Вольтера, Оноре де Бальзака, Гюстава Флобера, Шарля де Голля и Эммануэля Макрона.
Основной источник здесь — народное творчество/фольклор. Хотя наверняка есть и авторские. Известно, что многие стихи (особенно ставшие песнями) настолько хорошо стилизованы под фольклор, что мы, абсолютно не задумываясь, верим в их народное происхождение.
В славянских языках рассказчик буквально купается (и тут писатель скорей всего устами героя повести говорит о себе): ««…радость и счастье и купание-любование сплошные — все эти славянские языки! млечно-клеверное счастье, купание в нем голышом. тем более для самих славян — как вот для меня. ух как я обожаю вместе с уключиной или в ожидании ее листать учебники, самоучители и словари по родственным языкам по нашим. и фильмы смотреть на них, и песни слушать — сидя за столом или лежа в кровати с ноутбуком на прикроватном стуле, с маленькими переносными колонками на самой кровати, рядом с моей грудью…»
Все переводчики с японского и китайского и источники, откуда почерпнуты стихи, поименованы прямо в тексте повести, как будто это не художественное произведение, а научный труд: «это наша с уключиной целовательная-миловательная словацкая народная поэзия. переводы валентина александровича корчагина, натэллы всеволодовны горской и юрия поликарповича кузнецова. нас с уключиной наверное и похоронят вместе с этой книгой. только уключина не умрет. а вот мне — будет читать и дальше».
Иногда непонятно, к чему все эти стихи вообще (или во всяком случае их большинство), как они работают на общий замысел повести, да и есть ли этот замысел в принципе. Кажется, что автору они просто нравятся (некоторые с детства), поэтому не мытьём так катанием ему хочется втиснуть их в повесть. Исполняя своё желание, он это и делает, втискивает.
* * *
Поскольку рассказчик поляк, об использовании в его течи польской лексики/фраз стоит сказать отдельно. Иногда кажется, что ты ловишь бога за бороду, ухватив одну из нитей употребления в тексте некоторых фраз на польском.
«…и наш с уключиной личный пароль на взлет — это: úžasné dievča je čerstvý chlieb. ужаснэ девча е черстви хлеб. восхитительная девушка ест свежий хлеб. мы произносим его — и жизнь становится прыганием на батуте. с батута — в реки, из рек — на батут. без трусов и маек…»
«…úžasné dievča je čerstvý chlieb…» — рассказчик не один раз повторяет фразу.
Как переводится? Давайте попробуем прочитать вслух и послушать русское звучание фразы. Что получилось услышать? Казалось бы, и переводиться должно как «ужасная девица ест черствый хлеб»? Ан нет! Это, оказывается, «прелестная девушка ест свежий хлеб».
Казалось бы, автор пойдёт по пути обыгрывания «забавностей» польского языка, если на них смотреть с колокольни русского. За многие десятилетия и столетия лексические значения слов в славянских языках разошлись. Примеры? Их море: урода (uroda) — красота; склеп (sklep) — магазин; забытэк (zabytek) — памятник; вонь (woń) — запах, аромат; бляда (blada) — бледный; крават (krawat) — галстук; подрожник (podrożnik) — путешественник; потрава (potrawa) — блюдо, кушанье; пузон (puzon) — тромбон; пукаць (pukać) — стучать; ссаць (ssać) — сосать и так далее.
Но автор, как Ленин, пошёл другим путём. Во всяком случае не этим.
Тем не менее иногда Осокин играет словами, соединяя теплое с мягким. Уключина по-польски звучит/пишется как дулька (dulka). Почему бы ни соединить польское с китайским? Одну поэзию с другой. Или поэзию с не поэзией: «уключину часто называю ду. а где ду — там и фу. это мы с уключиной понимаем оба, мы ведь образованные. а где великий старинный китайский поэт ду фу — там и ‘песнь о боевых колесницах’. мне ее русская бабушка в детстве читала на русском языке. и я от нее так плакал всегда и задыхался от самых лучших чувств, но просил мне читать и читать».
Рассказчик любит «пить то нафтусю, то катрусю, то флорику, то доминику какие-нибудь… нафтуся-то есть точно, остальные я придумал, а значит есть и они».
Может, рассказчик слова и придумал, но порывшись в интернете, можно узнать, что:
- Катруся — есть в реальном мире такая компания и запатентованный торговый знак,
- Флорика — с таким названием существует и напиток, и удобрение в пакетах,
- Доминика — есть такое пиво.
Так что действительно «есть и они».
Рассказчик любит поиграться в бессознательное. Он вспоминает свой сон из студенческой юности. После употребления внутрь крутого наркотика ему приснились два крутящихся кольца: вертикальное и горизонтальное. Горизонтальное кольцо — снаружи вертикального. Одно вращалось по часовой, другое против часовой стрелки. Из этого сюжета рассказчик вывел для себя первый закон: «противодействовать силе и вращению можно только вращаясь и применяя другую силу в другую сторону».
Потом «вместо колец появилось маленькое булькающее пятнышко-нарыв размером с монету в два злотых, как бы живой нарыв, землисто-зеленоватый — цвета ила!». Из этого сна рассказчик вывел для себя второй закон: «настоящий источник разрушения не остановишь».
Уключина в момент нахождения главного героя под наркотическим дурманом была зубной пастой, которую он выдавил, когда смотрелся зеркало перед отходом «ко сну», который не задался. Уключина — ангел-хранитель с крылышками? В повести она часто порхает, как мошки над водой (главный герой любит природу и постоянно проводит время на её лоне, но ассоциировать ангелов с мошками совсем не хочется, даже если вдруг по случайности это и было тайной задумкой писателя).
Поток сознания: что захотелось, то написал? Описывать чувства, перемежая их мыслями и сюжетами-эпизодами, ой как не просто. Таким же вот образом в повести возникает образ «ордена кубышки» (этот орден, как выяснилось, мигрирует из одного произведения Осокина в другое). Уключина вешает орден кубышки на шею рассказчику (аллюзия: «Анна на шею») за какие-то заслуги/услуги, а затем награждает и себя: оба командоры и кавалеры.
Выше нос, орденоносцы!
* * *
Но, может, автор «Уключины» откровенно ведёт повествование не от имени придуманного поляка, а от своего собственного? Дом главного героя («я») описан так, как будто он находится не в Илаве, а в посёлке Брикетный Кадашевского сельсовета Татарской АССР времён Советского союза (в Брикетном родился сам Денис Осокин, ныне этот поселок слился с Казанью и стал её районом): «…центрального водопровода в моем доме нет, только ждем его всё время. и газа нет тоже, тоже ждем. электроплита и портативная газовая плитка ‘турист’ и пекарский шкафчик на ножках — такая у меня кухня. а воду мы второй месяц таскаем расскажу как. в ванной комнате между ванной и унитазом стоит на полу синяя китайская бочка на двести пятьдесят литров, самая что ни на есть императорская, я ее очень довольный из магазина ‘тысяча мелочей’ по весенней улице тащил, когда еще лежал снег. а у соседки на огороде под моими окнами (я живу на первом этаже с окнами, приподнятыми на ладонь от земли) есть поливальный колодец со шлангом. шланг она подключает к вращающейся штуковине-поливалке, втыкает ее в землю — и так орошает грядки, перенося-устанавливая с места на место, а вилка от поливального колодца втыкается в розетку на стене сарая…»
Воспоминания из детства про чистописание чернильными ручками/перьями тоже сильно похожи на наши бывшие советские реалии (дети ходили, как «чернильные чушки», а «родители стонали, потому что им отстирывать наши одежды, чистить ранцы, а чернила не отмывались вдобавок»). Вот и перочистка из кожезаменителя и лепестков-тряпочек, согласно тексту повести, была сделана на фабрике с названием «Спартак».
* * *
К концу повести делаю вывод, что как устами ребёнка глаголет истина, так устами рассказчика автор «Уключины» глаголет сугубо о себе, без всяких примесей от лирического героя, а если что и прифантазировывает, то совсем чуть-чуть: «с возрастом человека цена жизни или налог на жизнь для него повышается — а не наоборот. так устроено. проще говоря — чем старше, тем сложнее и дороже ему всё дается», «вот мне и книги мои давно уже даются с такими боями и тратами психики, что просто и не сказать… и удержание быта. и удержание лада. и удержание здоровья, само собой. это касается всего».
Повесть небольшая, но писал её Денис Осокин долго. Сначала в Казани, потом в запретном городе (Китай, Пекин), затем в Самаре и снова в Казани. С 1996 по 2021 год. Писал только тогда, когда являлась самая прекрасная из всех муз? У самого писателя это если не самое любимое, то одно из самых любимых его произведений.
Остаётся только сделать отнюдь не парадоксальный вывод: уключина — это ещё и значок авторского права автора («написал в течение жизни несколько вещей и поставил в конце них одну строчку в круге: издательство ‘уключина’. этого достаточно»). Но самое главное — это его творческое вдохновение. Так сказать, воображаемая муза. И являлась она к нему, судя по длительности написания повести, не так, чтобы слишком часто.
P. S. Полная видеозапись встречи читателей с Денисом Осокиным в книжном клубе «Поварские чтения» в Доме Ростовых: