Михаил Гундарин
Поэт, прозаик, литературный критик. Родился в 1968 году. Закончил факультет журналистики МГУ имени Ломоносова, более 30 лет преподает в вузах (кандидат философских наук, доцент). Автор 10 поэтических книг. Последняя по времени — «Непоправимый день» (издательство «Синяя гора», 2024). Стихи публиковал в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Юность», «Нева», «Урал», «Сибирские Огни» и мн. др. Много лет прожил на Алтае, теперь живет в Москве.
Редактор публикации — Александр Правиков
Декабрьские острова
* * *
Что толкает нас, тормошит зрачок,
словно ангельским перышком?
Робкий свет.
От него то зябко, то горячо,
а секунду спустя его вовсе нет.
Это зимнее утро. Пора вставать.
Заряжать отчаяньем тусклый ствол.
Это просто Декабрьские острова,
В небо вмерзшие, будто в бетонный пол.
Я просею свет, разживусь лучом,
На мизинце туго сверну в кольцо.
Не спрошу у ангела ни о чем.
А как встречу смерть — посвечу в лицо.
Аудио: Михаил Гундарин читает стихотворение «Что толкает нас, тормошит зрачок…»
* * *
Часто воображаю
День тот и час, когда
Небо сгрызет живая,
Огненная звезда.
…Темные горизонты
Цвета декабрьских вод.
Новые Робинзоны
Ждут ледяной восход.
Бродим среди развалин
Говорим об одном —
Как был красив, хрустален,
Светел погибший дом!
* * *
Бог прислал в простом конверте
Фотографии войны.
Получатель крутит-вертит,
Удаляет: не нужны.
Он не хочет даже видеть,
То что послано ему.
Хочет выйти; нужно выпить
Малостойкому уму.
Потому его машине
Нужен крепкий алкоголь,
Что бунтует в ней доныне
Недосоленная соль.
Ей бы вместе с темной кровью
Молча сохнуть на бинтах,
Шкуру посыпать воловью,
Приправлять и хлеб, и страх.
А она все метит в море
Растворить себя навек
Быстрой шуткой в разговоре
Просверкать, как фейерверк.
Бог такого не позволит,
Приведет в потребный вид.
Обуздает, приневолит,
Крепко-крепко посолит.
Соскребет остатки лака
Внутрь зрачка набьет камней.
Привыкай ночами плакать —
Становиться солоней.
ПОПЫТКА К БЕГСТВУ
Ехал на Савеловский вокзал
Повторял что жизнь моя разбита.
День холодный, прячущий глаза.
Легкой славы полное корыто
Жрите, жрите, циники, глупцы,
Взрослые, уверенные, злые,
Штукари и просто подлецы,
Гамбургской арены подсадные.
Ну а я уеду. Я уже
Далеко уехал. Может, в Лобню.
Этот день — как надпись на ноже —
Я забыл и никогда не вспомню.
Только одинокий хрип трубы.
Только снег под черные колеса.
Выпав из бумажника судьбы,
Я лечу с московского откоса!
* * *
Льдинка не тает во рту.
Тёмные воды поют.
Вставленный в паспарту
Этих прощальных минут,
Как улыбнешься ты,
Надменно или шутя,
Со стены-пустоты
В Телеграм-новостях?
Кем покажемся мы
С эфирной той стороны,
Где не бывает тьмы
Но контуры не видны?
…Тихо течёт река
Бриллиантового песка.
Ждем твоего звонка
Из центра материка.
16 СЕНТЯБРЯ 2025
Невероятнее всех погод
погода этого сентября!
Даже не ждали таких щедрот
от года, выгоревшего
зазря,
горе-закладки среди пустот
полузапретного словаря.
Сесть во дворе на исходе дня,
вспомнить легко об ушедшем дне —
как золотым бубенцом звеня
он цвел на лазоревом полотне,
в блеске безоблачного огня.
Но вот что сегодня приснилось мне:
серое, выпившее лазурь,
лес (из зеленого стал седым),
блеск, превращающийся в мазут,
режущий глаз ядовитый дым
солнца, сгорающего внизу
в тесной печи черно-белых зим…
* * *
Чем октябрь нас окропил
что за божий атропин
растворил в глазах
скверов желчь и ртуть прудов
а поверх всех этих слов
бессловесный страх
Мир ослеп и я ослеп
мне на ощупь черен хлеб
прошлое горчит
словно всплывшая со дна
полусгнившая луна
дохлые грачи
Мы в отстойнике войны
не видны и не слышны
дышим горячо
только запах только вкус
только зерна чёрных бус
вшитые в зрачок
ИЗМЕНА
Раскатятся — не соберешь
(И некому их собирать)
Слова округлые, как ложь.
Размером семь на двадцать пять —
Подпольной мышке на зубок,
Смиренной падальщице в клюв…
Бери свой страх на поводок:
Смелей накидывай петлю.
Вставай в почётный караул
У этих постаревших стен.
Смотри: твой страх уже заснул
И не устраивает сцен.
ЧЕРЁМУШКИ
Выучим — и сразу же забудем
Языки осеннего тепла,
Улыбнемся незнакомым людям,
Молодость проводим до угла.
Здесь она жила, в седьмом подьезде,
Там где ходят новые жильцы.
Никогда мы с ней не ляжем вместе,
Ни как боги, ни как мертвецы.
Никогда единственное слово
И другое тоже никогда
Этот мир уже расплавил
Олово
Распаял живые провода.
Остаётся по летящим птицам
О путях и спутниках гадать,
Думать как мечтой не подавиться
В креслах дома номер 25.
Биться в домино, решать кроссворды
Разгонять привязчивую тьму,
На гитаре жёлтой брать аккорды
Чтобы не достались никому
Чтобы в продуктовом магазине
Нам явилось чудо из чудес:
Бурно зацветающий в корзине
Твой привет — черемуховый лес.
* * *
Ожиданье праздника — вот и весь
настоящий праздник.
А то, что после,
можно выкурить, выпить и даже съесть
но оно уныло, как старый ослик.
Я обычно праздную за день до.
Бросив с неба крашеное яичко,
щекочу всклоченной бородой
свежий ветер, шумный, как электричка.
Просыпайся, милый, давай лети,
разрывай в клочки дождевое сито!
Мне ведь тоже муторно взаперти,
но тебе открыто, а мне — закрыто.
То ли это я пригвожден к скале,
то ли нынче в мире такой порядок.
Я изогнут сбоку как параллель,
как меридиан замерзаю с пяток.
Но неважно, долго ли мне, дрожа,
дребезжать
кандальною боссановой.
Ожиданье праздника не сдержать
ни в аду тюрьмы, ни в чаду столовой!
ИЗ БУДУЩЕГО
Я вернулся с далекого рынка,
Из-под скучного солнца менял,
Где тревога с барыгой в обнимку
Вспоминают, наверно, меня.
В этом будущем сладко живётся
Виртуальным таким ловкачам,
Что со дна пересохших колодцев
Собирают росу по ночам,
И вливают её в аппараты
Для мгновенного счастья взаймы,
Потому баснословно богаты
Даже те, кто беднее, чем мы.
И такое там ясное небо,
Пусть и не настоящее, что
Ни спиртного не надо, ни хлеба,
На земле, синевой залитой.
Да, я был там, но с дальнего склада
Невозможных сегодня вещей,
Ничего не принёс,
И не надо
говорить нам об этом вообще.
Пусть останутся призраком, тайной
Все секреты грядущих эпох.
А особенно — необычайной
их удачи секрет и подвох.
Лучше черного чая заварим и
непонятную песню споем
Прежде это был ранний Аквариум
А сегодня другой водоём
Но и он пересохнет к рассвету.
Я вообще ненавижу рассвет
Я покинул бы эту планету
Но другой к сожалению нет.
Так прощай. Меня тянут обратно
Силовые качели тоски
Сквозь радиационные пятна
И дымящиеся угольки
Мне известно, что станется с вами —
Ничего никому не скажу!
Намагниченными глазами
В светло-розовый срез погляжу.
И уже торопясь, исчезая —
Полупризрак, летучая бязь —
прошепчу что война мировая
в позапрошлый четверг началась.
* * *
Солнца жёлтый каучук
так и скачет над домами,
вверх да вниз.
И я хочу
поучаствовать в программе
по прыжкам через ручей
коммунального бессмертья,
с полной сумкой кирпичей
в тридцать первое столетье.
Только что-то тяжело
даже и ходить по свету,
гравитации назло
поднимать макушку эту
над завалами бумаг,
в тесном доме горе мыкать…
Солнце, солнце, дай мне знак
поскорей отсюда прыгать!
* * *
Москва! Люблю твой алфавит,
Твои веселые картинки,
Схожденье разных аквавит
В одном полночном поединке.
Опасен сон-водоворот
Невероятных сплетен-басен!
А если и наоборот,
Правдивых —
все равно опасен!
Но я давно купаюсь в нём.
А кто придет за новой славой,
Того поглубже окунем —
Давай, усни, хлебни, поплавай.
В ПАРКЕ
Летний дождь заливает Москву
Это грустно, но скоро пройдет.
Ты мне скажешь — я странно живу,
будто все, что случилось — не в счет,
Вот кончается дождь, все светлей
Полный мокрых дубов окоем.
Ну а мне-то что делать с моей
Странной жизнью, ненастьем её?
30 МАЯ
Дешевое и незаконное,
такое же как этот день,
пей пиво, и в стекло оконное
смотри, как поздняя сирень
цветёт на всем пути автобуса,
(но сыплется — прощальный дар —
приветом из чужого космоса
звезда к звезде на тротуар).
Ещё не тусклое, не блеклое,
веселое, как в 20 лет,
сияет синее за стёклами.
И это тоже нам привет.
Да вот беда — ответить нечего!
Пуста бутылка, темен дом,
и даже солнце нынче вечером.
исчезнет в космосе пустом.
ИЮНЬСКАЯ НОЧЬ
Что за полночь! липовый отвар!
Я за воздух сладко пахнущий держусь —
так боюсь сквозь этот черный тротуар
провалиться в неглубокую межу,
что дугой легла — вот сердце, вот тюрьма —
сквозь немереную тысячу ночей,
сквозь периметры и улицы ума,
роковая, как наколка на плече.
Только как тут удержаться, не упасть
не взлететь огнём под купол городской,
в полусонную томительную сласть,
в это чёрное ночное молоко!
* * *
На острие оптической иглы
семь тысяч
виртуальных чертенят
бессмертье продают из-под полы,
надеждой наполняют главный чат.
А он ушёл оттуда, он сидит
на улице Фонвизина в тени.
Нетрезв, или как минимум небрит…
Но весел, как всегда в такие дни:
его смешат песочница, турник,
забывший все слова усталый дом.
Он дописал сегодня черновик
и больше не нуждается ни в ком.
В УПРАВЛЯЮЩЕЙ КОМПАНИИ
Как я хочу притвориться
(Даже сильней чем исчезнуть) —
Скрипом сырой половицы,
Окриком двери железной,
Грязным подвальным окошком,
Серой повесткой в конверте
Жить бы да жить понарошку,
Даже не помня о смерти.
Но в этой грустной конторе
Я на правах попрошайки.
Бедный, как дырка в заборе
Лишний, как болтик без гайки.
Видно, не слиться мне с фоном,
И в коммунальных оврагах
Под запыленным плафоном
Не затеряться в бумагах!
СМЕРТЬ ФИЛОСОФА
Мучительно закручивать спираль,
Вдруг отпустить, при этом умудриться
Задуматься и вот — не уклониться
От пули, что пошла в диагональ.
Разбитой вазы было б тоже жаль
(Хотя не век же ей в углу пылиться).
Уходит ночь зачёркнутой страницей.
Я вижу в небе новую спираль.
И что из этой вылетит? Дождя
Стальная капля? Вечность погодя
Я бы узнал об этом, но в запасе
Нет вечности, и мира больше нет
Соседи скажут: чистил пистолет.
Но и теперь я с ними не согласен
* * *
Однажды черноморская волна
Расплавленным бутылочным стеклом
Втекла во двор и встала у окна,
И осветила мой холодный дом.
Я сразу вспомнил августовский зной,
Белесый холодок античных стен,
И сам как будто сделался волной,
Касающейся мраморных колен
Забытых статуй в мёртвых городах,
Священных и кощунственных камней…
В то утро я почувствовал: когда
Волна уйдет, я буду вместе с ней.
