Полина Кляркина родилась в 2001 году в Санкт-Петербурге. Окончила филологический факультет Санкт-петербургского государственного университета, занимается переводом художественной литературы.
Елена Черникова, редактор отдела прозы портала Textura, пригласила своих студентов-магистрантов филфака СПбГУ написать прозу. Это задание входит в учебный план спецкурса, преподаваемого Е. Черниковой на филфаке. Здесь читатели портала Textura видят один из результатов выполнения студенческого домашнего задания.
Человек, который знал всё
В нашем доме жил удивительный человек — он знал абсолютно все на свете. К своим сорока трем годам он, не сломав не единого зуба, полностью сгрыз гранит всех возможным и невозможных наук — истории, биологии, тригонометрии, тавтологии, длиннософии, кривометрии, нигделогии, мамамыларамалогии и так далее и тому подобное. От рыбалки до бисероплетения, от садоводства до ведения бухгалтерского учета — во всем он разбирался и во всем преуспел. И звали этого повелителя вселенной, этого мастера всех дисциплин и искусств Олег.
Ни дня не проходило, чтобы Олег не дал какому-нибудь бедному нуждающемуся ценный и мудрый совет — на них он не скупился, ведь помимо всего прочего был человеком невероятно щедрым и благородным. Больше всего доставалось его соседке Саше. Как-то раз она отчаялась настолько, что постучала к нему в дверь, дабы попросить щепотку соли. Просветленный ответ Олега не заставил себя долго ждать:
— Милочка, а скажите мне, пожалуйста, зачем вам соль?
— Мне для фарша, Олег Васильевич. Я тут котлеты делаю.
— Котлеты… Это интересно. Так, а соль здесь причем?
— Мне совсем немного нужно, для вкуса.
Сашины слова поразили Олега прямо в его тонкую душевную организацию.
— Соль? Для вкуса? Как примитивно! Нет, с этим надо что-то делать…
Олег ушел на кухню, мигом достал из кухонного шкафа жестяную банку и всучил ее растерянной Саше.
— Вот! Индийский чай! С ним котлеты будут в квадриллионы раз вкуснее, а главное интереснее. Соль, понимаете ли! С солью каждый дурак котлеты приготовит. А чай — это так небанально, так… экстраординарно.
Не зная, что сказать на такое заявление, Саша ретировалась, держа в руках банку с чаем. «А что, может так и правда вкуснее? — подумала Саша, — Олег Васильевич же врать не будет». В итоге экстраординарными котлетами прониклись и Сашин муж, и Сашины дети, и даже Сашина свекровь — прониклись настолько, что потом неделю не отходили от унитаза.
Саша была не единственной слушательницей в этом импровизированном лектории. Олеговы сентенции приходилось выслушивать и механику дяде Толе. Тот однажды летом менял лопнувшую шину, как вдруг почувствовал вокруг себя чье-то поучительное присутствие.
— Чем занимаетесь, голубчик?
— Шину меняю, не видишь, что ли?
Олег ухмыльнулся, по всей видимости найдя этот ответ вершиной остроумия.
— А, позвольте спросить, зачем?
— Зачем?! А ты попробуй со сдутой шиной поездить, сразу поймешь.
— Вообще-то машины могут прекрасно ездить и без колес.
— Очень в этом сомневаюсь!
— Голубчик, я лично знаком с итальянским профессором машиночинения, Думберто Шмендаротти-Фавелем, и он сказал мне однажды — мне и только мне — что машины лучше всего ездят именно что без колес!
Произнеся эти слова, Олег ушел искать нового плебея, кроткого и более восприимчивого к его наставлениям. А дядя Толя всего лишь покачал головой, сплюнул и снова принялся за работу.
Не бытом единым был жив Олег — интересовали его и вопросы искусства. Поэтому когда он случайно узнал, что в нашем доме поселился молодой поэт, его радости не было предела. Олег тут же решил навестить этого служителя муз и наставить его на путь истинный. Виктор, а именно так звали нашего стихотворца, незнакомый с Олеговой натурой, встретил его довольно радушно — налил чай, предложил бублики и варенье, а затем прочел парочку своих работ. Олег слушал внимательно и с большим интересом. По его лицу было видно — сочиняет новую речь.
— Младенец мой! — воскликнул Олег. — Теленочек! Да неужели вы что-то смыслите в поэзии?
Виктор оторопел — то ли от того, что его только что назвали «теленочком», то ли от всего остального.
— Я не берусь утверждать, что разбираюсь в поэзии лучше других, и, конечно, мне еще расти и расти, но…
— Послушайте, голубчик, а знаете ли вы как готовить буйабес?
— П-простите, что?
— Бу-йа-бес.
Какое отношение к поэзии имел буйабес, Виктор не понял, однако решив, что это все какая-то изощренная метафора, он неловко выдавил из себя:
— Нет, не знаю.
— Как это не знаете? А как вы тогда, скажите на милость, собрались писать стихи?
— Очень просто, ручкой на листке бумаги.
— Нет, нет, нет! Так дело не пойдет! Идите — нет — летите немедленно на кухню и срочно готовьте буйабес! А потом уже можете садиться за свои эти… ямы и хорезмы!
Жизнь рядом с Олегом походила на четко выверенный, эталонный кошмар. В каждой бочке, бутылке, да даже в каждой сковородке он был затычкой, причем непременно самой практичной, эффективной и единственно верной. Поэтому, единогласно решив, что так дальше продолжаться не может, мы всем домом скинулись и наняли киллера. Серега по кличке Паук нам понравился сразу, преимущественно своей прямотой. Все, что нам хотелось знать, он сказал при первой же встрече — сидел за убийство, готов отсидеть еще. Всего пятьдесят тысяч рублей — и Олег исчезнет из наших жизней навсегда. Мы согласились и стали ждать подходящего момента.
И вот наконец этот момент настал. Во дворе никого не было, только Олег и его колоссальный разум. Паук подкрался к своей жертве тихо и незаметно, обхватил его рукой, уже приставил нож к горлу, как вдруг…
— Ну-ну, голубчик! — проговорил Олег, — Что это у вас в руке? Нож? Ой, как мило! А вы разве не знаете, что ножи — это прошлый век? Дротик, смазанный ядом амазонской лягушки — вот чем сегодня пользуются все уважающие себя убийцы. Можно, конечно, поэкспериментировать с баллистическими ракетами или спорами сибирской язвы, но дротики — это, как говорится, уже современная классика. Очень печально, что вы этого не знаете. Я, к слову, написал книгу об убийствах — Международная Ассоциация Психопатов признала ее самой лучшей книгой всех времен и народов. Там подробно написано обо всех известных и неизвестных способах лишить человека жизни. По ней учились великие: Чикатило, Битцевский маньяк, Фишер — конечно, у последнего вышло не без недочетов, но все же. Я вам вышлю ее по почте — будет очень полезно с ней ознакомиться. На какой адрес вам ее отправить?
Нервы Паука, которые и без того были на пределе, сдали окончательно. С обезумевшим видом он стал вырывать из головы клочья волос, то и дело причитая «Я так и знал! Так и знал! Надо было идти в программисты!». Затем, вспомнив про нож в своей руке, Паук крепко сжал его рукоять и полоснул по запястью, а потом снова, и снова, и снова. Бедняга-киллер несколько часов истекал кровью, пока окончательно не обмяк. Олег, наблюдавший за этим перформансом с живейшим интересом, пустил одну идеальную слезу.
— Хвалю вас за артистизм, голубчик, но техника хромает: вены все-таки надо резать вдоль, а не поперек.
Лучшие виды на Неву
Рождественская сказка
Это случилось на Рождество. Нет, не на Новый Год, как вы могли бы подумать, а именно на Рождество. И случилось это в Петербурге…
Евдокия Семеновна вразвалку шла по замерзшей набережной. Под ее ногами пестрели кружочки конфетти, валялись пустые бутылки от шампанского и сгоревшие бенгальские огоньки. Всего семь дней назад в центре города было не протолкнуться, каждому не терпелось присоединиться к праздничному веселью, увидеть салют, восхититься елкой на Дворцовой площади, пройтись по сверкающему огнями Невскому. А теперь, когда Новый Год уже успел стать приятным воспоминанием, все проводили морозные деньки дома, в компании родных сердцу людей. Но не Евдокия Семеновна. Она шла по набережной, держа в морщинистых руках авоську с хлебом. Была у нашей Евдокии одна традиция, давняя-давняя, которую она чтила вот уже сорок лет. Каждый день, и в жару, и в стужу, она выходила на берег Невы и кормила чаек.
— Кушайте, кушайте, мои милые. Кто ж вас покормит, как не я? — каждый раз говорила старушка, бросая кусочки хлебного мякиша.
И вот на Рождество Евдокия Семеновна пошла навестить своих питомцев, как вдруг заметила среди летающих туда-сюда чаек два незнакомых крыла. Огромных. Сияющих.
Она подняла глаза и внезапно пришла в такой сильный испуг, что даже выронила из рук батон. Прямо перед ней в нескольких метрах над Невой парил молодой человек с большими добрыми глазами.
— Добрый день, Евдокия Семеновна, — сказал незнакомец с легкой улыбкой, и вдруг день действительно показался Евдокии добрым. — Простите, что я вас так напугал, я очень спешил. Разрешите представиться, Гавриил, или по-простому, Гаврюша.
В ответ на это приветствие старушка вежливо поклонилась.
— Господь поручил мне найти вас, Евдокия Семеновна. Вы так добры к пернатым созданиям, так заботитесь о них, что Господь решил вознаградить вас и исполнить одно ваше желание.
— Эх, Гаврюша, Гаврюша… — вздохнула Евдокия. — А пожелать-то мне и нечего! Все, что хотела я в жизни, то получила, а большего мне и не надо. О молодости и здоровье просить не стану — как было отмерено мне на Небесах, столько и проживу.
— Но Евдокия Семеновна, должно же быть что-то, чего вы хотите?
Старушка задумалась. Чего же она могла пожелать? Прошла минута, две, и тут ее посетила замечательная мысль.
— Знаю, милок, что попросить! Покажи-ка мне три лучших вида на реку Неву. Вот уж сорок лет как я к ней хожу, а все налюбоваться не могу.
Гаврюша широко улыбнулся и протянул Евдокии руку.
— Тогда полетели!
Евдокия Семеновна осторожно сжала протянутую ей ладонь и тут же взмыла в воздух вместе с архангелом. Он взмахивал своими огромными крыльями, увлекая старушку все выше и выше, за серые облака. Шаловливый ветерок подгонял их, пока они летели куда-то далеко-далеко. И вот, когда Гаврюша начал снижаться, Евдокия заметила, что они уже совсем не в Петербурге, а на Ладожском озере.
— Вот и первый вид, детский, — сказал Гаврюша. — Отсюда Нева берет свое начало. Властная это река, горделивая, а рождается из мирного озера.
— Да… — вздохнула Евдокия Семеновна. — А я-то и позабыла, что она озера дочь. Я ее все в граните да в железе знаю, а на берегах ее ведь и трава растет.
— Легко забыть то, что действительно важно, — ответил Гаврюша, — Но время не ждет, пора снова лететь.
С этими словами Гаврюша обхватил Евдокию Семеновну за плечи и взметнулся ввысь. На этот раз полет был трудным — ветер, некогда попутный, теперь яростно завывал, изо всех сил пытаясь сбить Гаврюшу и Евдокию с их пути, но они оказались сильнее и в конце концов приземлились прямиком на золотой кораблик Адмиралтейства.
— Вид второй, взрослый, — пояснил Гаврюша. — Жаль, что людям не дано видеть в четвертом измерении, как это можем мы, архангелы. Тогда бы вы увидели с этой высоты и петровские верфи, и советские трамваи, и дам в кринолинах, и много, много чего еще…
— Ох, знал бы ты Гаврюша, сколько я и так вижу! Вон Дворец Зимний, куда меня мама на елку водила, вон родной университет, вон сквер, где я мужа встретила, а вон там вдали и мой любимый театр. Запомнить бы все эти места, такими, какими они когда-то были. Сейчас все по-другому, но ведь и времена другие. Ничто на месте не стоит.
— Это верно, — согласился Гаврюша. — Пора показать вам третий, последний вид.
Теперь ему даже не нужно было касаться Евдокии — они оба поднялись в воздух, окруженные теплым свечением. Они летели прямо вверх, будто поднимались на невидимом лифте. Дома, машины, деревья — все они становились меньше и меньше, превращались в крохотные точки, а затем и вовсе скрывались из виду. Евдокия посмотрела наверх — над ней сгущалась холодная темнота.
— А вот и третий вид, — шепнул Гаврюша. — Наилучший изо всех на свете.
— Как это он наилучший? — спросила Евдокия Семеновна. — Так же реку вообще не видать!
— Это верно. Но разве она теряет от этого свою красоту?
Гаврюшины слова прозвучали словно эхо в большой мрачной пещере. Евдокию вдруг пробил озноб, а затем ей стало очень-очень легко.
И так они летели и летели, пока не растворились во вспышке мягкого света, похожего на чьи-то распростертые руки.
