БИТВА КАНОНОВ

Интервью Дмитрия Быкова об изучении современной поэзии, данное для «Textura», комментируют:

Михаил ПАВЛОВЕЦ, доцент НИУ ВШЭ, учитель Лицея НИУ ВШЭ;

Александр МАРКОВ, профессор РГГУ и ВлГУ, ведущий научный сотрудник МГУ имени М.В. Ломоносова, доктор филологических наук;

Евгений БУНИМОВИЧ, поэт, педагог, общественный деятель, Заслуженный учитель России, кандидат педагогических наук;

Евгения АБЕЛЮК, заслуженный учитель Российской Федерации, доцент Департамента образовательных программ Высшей школы экономики;

Елена ПОГОРЕЛАЯ, литературный критик, кандидат филологических наук, редактор отдела современной литературы журнала «Вопросы литературы».

Михаил ПАВЛОВЕЦ:

Очевидно, что Дмитрий Львович Быков – адепт позднесоветской модели литературного образования. В основе этой модели – два тезиса: 1) целью литературного образования является ознакомление школьников с «золотым списком» – с так называемым «школьным каноном» произведений, которые следует считать прошедшими самый строгий отбор временем, ибо: 2) классика заведомо выше (лучше, глубже) современности (если «современная поэзия… гораздо проще семидесятнической и восмьдесятнической» – чего уж говорить о поэзии «серебряного века» или, тем более, «века золотого»!).

В действительности же отбор «школьного канона» осуществляется не столько лишённым субъектности «временем», сколько анонимными отборщиками, будь то соответствующие структуры Минпроса и курирующего его идеологического отдела ЦК в позднесоветское время, или соответствующими структурами МинОбра и, по-видимому, курирующими их управлениями (по образованию и по общественным проектам) Администрации президента сегодня. Д.Л. Быков, сам составитель альтернативного «путинскому» списка «100 книг», в этом смысле бросает вызов нынешним идеологическим службам, но не ставит под сомнение разумность самой системы отбора книг для обязательного списка. Кроме того, заслуженно претендуя на своё место в современном литературном процессе, он собственный канон выстраивает таким образом, чтобы в нём было место и его собственному творчеству как наследнику поэзии «шестидесятников», которую он возводит непосредственно к «серебряному» (а через него и «золотому») веку русской поэзии. В отличие от упомянутого в интервью Драгомощенко, в генеалогии которого вместо Маяковского как раз Хлебников и «обэриуты», а вместо Пастернака и Окуджавы – русскоязычная неподцензурная поэзия и англоязычная лингвистическая поэзия 2-й половины ХХ века, малоинтересные для самого Дмитрия Львовича.

Проблема же в том, что позднесоветская модель литературного образования давно уже осыпается по краям – и неизбежно сменяется по всему миру – не только у нас – иной, более современной моделью с иным целеполаганием: не «прохождение» пресловутого «золотого списка», но формирование компетентного читателя, способного по выходе из школы к самостоятельному выбору книг для чтения, их восприятию, осмыслению, оценке. К выстраиванию в течение всей жизни (а не только за школьной партой) своего собственного, индивидуального канона – не столь уж принципиально, увенчанного именем Дмитрия Быкова или Аркадия Драгомощенко. Пусть даже в нём в итоге будет место Драгомощенко и не будет места Быкову, или наоборот, или не будет места им обоим! Суть не в том, что важнее – отличать «Весы» от «Аполлона» или «Воздух» от «Ариона»; главное – иметь условия для знакомства с различными литературными полями в прошлом и настоящем, с тем, что такое литература и литературное творчество вообще, прекрасно осознавая при этом, что никаких часов не хватит, чтобы охватить в школе хотя бы «ядро канона» (битва вокруг содержания которого давно подменила собой все конструктивные разговоры о результатах литературного образования). А потому важнее познакомить  школьника с различными практиками чтения, различными жанрами и форматами литературы, поспособствовать формированию у него читательской самостоятельности и элементарной потребности хоть иногда открывать книжку…  И уж конечно, показать ему, что хороший поэт – не только мёртвый поэт. Дальше же пусть – сам.

Александр МАРКОВ:

Дмитрий Быков, говоря о школе и школьниках, имеет в виду старшеклассников, и это не случайно. В младших классах школы современная поэзия присутствует в учебниках русского языка, от Юнны Мориц до Тима Собакина. Хотя детская поэзия развивается иначе, чем взрослая, функционирование её в учебниках ничем не отличается от того, что было два тысячелетия назад. Многие цитаты из Алкея или Сапфо дошли до нас благодаря грамматикам, как иллюстрации к важным речевым явлениям, или риторам, учившим воображению в том числе на материале поэзии. В учебниках цитаты из современных поэтов, наравне с цитатами из русской классики, решают одновременно грамматическую задачу суждения о границах речевой нормы и риторическую задачу обогащения выразительности. В таком смешении риторических и грамматических задач учебника для младшей школы можно видеть влияние мощнейшей отечественной научной традиции, от Потебни до формалистов, в которой, при всех спорах об отношении между языком и художественной речью, «поэтика» понималась как устойчивая нормирующая система речевой выразительности.

Если Д. Быков говорит о курсе по истории русской литературы, то действительно, в кодификатор ЕГЭ включена только «русская поэзия второй половины ХХ века», хотя при этом хронологические рамки нарушены, из перечисленных в списке поэтов Ю.П. Кузнецов умер в 2003 г., Б.А. Ахмадулина – в 2010 г., а Е.А. Евтушенко – в 2017 г. Здесь мы можем говорить о прямой неточности в кодификаторе, уже подрывающей тезис о том, что школьная история русской литературы изучает только завершённые явления (учитывая, что на момент создания кодификатора Е.А. Евтушенко был ещё жив).

Что до ссылки на термин «литературный процесс», этот термин создал К.Л. Зелинский с частной целью: оправдать «ошибки» ЛЕФа, конструктивизма и других раннесоветских направлений их живым участием в «литературном процессе», например: «Беда В. Катаняна в том, что, собирая ряд фактов из жизни Маяковского, он оторвался от живого литературного процесса и меньше, чем кто-либо другой, понял идейную сущность самого Маяковского» («Огонёк» от 19 июля 1964 г., с. 24). Так как современная русская поэзия не существует в ситуации такого давления власти с указанием на «ошибки», ссылка на литературный процесс как инстанцию возможности или невозможности суждений о современных поэтах всегда требует оговорок.

Указание на то, что в гимназических программах отсутствовала современная им поэзия, не учитывает, что гимназии были в городах центрами в том числе и обсуждения современной литературы: эту функцию сейчас выполняют региональные университеты. Вероятно, гимназический учитель не стал бы рекомендовать напрямую книги современных поэтов, но в мемуарах часто упоминается как запрос гимназистов снизу на современную поэзию, так и дискуссии о современной поэзии, в которых преподаватели и школьники не были взаимно не пересекающимися множествами. Например, типично упоминание в мемуарах, как гимназист требовал в библиотеке книгу Бальмонта или же получал эту книгу от преподавателя. Иначе и быть не могло, учитывая огромную индустрию распространения тогда современной поэзии, прежде всего, чтецов-декламаторов и местные газеты, писавшие в том числе о литературных сенсациях. В наши дни такой индустрии нет, за исключением распространения рэпа в видеозаписях и самодеятельной альбомной поэзии в социальных сетях, поэтому сравнение с гимназической нормой заведомо не будет корректным.

Евгений БУНИМОВИЧ:

Несколько попутных тезисов:

1. Будучи учителем математики, иногда на перемене, вскользь, я спрашивал учеников, «проходивших» в это время на уроках литературы «Евгения Онегина», а затем «Героя нашего времени» – чем же отличаются друг от друга эти произведения? Отвечали хрестоматийное про характеры героев (один скучает, другой страдает), да про что угодно говорили, но ни разу не услышал в ответ, что у Пушкина – стихи, а у Лермонтова – проза… Школа никак не формирует представлений об особенностях именно поэтического высказывания – не важно, классического или современного.

2. В самом начале перестроечных времен Институт усовершенствования учителей с перепугу решил устроить встречу учителей с современными поэтами. Мы читали стихи (помню Нину Искренко, Д.А. Пригова, Иртеньева, Ивана Жданова…). С округлёнными от ужаса непонимания глазами учителя спрашивали: «И это мы должны читать детям?»

Я их успокаивал, отвечая тогда примерно так, как Д. Быков сегодня: «Ни в коем случае, сначала – классический канон, золотой век, серебряный век…».

Однако ограниченность и порочность такой традиционной методики в том, что намучившись в школе с мумифицированным каноном, с педагогической архаикой, пройденной в атмосфере мемориальной почтительности гражданской панихиды, они уже никогда не дойдут до живых, актуальных текстов, тем более – стихотворных…

3. На самом деле в моём тогдашнем ответе учителям «Ни в коем случае» звучало ещё и «Вы – ни в коем случае». В этом главная проблема. У детей-то нет тех проблем восприятия, которым обычно страдают взрослые, и прежде всего – абсолютное большинство учителей. Дети легко, с удовольствием воспринимают Кандинского, Малевича, Шагала, да и нынешних самых актуальных художников. Глаз ещё не замылен, еще нет сформированного каноном «единственно верного» восприятия, им ещё не рассказали, что это всё заумно, непонятно, да и вообще не искусство, поскольку не похоже на «Медведей в сосновом бору».

4. Гуголев недавно напомнил. Некогда, когда он был ещё юн и тощ, я ему сказал: «Юлик, знаешь, в чём твоя главная проблема? В том, что ты уже знаешь, что «печаль моя жирна», а что «печаль моя светла» – ещё нет».

И это не значит, что путь от «светла» до «жирна» короче и естественней, чем обратная дорога. Вспомним обратную перспективу русской иконописи – нелинейную, неклассическую, «неправильную», зато распахивающую окно в иной мир – который простирается, расширяется, втягивает…

Евгения АБЕЛЮК:

Мнение, что современную литературу в школе преподавать не нужно, пусть лет 50 отлежится, встречается чаще, чем противоположное. В том числе так считают литературоведы – полагают, что учиться читать размышляя нужно на классике. Потому что там есть над чем размышлять. Я своим ученикам непрограммную поэзию, в том числе современную, читаю. Хотя ни в какие программы или учебники – а мне приходилось писать и то, и другое – я её не вводила; у нас другая традиция литературного образования. Современные тексты, которые я несу на урок, у меня появляются спонтанно – вдруг что-то заинтересовало, и мне хочется это показать ребятам. Мне кажется важным, чтобы учитель показывал ученикам то, что его увлекло.

Вот пример: в связи с Пушкиным мне захотелось прочитать ребятам стихотворение Д. Самойлова «Малолеток».  Оно написано 30 лет назад, ни в какие школьные программы пока не вошло. Это большое стихотворение, о ребёнке, который обещает быть поэтом. И Самойлов приводит строки этого будущего поэта, написанные им в разные моменты его жизни. Сначала когда тот был ребёнком: «…он написал, что рябь ручья / Подобна крупной тёрке. И ещё / Две строчки: «Я хотел бы стать природой, / Быть птицей, яблонею или снегом». Это и правда талантливо. И мы с ребятами разбирались, почему. А дальше героя Самойлова захвалили – родители, школа. Он, между тем, рос, читал книги, и появлялись вторичные строки: «Он сочинял: «Разбойничий фрегат / Летит по небу, весел и пернат». А когда стал юношей – влюбился и написал: «Я буду плакать дико, / Когда тебя утрачу, Эвридика!» А это уже ни в какие ворота. И мне очень хотелось, чтобы дети почувствовали, что это смешно. Сейчас почему-то трудно чувствуют, когда смешно. И тогда я прочитала им совсем современное стихотворение – Германа Лукомникова:

Подойди-ка, Эвридика,

Погляди, как это дико.

Отойди-ка, Эвридика,

Не гляди, как это дико.

Неинтересную, на поверхности лежащую рифму Лукомников показал крупно, и ироничность Самойлова тоже стала очевидной тем, кто вначале ее не почувствовал. Поэты разговаривают друг с другом через время, и совершенно естественно показывать школьникам, как это делают сегодня.

Но вообще-то они все современные – и Давид Самойлов, и Валерий Брюсов,  автор стихотворения «Орфей и Эвридика», последнюю строфу которого и Самойлов, и Лукомников вполне могли помнить:

… И смотрит дико,

Вспять, во мрак пустой, Орфей.

— Эвридика! Эвридика! –

Стонут отзвуки теней.

Елена ПОГОРЕЛАЯ:

Я не думаю, что применительно к изучению современной поэзии в школьной программе можно говорить о какой-то необходимости. Скорее это может быть внутренней необходимостью для учителя, который, в отличие от школьника, видит литературу не в формате отдельных произведений, а контекстуально, в её непрерывном движении. Как известно, «не человек пишет стихотворение, а каждое предыдущее стихотворение пишет следующее» (И. Бродский), и без восстановления этого ряда, а значит – без обращения к современности в качестве продолжения диалога, в преподавании не обойтись.

Мне кажется, литература в школе – это уже не только и не столько анализ произведений, сколько выстраивание контекста, расстановка культурных вешек, история, если воспользоваться терминологией самого Дмитрия Быкова, «человеческого проекта», зафиксированная в литературе. В этом смысле совершенно естественно, например, при изучении романтической лирики процитировать «Байрона в небе над Россией» М. Галиной (стихотворение, довольно ярко иллюстрирующее, куда потом привёл весь этот романтизм), а читая блоковское «Грешить бесстыдно, беспробудно…», упомянуть про «Устроиться на автобазу…» С. Гандлевского. А там и чёрный пистолет всплывет, и фигура Высоцкого, и блатная эстетика 1960-х, подготавливая последующее обращение старшеклассников к «лагерной» прозе…

То есть именно изучать современную поэзию в школе, конечно, не стоит, но попросту познакомить с ней – почему бы и нет.

Впрочем, вот про отличия «Воздуха» от «Ариона» здесь точно не надо. Вырастут – сами решат.