Караулов Игорь Александрович (р. 1966) — поэт, прозаик, критик, переводчик и публицист. Окончил географический факультет МГУ. Публиковался в журналах «Воздух», «Арион», «Волга, «Знамя», «Prosōdia» и «Новый мир». Автор пяти поэтических сборников. Живёт в Москве.
+++
На недавнем московском аукционе
ходил такой слух, что боюсь записывать:
в записной книжке Виктора Цоя
есть телефон Юрия Айзеншписа.
Но не того Айзеншписа земного,
что сбежал из нашего мира тесного,
а воздушного, облачного, продувного —
Айзеншписа небесного.
Его зовут Джурджус ибн-Ишмаэль,
и по сути он демон, вернее, джинн.
До наших полуночных земель
он раз в год долетает: таков режим.
Человек, который купил эту книжку,
навалив на себя Эверест долгов,
вырывает заветную страничку,
а все остальное бросает в огонь.
А потом он звонит со своего сяоми,
наугад подбирая префикс верхнего мира:
Отзовись, ангел мой, отзовись, черт возьми!
Ангажируй меня, ангажируй!
Дай мне голос тяжелый и гулкий, как шпала,
дай такую походку, чтоб с ходу в бой.
Подари мне судьбу — и тогда, пожалуй,
я, чем смогу, расплачусь с тобой.
Сделай меня одним из вас
и возьми мою ненужную зрелость, старость.
Я готов встретить свой ЛАЗ, ЛиАЗ,
ПАЗ или что там еще? Икарус.
Айзеншпис хохочет — в его неприютном мире
так мало бесхитростных развлечений —
и дарит просителю жирный анальный чирей,
не поддающийся никакому лечению.
А книжка выпархивает из огня,
невредимая, непрочтенная, в серной вони.
Помни меня, ищи меня
на следующем аукционе.
+++
Крокодил появился для рифмы,
Ломоносов его породил.
Не кружите над рифмою, грифы,
охраняет её крокодил.
Впрочем, гриф — это попросту птица,
не родня ни бобра, ни лося,
и для рифмы она пригодится,
если надобна рифма на «тся».
Но и лось нам не чуждое племя,
у пиита в почете и лось.
Средний род и прошедшее время
сколько раз рифмовать с ним пришлось.
Кровь с любовью, морозы и розы
триста лет рифмовали у нас,
и доныне на старые дрожжи
встык ложится любой ассонанс.
А когда доберманы-верлибры
хлынут в нашу озёрную чудь,
то изюбри, кентавры и бабры [1]
повоюют ещё как-нибудь.
+++
Они красивы и моложавы,
они жужжат, как четыре пасеки.
Они идут в музей Окуджавы
на вечер света, добра и классики.
На вечер солнца, тепла и музыки,
где чай и бархатные диваны.
У них такие плоские пузики,
пищеварение идеально.
У них в руках автоматы-узики,
известный хит городского боя.
На вечер ласки, любви и музыки —
хочешь, возьмут и тебя с собою?
+++
Когда поэт умер,
один лейтенант написал об этом стихи
и разместил их в фейсбуке.
За это его забанили на три месяца.
Следственный Комитет
возбудил против него дело
за оскорбление социальной группы
«свободы, гения и славы палачи».
Оказалось, что это довольно
многочисленная социальная группа.
Командование части приказало ему
сдать оружие и погоны.
Министерство финансов США
наложило на него персональные санкции,
запретило ему въезд в страну,
заморозило его несуществующие активы.
Десять тысяч улемов издали фетву,
призывающую каждого правоверного
побить его камнями.
Марш феминисток в Бухаресте
потребовал его принудительной кастрации.
Патриарх Всея Руси
прервал с ним евхаристическое общение.
В магазинах ему перестали продавать сигареты.
Он поклялся никогда больше
не писать в рифму,
сменил фамилию, пол и уехал
в Австралию.
Волонтерил в заповеднике,
печатал верлибры в районной газете.
Но однажды утром его нашли в палатке
с перегрызенным горлом.
Ответственность взял на себя Фронт освобождения
сумчатых енотов-альбиносов.
Никто не смог этому помешать,
потому что поэт умер.
Берегите поэта.
Смерть поэта — худшее,
что может произойти с человеком.
+++
Возьмёмся за руки, друзья,
а то вот эти кумовья
и те лихие компаньоны —
все обнялись, как миллионы.
Повсюду шобла и кружок,
и камарилья, и мишпуха.
А ты-то что один, дружок,
неужто не хватает духа?
Нет, дух стремится в небеса,
он чужд горизонтальной связи.
В итоге сыр и колбаса
вновь достаются всякой мрази.
Смотря на хоровод нулей,
стоит у стенки дуралей
уж во втором по счету веке,
как в лагере на дискотеке.
+++
Как только белый свет померк,
на тьму явился Нихтенберг
и стал большим авторитетом
на страх безумцам и поэтам.
Он всё расчислил, говоря:
вот тут построим лагеря,
здесь будет изгородь под током,
там пустим видео потоком.
Забава поздняя уму,
пока не грузят на возки —
смотреть, как антимотыльки
слетаются на тьму.
+++
В библиотеке есть закут,
там три кураторки живут.
Едят пшено, глядят кино,
Латуру молятся Бруно.
Их изнасиловали братья,
мир не раскрыл для них объятья.
Отцы их выгнали из дома,
теперь им родина — ризома.
Одна жирна, как божья свинка,
другая — бритая блондинка,
ещё одна тоща, очкаста,
с мечтой родить от педераста.
Они грядущего агенты,
они курируют ивенты
и проектируют машины
для ликвидации мужчины.
+++
Меня перестали печатать
журналы моих выходных,
журналы бутылок початых,
знакомых пельменных, пивных.
Журналы сатир и бурлесков
дают от ворот поворот.
Журналы тверских перелесков,
рязанских грибов и болот.
Журналы о были и нови,
о ходе сезонных работ.
Журнал моей вечной любови
ни строчки моей не берет.
А может, скажи мне на милость,
приятель, и недруг, скажи —
все эти журналы закрылись,
свернули свои тиражи?
Быть может, и небо, как свиток,
чурается выхода в свет,
поскольку в портфеле избыток,
а денег в редакции нет?
+++
Бенедиктов — это звучит солидно.
Бенедиктов — это звезда столицы.
Ходит гордо, смотрит молодцевато.
Реформатор, визионер, новатор.
Ну, а Пушкин… даже по звуку: «Пууушкин».
Полевой зверек, шерстяные ушки.
Староват и ростом жене по сиськи.
Неприметный прыщ на земле российской.
Бенедиктов — мощь, Бенедиктов — буря.
Бенедиктов — солнце в густой лазури.
Бенедиктов, волн повелитель юный,
поведет в Америку наши шхуны.
Ну, а Пушкин — это пурга, телега.
Это вьюга нам наметает снега.
Темнота, метель, без огня селенье.
Синоптическое недоразуменье.
+++
Память поэта
держится не тиражами и не премиями.
Тиражи сдаются в макулатуру,
премии забываются
наутро после фуршета.
Память поэта
держится двумя или четырьмя женщинами,
которым он показался интересным в компании.
Как-то по-особенному улыбнулся,
сказал остроумный тост,
неловко разлил вино,
мило наклюкался.
Память поэта
держится двумя или четырьмя женщинами,
встретившими его на холмах возле Афин.
Пьяные были все, мало что помнили.
Звон тимпанов, тирсы, увитые виноградом.
Теперь у одной в архиве лежит его глаз,
сморщенный подобно сушёной хурме,
у другой — его лучевая кость,
а у четвертой — его указательный палец
со следами зубов.
Где они, эти зубы?
[1] Бабр — старорусское обозначение большой хищной кошки. В якутском языке есть слово “баабыр”, которым обозначается амурский тигр.
