Анна Аликевич
Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).
Пойми мою печаль
Годовой обзор поэзии
Надо сказать, что урожайность года на новые поэтические сборники очень высокая, так что пришлось выделить только ключевые книги и основные тенденции. Сегодня хочется разделить прибывающую волну не по убежденческому — это уже утомило, — а по настроенческому признаку. Я бы выделила четыре сильных сектора: это терапевтические фентэзи и фольклорные стилизации; затем поэзия критического реализма; метафизики — то есть мистики и предсказатели; наконец, инфернальные, откровенно сумеречные авторы.
К первому сектору (многие и вовсе сомневаются в его наличии, предлагают сбросить с литполя, как окололитературу) я бы отнесла три яркие книги — дебютную «Гиперборею» Ирис Аполло (Симферополь, ИД СеЖеГа, 2025 г.), «Синим пламенем гори» Стефании Даниловой (М., Издательство РСП, 2025 г.) и «Детей Эрин» Ники Батхен (Волгоград, «Перископ-Волга», 2025 г.). Все три книги написаны мастерами, сложившимися авторами, которые пишут не только «ролевой фольклор». Однако обращение к сказке, мифу, притче не как к приему, а как к основе творчества — вид эскапизма, дистанции. Иногда человеку надоедает реальность, или он устает быть серьезным, и кто-то списывает его со счетов, считая, что он «зачудил»; но в то же время иной рассуждает, что только здесь автор обрел себя и пришел к зрелости, как Чингиз Айтматов в поздней повести-притче о Чингисхане. В русле «позитивного фентэзи» работают такие поэты, как Мальвина Матрасова, Мария Фроловская, Наталья Захарцева и многие другие — этот волшебный лес не оскудевает, напротив, он заявляет о себе и составляет всё бо́льшую долю современной поэзии. Мы можем сложно относиться к такому «вторичному», «околоролевому» творчеству, эксплуатирующему западноевропейский миф, исторические фантазии и карнавальную культуру. Но оно есть, составляет существенную долю изданий, и им занимаются не дилетанты; не будем же ханжами или толстовской лошадью с шорами на глазах. Признаем, наконец, что мир волшебников существует.
Представь, что яблоко на древо,
Не надкусив, вернула Ева.
Свою отрезав прядь волос,
Ветвь повязала.
И срослось!
Качает плод запретный ветер.
Текут в медовые столетья
Семь райских рек под небесами.
Тот, кто был ангелом с весами,
Стал розой без шипов — с улыбкой,
Исправил первую ошибку,
И смотрит на своих детей,
Играющих в саду людей.
Ирис Аполло
Поэзию критического реализма — впрочем, не совсем хорошо так говорить о стихах, но называть их социально-философскими еще более неловко, — в этом году представили тоже несколько зрелых авторов. Можно было бы пошутить, что это год зрелости. Я бы выделила Полину Синеву, Ольгу Аникину, Мирославу Бессонову и Евгению Баранову. Этих четырех разных авторов объединяют ностальгическая нота, явная или завуалированная социальность, тяготение либо к регулярной, либо к умеренно экспериментальной поэтике. Речь не только о творческой состоятельности, но и о личностной: всё это люди серьезные, занимающие однозначное место в пространстве журнального поля. Они в меру минорны, не «затемнены», но читателю требуется усилие, чтобы приблизить себя к их мирам, в отличие от первого блока авторов, словно бы разработавшего некий демократическо-увеселяющий шлюз для стыковки с современной аудиторией. «Внутри кита» Полины Синевой (М., «Стеклограф», 2024 г.) — история сильной, мыслящей личности из провинциального центра, с непростой судьбой и заявкой на индивидуальность. Это книга-дневник, в которой постперестроечное безвременье формирует героиню, исполненную ностальгии, осознания собственной ответственности, связанной с принятием себя. В итоге рождается творческая фигура, не избалованная судьбой, но сумевшая найти подлинное слово, свой путь. «Раз и два» Ольги Аникиной (М., «Пироскаф», 2025 г.) — не столь исполненная печального мужества, но аналогичная по посылу книга. Это биография женщины, задумывающейся о второй половине жизни, вспоминающей свою неунывающую бабушку, услышавшей от психолога о замене опасной ванны на безопасный душ, добродушно иронизирующей о пионерском детстве. В прошлом абьюзивные отношения и романтические мечты о рождении сына, но жизнь не заканчивается. Напротив, она углубляется, открывая новые двери, — только не во вне, а в глубины внутреннего мира. Мирослава Бессонова («Наступит праздник» — М., «Пироскаф», 2025 г.) — пожалуй, самый рациональный представитель этой плеяды, собранный и лаконичный. Ей более других свойственны спасительная ирония и отсутствие романтических иллюзий, которые все же прочитываются порой и у Синевой, и у Аникиной. Бессонова смотрит времени в глаза без сантиментов, скупая слеза по былой империи вряд ли побежит по ее щеке. Она — брутальный (с)путник, движущийся из провинциального центра в центральную провинцию, принимающий решения, вступающий или не вступающий в диалог со временем. Традиционные женские темы для нее не особо значимы. Евгения Баранова («Невинно и неотвратимо» — М., «Формаслов», 2026 г.) носит маску романтика и рафинированной особы, ведущей двойную жизнь — примерно в Серебряном веке и сейчас. Две реальности — самолепная и действительная — сочетают позолоту желаемого с нежеланием видеть. Формально это очень женская лирика, основанная на романтических коллизиях встреч и расставаний, так называемые красивые страдания, делающие поэзию камерной и несколько искусственной. Однако волшебный флер не рождает никакого чуда, приукрашенная жизнь еще очевиднее обозначает прозаические реалии.
(Мне тридцать семь! Какие шутки!)
— Смотри, как Рыжик цапанул!
Пойдем туда, где жарко/жутко,
где круглолицые маршрутки
везут хоть в Ялту, хоть в Стамбул.
(Меня морозит!)
— Видишь лужу?
А лужи нет, у ней дела.
Вот так придумываешь ужин,
глядишь — ни ужина, ни мужа,
и жизнь прошла.
Евгения Баранова
Современные мистики, то есть поэты, стоящие одной ногой в потустороннем или инобытийном, но все же не в откровенно сказочном или конкретно-мифологическом пространстве (здесь идет водораздел с «ролевой» лирикой) — это Юрий Казарин с «Призраками речи» («Несовременник», 2025 г.), восточный философ Фазир Муалим «Ты что-то сказал, Сулейман?» (М., «Стеклограф», 2025 г.) и Марина Марьяшина «Помимо зрения» (М., «СТиХИ», 2024 г.). Сюда же можно было бы причислить и последнюю книгу Алексея Кубрика («Вариант старого» — М., «Пироскаф», 2024 г.), но автора уже нет на свете, а наши обзоры посвящены только ныне живущим. Никуда невозможно отнести дидактическую иносказательницу Таю Ларину («Дети дикого ангела» — М., «Стеклограф», 2025 г.), потому что мистическая основа у нее лишь в канве, по сути она прагматик, в то же время и сказка или фольклор для нее не магический лес, а удобный язык.
«Призрак речи» Казарина — порубежье, связанное с личным стоянием у входа — это мир, где мальчик сталкивается со стариком-собой, бессонница уводит в трансцендентные пространства, воспоминания сливаются в одно и действительность давно вторична на фоне вечности, откуда доносится музыка былых эпох и выплывают образы утерянного. Книга замечательного суфийского поэта Фазира Муалима «Ты что-то сказал, Сулейман?» на первый взгляд далека от жизни — ветхозаветные мотивы и восточная мудрость составляют ее колорит. Она напоминает, что даже в темные времена нужно обращаться к свету. По композиции это беседа с другом и с Всевышним, спасающая от одиночества и бессмысленности. Поэт везде чужой, потому что родился не для профанного бытования, а его истинные собеседники стали тенями или не могут ответить. Красота музыки-речи — его единственная подруга. Книга Марины Марьяшиной, потенциального молодого автора, сочетает ностальгическую пронзительность и мастерство с романтической печалью о душевном одиночестве. Неблагополучная реальность, стоящая на таких китах модернизма, как личная неустроенность, скорбь по отчему дому и воображаемый друг, преодолевается через грезу метафизического бытия, в которой лирическая героиня богата собственной драматургией, сложностью и тройным зрением. У Марьяшиной не ощущается безнадежного веселья посмертья: все еще здесь, просто обитают в «вавилонской башне» — непересекающихся Вселенных.
Бессонница. Бессонница. Синица
сама себе, серебряная, снится,
а я сижу у печки на полу —
почти в углу.
Мерцает свет под сердцем на границе
потоков хлада и тепла,
и счастье страшное двоится,
как зрение зеркального стекла.
Державное стекло и превращенье
любви и смерти в память и прощенье
всего, что не проходит,
но — прошло.
Юрий Казарин
В последнюю категорию мы отнесем самых сумеречных авторов, в противовес мажорному эскапизму «сказочников». Это те поэты, которые принимают реалии своего бытия, как бы они ни были неутешительны, однако от реалистического, неоакмеистического ключа их отличает внутреннее тяготение к декадансу, сгущенный субъективизм, символистская драматическая нота. Наверное, нужно отметить книгу одаренного поэта Константина Матросова «Свалка манекенов» (М., «Синяя гора», 2025 г.). Здесь прошлое становится не поводом для пронзительной ностальгии, а основанием для мрачноватой иронии. Это не маргинальный низовой мир или скорбь по нерадостной действительности, а философское, концептуальное решение. В «перевернутом» микрокосме лирический герой задумывается о том, что даже плод в утробе сначала похож на различных пугающих существ, и большой вопрос, не более ли устрашающее существо человек, чем все прочие? Малая родина напоминает ему дом престарелых, где лишенная котят кошка в беспамятстве выкармливает мышей… Это босховский сюжет поражает своей причудливостью и безнадежностью, гранича с жанром хоррора. Очередной компактный сборник Ростислава Ярцева «Тризна» (М., «Стеклограф», 2025 г.) — символическая книга о пограничном пространстве, в котором путник пребывает, словно в Чистилище, порождая странные молитвы, невнятные плачи, бормоча заговоры. И этот дневник душевного состояния, в общем, мало что говоря о реалиях земного пути героя, представляется текстом-перешейком, переходом — но куда? Книга Бориса Кутенкова «Прощай, Омаровна» («Выргород», 2026 г.) — посвящена конкретным событиям, случившимся в недавнем прошлом в жизни автора, это своего рода мартиролог, куда входят потерянные друзья, коллеги и даже меньшие братья. Однако, несмотря на трагическую канву, в книге есть сентиментальные, ностальгические, романтические вещи. От сумрака начала, то есть наших дней, она движется к просвету конца, то есть к юности и первым радостям литературного труда, знакомствам, подростковым мечтаниям.
ты помнишь, как она выходила на сцену
овеянная светом и нежностью
изображать сценическое счастье и сценическую же грусть
и всё твоё либидо наивного неиспорченного подростка
тонуло в блаженных звуках
гения чистой красоты
Борис Кутенков
Однако книги, которых в перечне нет, тоже немало говорят о современности. Не вышло новой поэтической вещи у Анны Долгаревой, как и у Анны Русс; давно ничего не слышно от Леты Югай и от такого неоднозначного, но талантливого лирика, как Дмитрий Артис. Также и опальная поэтесса* ничего нового за год не издала. Разумеется, поэт не обязан выдавать в год по книге. Но некоторых мы не слышим уже далеко не год.
*Веро4ка Полозкова внесена в реестр экстремистов и террористов Росфинмониторингом.
