Евгений Разумов родился в 1955 году в Костромской области. Выпускник Литературного института им. А.М. Горького. Член Союза писателей России и Союза писателей XXI века. Автор одиннадцати сборников стихотворений и многочисленных публикаций в журналах: «Звезда», «Плавмост», «Дети Ра», «Зинзивер», «Нижний Новгород»; в интернет-журналах «Новая литература», «Парус», «45-я параллель»; на сайтах «Российский писатель», «День литературы», в «Антологии живой литературы» и других изданиях. Работал актёром драматического театра, журналистом. Живёт в Костроме.

Редактор публикации — Александр Правиков

Не кантовать

НА МОТИВ САШИ СОКОЛОВА

Вите Пляскину

«Ты куда, велосипед?» — спрашиваешь ты.
А вокруг — то стрекоза, то сирени куст.
«Это, мальчики, весна, — говорят цветы. —
И без этой стрекозы был бы глобус пуст».

«А и кто и возразит?..» — говорю один.
А другой педали жмёт той и той ногой.
«Может, в глобусе лежит всё же пластилин?..» —
спросишь ты, который я, несколько другой.

«А откуда он, когда мне купили тушь,
чтобы небо рисовал там, где нет луны?»
«А у Веты есть уже, — спрашиваешь, — муж?»
«Нет, — написано, — хотя оба влюблены».

«Ты, наверное, не в счёт, ты — дурак пока», —
в лоб влетает стрекоза или чей-то смех.
Мимо дачников течёт времени река.
«Хватит, — думаю, — реки, — думаю, — на всех?..»

География молчит в глобусе, куда
у Норвегова глаза заглянуть могли.
Где (теперь не угадать) медная руда?
И докуда дошагать могут костыли?

«Если это — голова, то вторая — где?» —
говорит велосипед, увозя. («Куда?»)
«Может быть, в Караганду?» («Да, в Караганде».)
«Кто же Вету будет ждать около пруда?..»

* * *

Мне нравились когда-то лилипуты.
Я думал: это на другой планете
у Господа остался пластилин.

По мотивам картин Дмитрия Азарова
«КОЛЫБЕЛЬНАЯ ТРЕСКОВОГО МЫСА»

Он обживал на этой карте точку.
Болело сердце. Отдавало в почку.
Но мы напишем (нарисуем) мыс

вполне тресковый, вопрошает ибо:
«Вы колыбельную сыграть могли бы,
пока на скрипке не играет бриз?..»

«Скрипичный ключ — он не у нас в кармане, —
промямлим. — Да и ноты — на «Титане»
(«Титанике»). А вот филе трески

изобразить с оливками, с лимоном —
по силам нам, художникам зелёным.
Вот — перец. Вот — присутствие тоски

по городу, где в сонме подворотен
мог заблудиться сам Уистан Оден,
когда бы Бродским не переведён

был через Невский… В Пулково у трапа
осталась тень. Тень не выносит храпа,
когда (с Мариной) душит медальон».

ГЛИНЯНЫЙ ЗВЕЗДОЛЁТ

Когда шумеры запустили
из красной глины звездолёт,
оглохли крокодилы в иле,
не то что во поле народ.

Исправно двигалась ракета,
передавая им сигнал.
И год… И два… Потом про это
забыли те, кто это знал.

Потом исчезли и шумеры —
все до единого. Но зонд
сигнал до самой новой эры
слал, расширяя горизонт.

Он и теперь летит куда-то,
для них шпионя вдалеке.
… Но некому читать доклады
на клинописном языке.

По мотивам картин Сергея Меренкова
«НЕ КАНТОВАТЬ»

Выпьем за картонную коробку
с надписью — «СТЕКЛО/НЕ КАНТОВАТЬ!» …
Опрокинем рюмку или стопку,
потому что это — и кровать,

и трюмо, и шкаф, и антресоли…
Даже крыша с парой голубей.
Здесь огурчик плавал бы в рассоле.
Не растёт огурчик — хоть убей!..

Корка хлеба?.. То — другое дело.
Бросил кто-то на макушку мне.
Вот и лето, видно, пролетело.
Листья мельтешат в моем «окне».

«Не летит ли ангел?..» — посмотрю я
глазиком прищуренным туда,
стеклотару где сдают пустую
люди допотопного труда.

Скоро снег засыплет эти веси,
этот дом — «СТЕКЛО/НЕ КАНТОВАТЬ».
«Господи!.. — шепну Ему. — Я — здеся…
К лужице примёрз… Не оторвать».

Аудио: Евгений Разумов читает стихотворение «По мотивам картин Сергея Меренкова „Не кантовать“»

НА МОТИВ А. П. УЛЕЯ

Был бы я дворником в недрах Майкопа —
недра Майкопа бы мёл бы и мёл.
«Где ты, — шептал бы, — родная Европа?..»
«Азия-с, точно», — кивал бы осёл.

«В этом трагедии нет, — убеждал бы
дворник осла или дворника — он. —
Это — не Африка, где баобабы
были б у нас с четырёх бы сторон».

«Верно, не Африка», — шаркнет метлою
дворник и снова глядит в небеса,
где у людей проплывает былое,
если, к примеру, прищурить глаза.

«Счастье?.. Наверное, было», — усмешка.
«С ней?.. Ну, а с кем же!..» — другая. Ослу
хочется грецкого скушать орешка,
стукнуть хмельным кулаком по столу.

Дворника фартук оставить скамейке,
этой мечети и памяти той,
что уезжает по узкоколейке.
С чем?.. С чемоданом, который пустой.

Шкура осла допивает бутылку.
С чем?.. С человеческим пойлом. И спит.
Дворнику снится: его по затылку
гладит жена и двенадцать копыт.

Детских.

* * *

Памяти А.Е.

На памятник в деревне Гоношиха
народ едва ли меди соберёт
от радиолы, где жила Шульженко,
от аппарата (гонит самогон
из даже недозрелой кукурузы,
а потому — перпетуум). Народ
здесь не прочёл стихов твоих ни строчки.
Всё недосуг (телушка, то да сё…),
очки запропастились, в керогазе
хреновина взорваться норовит…
А ты — стихи!.. В московскую квартиру
ты наши «скороходы» не водил.
Усни, поэт!.. Без памятника то есть.
На Троекуровском. (Не будем уточнять.)
А самогон… Он в аппарате вечен.
И мужики ещё глядят на баб
в деревне Гоношиха, где поэтов
никто не собирается рожать.

* * *

Воробушек. А может, человек?..
Нет, все-таки воробушек, поскольку
клевал зерно, писал стихи, ночлег
мог предоставить даже алкоголику.

Седое оперение его
торчало из-под ворота, как будто,
яичное припомнив рождество,
на лоджию он вышел на минуту.

Ни щебетать, ни каркать не умел.
Чирикал, керкал, говорил словами —
воробушек, который отлетел,
который был и впрямь когда-то с нами.

Лежит зерно нетронутое день.
Летит перо откуда-то оттуда.
Не человек — воробушкина тень
в последние ботиночки обута.