Юрий Верещагин о себе: «Детство в Якутии, отрочество в Мурманске, юность в Питере, зрелость в Америке. Окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения в 1986 году, в отрочестве и ранней юности занимался боксом. Основная профессия — программист. Писать начал в феврале 2019. А уже в декабре того же года мой сборник «Якутский след» был опубликован в журнале «Дружба народов». Мне повезло, этот выпуск был посвящён Якутии. Подтвердилась народная мудрость — необходимо оказаться в нужном месте в нужный час. Также издавался в альманахах «Литературная Америка», «Чайка» (Нью-Йорк) и журнале «Москва».
На портале Textura выступает впервые.
Редактор публикации — Елена Черникова
Колбаса обетованная
Убегая за море, мы меняем небеса, но не душу.
Овидий
Дорога проходила через Аппалачи. Фургон, под завязку забитый колбасой и огурцами, внезапно вынесло на край пропасти.
— Повезло!.. Заднее — не переднее… — сказал Юрий.
Яша молчал.
— Да ладно тебе, — Юрий потрепал напарника по плечу. — Яша, мы живы! Выкрутимся! Не переживай!
И то правда: и движок в пути горел, и сцепление рвалось, и рессоры летели, и шины лопались. За годы мотаний по ярмаркам парни изъездили Америку вдоль и поперёк.
Через пять минут Юрий и Яша уже шутили, вспоминая, как год назад они тушили пожар: открывали вёдра с солёными огурцами и заливали рассолом полыхающее колесо. Мимо, притормаживая скользили машины, из-под колёс раздавался хруст огурцов, из открытых окон, граждане, высунув головы с удивлением глазели на необычное происшествие.
Отправляясь в путь, эти двое неверующих — еврей и русский, молились Богу, чтоб вернуться целыми и невредимыми. Молились молча, каждый своему.
Впрочем, Бог един. Он есть в нашем сознании, когда молимся. А забываем о нём — и нет его.
Торговый павильон ранним утром пуст. Разве что автобусом привезут пенсионеров, — в основном, это дамы за восемьдесят и старше. Денег у них нет, покупают мало и редко.
Для разогрева голосовых связок и поднятия боевого тонуса Юрий и Яша нет-нет да и зазывали покупателей.
— Гуда сыр! Только для good ladies! Вы хорошая леди?
— Да, хорошая.
— Тогда угощайтесь!
— А вы?
— А я не очень, — отвечала другая дама.
— Не может быть! Я вам не верю. Вы любите Гуда сыр?
— Да.
— Значит, вы тоже хорошая. Все, кто ест Гуда сыр, хорошие, потому что это гуда-гуда. Я вам один ролл дам — утром с кофе спасибо скажете. Только вам за десять уступлю. А так, он стоит двадцать. Благодарить будете.
Пожилая дама дрожащей рукой достала из кошелька мятую десятку.
— Спасибо. Хорошего вам дня, гуд леди!
Но не каждая бабушка готова за колечко Гуды расстаться с десятью долларами.
— Нравится?
— Да, очень вкусно, так и тает во рту.
— Значит берёте?
— Я только пришла, потом вернусь.
— Зачем возвращаться? Вы уже здесь, — увещевал Яша.
Улыбка в торговом деле — это половина успеха. Даже, если человек не планировал тратить деньги, он купит, если правильно подвести его к этому.
— Почему ты такой высокий? Тебе сколько лет? Двадцать? Всего двадцать, и уже такой высокий? Выше меня. Я хотел бы быть таким высоким, как ты. Не тебя ли я видел по телевизору в NBA? Нет? Обязательно попадёшь. Что? В баскетбол не играешь? Я тоже. А колбасу любишь? Вот это правильно! Дай пожму твою руку. Ой-ой-ой, какой сильный. Я хотел бы быть таким сильным, как ты, — говорил Яша, протягивая парню колбасу.
Парень взял и заулыбался. Он, видимо, решил, что за рост и силу она ему положена бесплатно.
— У тебя есть двадцатка? — обескуражил его Яша.
Парень смущённо залез в карман и вытащил несколько мелких купюр.
— У меня семнадцать.
— Ладно, давай сюда. Кушай на здоровье и расти большой.
За день Яша жал десятки рук, хвалил за силу, за голубые глаза, за улыбку, за макияж, за стрижку, за тату, за пирсинг, — да мало ли за что можно похвалить человека, если захотеть. Похвалишь — он и раскошелится.
В торговле хорошо быть психологом, но гипнотизёром ещё лучше.
Хозяин компании Лев Давыдович Рубинчик обладал даром гипноза. Юрий был свидетелем, как Рубинчик продал колбасы в одни руки на пятьсот, а в другие — на тысячу американских рублей. Увешанные колбасой покупатели походили на гружёные, отчаливающие в сомнамбулическом сне баржи.
— Кашпировский! Вылитый Кашпировский! Ему в цирке выступать, — восклицал Юрий, и был недалёк от истины. Лев Давыдович мечтал стать артистом цирка и несмотря на то что окончил всего семь классов, каким-то удивительным образом поступил в цирковое училище. Правда, оттуда его выперли. Пропал реквизит, и в этом заподозрили тогда ещё не Льва, а Лёвку. Отчисление предопределило его будущее — Лев Давыдович посвятил себя торговому делу и служению Мамоне.
Дома, очнувшись, расколдованные покупатели приходили в ужас при виде колбасного изобилия.
Юрий жалел жертв гипноза, а вот Рубинчик не знал пощады: «Не они покупают, а мы продаём!» — учил он Юрия азам торгового дела.
Когда до Юрия дошёл смысл этой гениальной по своей простоте фразы, он тоже стал холоден и беспощаден, как лезвие ножа, которым нарезал колбасу. Яша, в отличие от Юрия, не мог или не хотел менять свою тактику продаж. Он увещевал покупателей, претворяя в жизнь свой любимый слоган — «Все должны быть довольны!» Он делал покупателям комплименты, упрашивал их купить, и многим действительно становилось от этого неловко, и они покупали.
Много дельных советов давал Лев Давыдович своим работникам: «Вы не на работу едете, а отдыхать», — напутствовал он, — гостиница, ресторан — всё включено. Ваша задача улыбаться. Повернуться к людям лучшими своими качествами. Не относитесь к торговле, как к работе, относитесь как к развлечению. В прошлый раз огурцы продали всего на полторы тысячи, а почему? Потому что вяленько. Чтобы огурцами торговать, надо самому огурцом быть! Не идёт народ — выдохни, расслабься, сходи погуляй и уже с хорошим настроением возвращайся и продавай. Народ видит, когда ты к нему лицом, а не задним местом. Да-да — как ты к нему, так и он к тебе».
Юрий вникал, а Яша посмеивался. Он давно на торговле собаку съел. Не был бы мягковат — стал бы Львом Давыдовичем. А так, — как был Яшей, так им и остался.
Жёсткий Юрий и добрый Яша представляли собой типичную модель «хороший полицейский — плохой полицейский». Их тандем был успешен. Да что тут скрывать? Они были чемпионами по продажам!
— Как кушать нашу колбасу? Да очень просто: размораживаете, нарезаете, открываете рот, кладёте туда кусочек и тщательно пережёвываете. Пробуйте! — Яша угощал.
— Ты куда такие ломти настрогал? Нажрутся и ничего не купят. Я сколько раз тебе говорил: покупателя надо держать голодным! — отчитывал Яшу Юрий.
— Не жмись, — огрызался Яша.
Покупатели с любопытством смотрели на этих двух, пытаясь определить на каком языке они говорят.
— Вы откуда?
— Из Иллинойса.
— Из Иллинойса? С таким акцентом?
— Пошутил — из Японии.
— Ха-ха-ха, откуда?!
— Из Японии. В Токио большая русскоговорящая комьюнити. Наш папа японец. А мамы у нас разные. Моя мама еврейка, а у него русская, — Яша указал на напарника. — Нам в детстве операции на глаза сделали. И потому мы не очень на японцев похожи.
— Что за чепуха?!
— Ладно, ладно, какая самая большая страна в мире?
Любопытствующий молчал.
— Россия, — находился умник.
— Правильно, вы заработали 50% скидку — покупайте одну колбасу — получите вторую бесплатно. А как называется столица России?
— Москва, — произнёс вундеркинд.
— Великолепно! Дополнительная скидка на сыр. По цене одного вы получаете два.
И обращаясь ко всем покупателям:
— Попробуйте наш лучший из лучших, самый популярный сыр Гуда!
— Сами делаете?
— Да, — врал Яша.
Гуда покупалась на оптовом складе, — наклейка производителя удалялась и получался аутентичный продукт, изготовляемый семейным бизнесом.
— Как вам наш сыр? — интересовался Юрий.
— Я из Висконсина, меня сыром не удивишь.
— Ваш Висконсин покупает у нас, а потом продаёт вам, — осклабился Юрий.
— Колбаска бизонья, медовая, попробуйте. Вкус божественный, — будто ангел танцует на кончике вашего языка! А если любите остренькое — у нас есть с халапеньо, — заливал Юрий, — по глазам вижу, любите.
Покупатель с южноамериканскими корнями утвердительно кивнул, после чего кусок колбасы положил в рот и задвигал челюстями.
— Щас сущий дьявол прыгнет вам на язык, и посмотрим, кто запляшет, — вы, он или оба, — продолжал Юрий.
— Ух ты! В самый раз! Сам делаешь?! — спросил любитель халапеньо.
— Конечно, ночь не спал — колбасу крутил, днём продаю. Фамильный рецепт. Только у нас, и только сегодня! Берёшь одну — вторая бесплатно, а третья в полцены! Чем больше берёшь, тем дешевле.
Юрий доставал из морозильной камеры колбасы, складывал их рядами. Обалдевший покупатель взирал на это молча, с недоверием, потом снисходительно и, наконец, с улыбкой на лице, понимая, что колбаска обойдётся ему недёшево.
— И на какую сумму ущерб?
— Двести. Но сыр бесплатно, и бекон с перцем в полцены, — безапелляционно произнёс Юрий, как прокурор, чей приговор обжалованию не подлежит.
Покупатель достал наличные. Ему было жалко с ними расставаться, но что делать? Его воля была сломлена. Колбаса с халапеньо оставляла приятное послевкусие, примиряя с финансовыми расходами.
— Ты русский?! — спросил он обречённо, как будто национальность продавца могла послужить неким оправданием его безрассудного поступка.
— Да. На четверть караим, на четверть поляк, на четверть казак, на четверть татарин, всё вместе сложить — настоящий русский.
— Как тебя зовут?
На что Юрий задал встречный вопрос.
— Как звали первого космонавта?
Вопрошающий взгляд, недолгая работа мозговых извилин.
— Армстронг.
Юрий победным тоном:
— А вот и нет! Это вам в школе говорят, что Армстронг. А на самом деле первый космонавт в мире — Юрий Гагарин.
Американец явно не верил.
— А ты погугли.
И всё же нет-нет, да и находился такой, который отвечал:
— Юрий Гага-ррр-ин.
— Приятно повстречать образованного человека. Кстати, я его внук, — объявлял ещё один «сын лейтенанта Шмидта».
Наступала пауза, сопровождаемая застывшей улыбкой покупателя.
— Родственники продали дедов партбилет, теперь он в музее космонавтики в Вашингтоне, — зачем-то добавлял Юрий, — Вы там были? Нет? Сходите. Увидите. Зачем мне врать?
Юрия несло. Он втирал американцам дичь, рассказывая о том, как дедушка Гагарин подбрасывал его на руках, и все думали, что он, как и дед, будет космонавтом. Но судьба распорядилась таким образом, что вот он здесь, угощает гуд американ пипл колбасой, сделанной по фамильному бабушкиному рецепту.
Юрий жёг. Американцы, то ли не верили, то ли им было неловко, что внук первого космонавта в мире торгует колбасой, и потому они, как испуганные лани, убегали прочь. Тогда Юрий менял пластинку, сочиняя истории попроще — про Георгия Победоносца, поражающего змия, и про то, что он, Юрий, из древнего славянского рода, — да-да, того самого Победоносца, который изображён на старинных иконах. И иконописец Рублофф (Юрий произносил Рублёв на американский манер), изобразивший Григория Победоносца, тоже из рода Победоносцев. «Я — Юрий Рублофф», — гордо добавлял он. Кощунству Юрия не было предела. Впрочем, с Победоносцем тоже что-то не сложилось, — для простых американцев генеалогическое древо оказалось уж больно витиеватым.
А вот фамилия первого космонавта нашла Юрия — любимая женщина звала его Гагарин. Правда, недолго. Пока любила — звала, а потом перестала. Но это другая история.
— У вас бриллиант на 10 карат… сразу видно — кто-то вас очень любит, заботится о вас, — обращался Яша к покупательнице.
— Как же, как же он вас любит! Как он много работал, чтобы купить вам это кольцо, — продолжал Яша, переводя взгляд на стоящего рядом с дамой мужчину.
— Да обнимитесь же!
Пара засмущалась.
— Ну, смелее! Обнимитесь! Чем больше любви, тем дольше жизнь. Не хочешь обниматься, тогда давай меняться. Я тебе колбасу, а ты мне кольцо.
Женщина рассмеялась.
— Ну, ладно. Не хочешь меняться — купи колбаску. Да обнимите же вы друг друга… Вот, молодцы! Моей маме девяносто, а её бойфренду девяносто пять — любят друг друга до бесконечности. Любовь это всё! Это главное! Обнимите друга ещё раз! Вот так! Дети у вас есть?!
— Два сына, дочь, две внучки и два внука.
— Так у вас семья большая, её кормить надо. Без колбаски никак нельзя. Колбаска у нас — пальчики оближешь. Вот я вам положу польскую, а еврейская бесплатно. Где вы видели, чтобы еврейская и бесплатно? Только у такого еврея, как я.
Яша положил две упаковки колбасы, имея твёрдое намерение не останавливаться на достигнутом.
— Чикен салями — украинский рецепт. Лучше, чем индейка, диетический продукт… А это — традиционная говяжья украинская, Бобруйская.
— Бобруйск — это Беларусь, — поправлял его Юрий.
— Какая разница! У нас что, урок географии?
Растроганная пара, сочувственно поглядев на Яшу, спросила:
— Ты с Украины?
— Нет, из России, из Москвы, — гордо пояснил он.
Несмотря на географический и национальный конфуз, пара выложила за колбаску две бумажки с портретом Бенджамина Франклина.
Но так удачно выходило не всегда.
Частенько Яша в моменты задушевной беседы с покупателями забывал о главной цели своего пребывания на базаре — общение переходило в самоцель.
— Вы принимаете кредитки? — спрашивала покупательница.
— Конечно. А также мы принимаем биткоины, бриллианты, Ролексы, яхты, самолёты, дома, — отдаём предпочтение домам с видом на океан. У вас есть дом? Вижу, есть. Усыновите меня. Не пожалеете.
Дама настороженно смотрела на Яшу. Перечень способов приобретения колбасы вкупе с предложением об усыновлении её озадачил.
— Ну, хорошо, я вам не подхожу. Тогда купите Гуду, тут уж точно не пожалеете. Утром сыр с кофе, и меня вспомните. Вот наша бизнес карточка, вот телефон, звоните, спросите Яшу. Это я.
Дама молчала, поджав губы-ниточки. Возможно, она была лишена чувства юмора, или он у неё имелся, но совершенно иной — американский. Понимая, что покупательница ничего не купит, Яша пускал в ход самый веский аргумент:
— За наличные дешевле.
Этой простой и понятной фразой он поколебал намерение дамы уйти и, уловив в ней эту перемену, добавил.
— И колбаску к сыру — пятидесятипроцентная скидка, только для вас! И ловким движением закинул Гуду и колбасу в мешок. Привычный мир денежно-товарных отношений был даме понятен. Она приняла товар и инстинктивно отсчитала купюры.
— Спасибо, — уже без умильности и заискивания поблагодарил Яша, тотчас забыв о даме. А ведь ещё минуту назад он готов был связать с ней свою жизнь!
— Пипл в очках имеют сегодня 50% скидку! Ну смелее, смелее, — он протягивал замороженную колбасу проходящим мимо покупателям, чуть ли не тыкал их ею, простирал к ним свои ладони в резиновых перчатках, на которых лежали кусочки нарезанной колбаски. Юрию казалось, что Яша на грани помешательства и скоро начнёт забрасывать их в рот потенциальным покупателям, проплывающим мимо прилавка.
Завидев мужчину в широкополой техасской шляпе, Яша кричал ему:
— А где лошадь?! Ты привязал её на улице?
Ковбой улыбался, оправдываясь, что лошади у него нет.
— Ну вот, лошади нет. А ружье есть?
— Есть.
— Так ты ещё и охотник?! У нас колбаса оленья, не надо на охоту ходить, время и пули сэкономишь. Уже готовая! Попробуй!
Ковбой купил колбасу, но Яша не унимался:
— Знаешь, как пользоваться компьютером? Да? Тогда вот наша карточка — интернет-бизнес. Заказывай онлайн. Дай пожму твою руку. Какой ты сильный! Я хотел бы быть сильным, как ты!
Сегодня Яша был в ударе — только полдня прошло, а он уже пожал двадцать рук, обнял с десяток девушек и улучшил настроение полусотне граждан.
Его желание стать сильным, красивым и молодым воплощалось в жизнь, — он действительно становился таковым, когда мимо проходили молоденькие брюнетки (брюнетками он называл афроамериканок). Чернокожие стройные девушки вызывали в Яше отнюдь не отеческие чувства, его желания не были скромны.
— Они проще белых, — говорил он напарнику, когда заходил разговор о предпочтениях, — а темперамент какой?! Да что тут говорить — сказка!
И эту сказку Яша как мог претворял в жизнь.
Для знакомств Яша использовал набор беспроигрышных клише.
— Девушка, можно вам задать вопрос? — доверительно спрашивал он, гипнотизируя потенциальную жертву своими слегка выпученными глазами.
— Да, — отвечала девушка.
— Почему вы такая красивая? — спрашивал он вкрадчиво.
Вопрос вызывал улыбку. Яша продолжал.
— У тебя есть бойфренд?
— Замужем, — отвечала обладательница накладных ресниц.
— Никакой надежды?! Я опоздал?! — сокрушался Яша.
Если оказывалось, что мужа нет, он стремительно протягивал ей руку, представляясь:
— Меня зовут Джейкоб.
Если девушка шла на контакт, от избытка чувств он мог поцеловать ей ручку.
— Скажи «Привет!», — он протягивал ей свой мобильник с включённым переводчиком.
— Прывэт.
На экране высвечивалось: «Hello».
— А теперь скажи: «Как дела?»
— «Как дэла?».
«How are you?» — читала девушка, приходя в восторг.
— Ну вот, русский ты знаешь, — заключал Яша.
Заполучив её номер телефона, окрылённый успехом Яша щедро угощал новую знакомую сыром и колбасой, коими был завален его прилавок.
Яша уже больше десяти лет колесил по Америке, продавая колбасу из оленины, лосятины и бизона, изготовленную эмигрантом из Черновцов Львом Рубинчиком. Колбаса на девяносто девять процентов состояла из свинины. Но кто сказал, что из свинины не может получиться вкусной колбасы? А тем более свинины кошерной — таковой её можно было по праву считать, так как Лев Давыдович частенько что-то бормотал под нос. И почему бы нам не предположить, что он по памяти читал отрывки из Священной Торы, наблюдая за производственным процессом.
Надо сказать, что коммерциализация мяса диких животных в Америке запрещена, но Льву Давыдовичу удалось получить разрешение на её изготовление. Не будем докапываться, как. Оставим эту тайну на совести Льва Давыдовича.
На этикетках колбас были магические слова — «с добавлением мяса бизона, оленины и лосятины, в свиной оболочке». Процентного соотношения мяса бизона, оленины и лосятины и уж, конечно, свинины не приводилось. Вроде не обманул Лев Давыдович, но и правды не сказал. Да, ещё одна интересная деталь — Лев Давыдович не ел мяса, а уж тем более колбасы. Как ему, вегетарианцу, удавалось выпускать вкусную колбасу, одному Богу известно. Его, Льва Давыдовича, Богу.
Возможно, за все мытарства — его личные и его народа в целом, — за трудолюбие и смекалку возблагодарил его еврейский Бог. А намытарился Лев Давыдович немало. Десятки разных бизнесов начинал.
На заре цифрового бума торговал компьютерами, не зная элементарных основ компьютерной грамотности. Зато имел фрак, бабочку, до синевы выбритые щёки и набриолиненные чёрные как смоль волосы, зачёсанные назад. В общем, вид имел голливудский и если была на выставке-продаже одинокая женщина, желавшая купить компьютер, — она покупала у Рубинчика. Лёва, тогда ещё молодой и красивый, брал её нежно за локоток и доверительно на ушко произносил загадочную для него самого фразу — «интернет — связь из космоса». Дама под воздействием гипнотических чар Лёвы Рубинчика покупала мечту. Мечта обретала реальную форму, вес, упаковывалась, грузилась и уезжала в багажнике.
Лёва из кожи вон лез, взрослел, стал Львом Давыдовичем, а больших денег всё не было и не было. Не шла масть. Даже в тюрьму угодил, уж больно рвение разбогатеть было велико — там бумажку подделал, тут укрыл, тут украл — одно за другим… А потом как попёрло! Разве остановишься, когда козыря сами в руки лезут?
«Вор я, — говорил он про себя, — вор!» Но когда уж поплыли миллиончики в карманчики — перестал Рубинчик в гостиницах лампочки выкручивать. Купил белый костюм, белую шляпу, белые тенниски и белоснежный Porsche Cayenne — вылитый Паратов из «Бесприданницы». Знакомые теперь за глаза звали его Алмаз. Всего добился Лев Давыдович. Плевать он хотел, что английского нет, что русский хромает. Кто-то из знакомых заметил:
— Лёва, «фторник» пишется через «в».
— Неужели? Как слышу, так и пишу, — ответил он.
Но с того дня писал «вторник». Если бы Лев Давыдович не умел слушать людей, не добился бы он ничего, не залез бы на вершину. А сегодня ему чужого не надо — своего достаточно.
Ведь если разобраться, отчего человек ворует? Не от хорошей жизни он ворует и, лишь иногда, в удовольствие.
Людям колбаса нравится. Налоги в казну идут. Лев Давыдович богатеет. Если надо — в долг даст. Яша зарплату получает, Юрий зарплату получает и ещё десять человек зарплаты получают — кормят себя и свои семьи. Назвать Льва Давыдовича плохим человеком язык не поворачивается. Хороший! Всех родственников обеспечил. Не зажал — поделился. А когда с алкоголем завязал, так прямо святой стал. Не меньше, не больше — Иисус Христос! Скольким пропащим работу дал? Каждое утро ровно в девять в Зуме открывает группу анонимных алкоголиков — заслушаться можно! Про шаги там всё… Сколько их? Десять. Эти шаги — точь-в-точь, как в библии заповеди. Нашёл себя человек! Несёт людям доброе и светлое.
«Все довольны! Что ещё надо?!» — привычно заключал Яша.
Глядя на Яшу, было трудно поверить, что этот лысеющий увалень, косящий под дурачка, имеет не только цельный и твёрдый характер, но и редкую способность прилаживаться и уживаться с любым, даже неприятным ему человеком. А уж если с хорошим сводила судьба, — готов был угодить такому.
Яша любил хорошо поесть, долго поспать. Если был выбор отдохнуть или работать, он выбирал отдохнуть. Но если выбора не было и приходилось работать, то работал на совесть. Как это в нём уживалось? — вопрос скорее риторический.
«Мир, дружба, жвачка» — таковы были его скрепы. А уж каковы средства и методы достижения этих скреп, ему было не столь важно. Он мог всегда найти оправдание любому своему неблаговидному поступку, если скрепа от этого становилась крепче. Главный девиз — «Чтоб все были довольны!» претворялся им в жизнь под зорким оком его здорового эгоизма.
Кочуя по ярмаркам, знакомясь с девушками, телефон Яши давно переполнился контактами «невест», — фотографий молоденьких афроамериканок было в нём не счесть. Порой он путался в незатейливых именах: Айша, Алана, Лиана, Тиша, Никиша, Туриша (была даже Миша). Поэтому Яша принял единственно верное решение — обращаться к кандидаткам: «Дорогая» или «Красавица».
Ласковое слово и неприкрытая лесть: «Твои глаза, как бездонные озера», «Ты похожа на актрису, только я забыл её имя», «А это не твою фотографию я видел в Вог?», располагали к знакомству. Порой у Яши случался перебор: «Не верю, что тебя родила мама!», — восклицал он. Девушка удивлённо хлопала ресницами, не понимая к чему клонит этот пожилой полноватый джентльмен с плохим английским. «Только Бог мог создать такое чудо, как ты!», — добавлял Яша. Иные краснели, что было не так легко заметить, так как у афроамериканцев лица буреют, приобретая свекольный цвет.
Яша любил вариации:
— Я не знаю, о чём думал Бог, когда создавал тебя. Ты — ангел, чистый ангел. Почему мы не вместе? Какие у тебя шикарные волосы?!
— Ты что не видишь? Это парик, — встревал Юрий.
— Отстань, не мешай, — роптал Яша.
— Что он сказал? — спросила девушка, указав на Юрия.
— Что у тебя очень красивые волосы, — ответил Яша.
Ответ не удовлетворил её любопытства. Девушка была уверена, что напарник Яши недоволен, и она тому причиной.
— Не обращай внимания. Он мне завидует, — уверял её Яша. И тут же попросил: «Дай мне свой номер».
— Яша, сколько можно баб клеить? Давай работать.
— Не нуди …
— Я пойду, — сказала девушка.
— Подожди, — Яша наклонился к ней и прошептал:
— У него папа умер.
Яша знал, что папа Юрия умер тридцать лет назад и сына не воспитывал, поэтому реплика никак не могла обидеть напарника.
Яша держал девушку за руку, чувствуя, как эта рука медленно выскальзывает из его ладони. И тогда он прильнул губами к её тонким пальцам.
Кто знает, какие чувства заронил этот старческий поцелуй в девичью душу?
Чем старше становился Яша, тем неспокойней становилось у него на сердце. Одиночество съедало его, спасением от депрессии были люди, с которыми он так любил общаться. Порой океан любви переполнял Яшу, его штормило, чувства накатывали волнами, достигая девятого вала.
— Женщина! — восклицал он, — великое чудо природы. Она даёт мужчине жизнь! Жизнь без женщины не имеет ни вкуса, ни смысла!
— Яша, ты сошёл с ума, посмотри, она же девчонка.
— Что я сделал? Ничего! Ручку поцеловал.
— Ты больной старый эротоман.
Яша обижался, переставал разговаривать и весь уходил в работу. Постепенно обида и раздражение улетучивались. Но озабоченность женским вопросом оставалась.
Яша мог завести знакомство везде: на заправке, в спортзале, в дверях магазина, в космосе, под водой, у чёрта в преисподней и у Бога на небесах — где угодно. Объектами его внимания становились не только «брюнетки», в орбиту его интереса попадали люди всех возрастов, вероисповеданий, полов, социального положения, политических взглядов и сексуальной ориентации. Яша любил общаться. Его друзьями были все и никто. Бартер был его коронкой, он менял колбасу на всякую ерунду: бейсболку, «фарфоровый» сервиз для мамы, майку с портретом Джорджа Вашингтона, пакет миндаля, оранжевый галстук, складной ножичек и ещё сто разных мелочей, которые давно покрылись пылью в его «кладовых». Приобретение и складирование было его второй страстью и уступало по своей силе только страсти к «брюнеткам». Юрий шутя называл Яшу Гоголевской Коробочкой.
— Ты знаешь, как моя фамилия переводится? — спрашивал Яша.
— Знаю. Только, если ты Голдман — Золотой Человек, почему бедный? Вот Рубинчика взять, тут всё верно — богат, Алмазом люди зовут. Я — Рублёв, слава Богу, не Копейкин. Вот, попал в цареву палату. Только кажется мне, что кроме грыжи, я тут ничего не заработаю.
Ярмарка — это людской зоопарк. Каких только персонажей не повстречаешь здесь! — красивых и непривлекательных, ярких и блеклых, толстых и худых. Сегодня «маски шоу» открывал мужчина, переодетый женщиной. Ростом под два метра, с бицепсами Шварценеггера, в открытом платье с торчащей грудной костью вместо титек и блуждающей одинокой душой. Юрий решил проявить милосердие и предложил этому мечущемуся в толпе несчастью купить колбасы. Мужчина-женщина с энтузиазмом откликнулся на приветствие Юрия, много говорил, и даже раскошелился на двадцатку. Да, Юрий имел сердце, но он также имел глаза. И они подвели его. Он стыдливо отводил их, спрашивая себя: «Зачем я заговорил? Пижон. Хотел показать свою толерантность? Лучше бы я сделал вид, что его не заметил, лучше бы он ничего не купил, лучше бы он прошёл мимо».
Юрий не мог равнодушно смотреть на человеческое безграничное страдание.
А вот люди с татуировками на лицах давно не вызывали у Яши с Юрием ни удивления, ни восхищения, ни презрения. Носители татух гордились своим видом, являя миру свою самобытность. Не удивляли и стофунтовые задницы «Дюймовочек». Провожая их взглядом, Яша задумчиво заключал: «Голливуд прошёл».
Но случались сюрпризы. Таковым оказался автограф в виде эрегированного фаллоса на экране кредитной машинки, оставленный симпатичной девушкой в мини-юбке. Авторица определенно обладала художественным талантом и, что очевидно, была хорошо знакома с предметом.
Однажды нанятая продавать огурцы помощница призналась, что не пьёт воду, потому что рыбы в неё писают. Сказала об этом без тени смущения. Юрий поинтересовался:
— Ты целовалась?
— Что за глупый вопрос? Конечно!
— Там же микробы.
— Где?
«Тут не о чем говорить», — решил Юрий. И больше вопросов не задавал. Мало ли какие у кого фобии?
Русскоязычный торговец кожаными изделиями Алекс Беленький после долгого трудного дня голосом генерального секретаря коммунистической партии СССР Леонида Ильича Брежнева обращался к публике: «Дорогие товарищи, а не пошли бы вы все…», — законопослушные американские граждане, проходя мимо, улыбались, уверенные в том, что Алекс Беленький приветствует их добрым словом, что было недалеко от истины.
— Алекс опять с катушек слетел, — говорил Юрий, — услышит какой-нибудь любитель русской словесности или бывший студент Патрисия Лумумбы, донесёт — и прощай кожаный бизнес.
Что и говорить, непростая жизнь в Америке — надо уметь бороться со стрессами. Хорошо, если ты доктор, юрист, программист или финансист, а если ты простой бывший одессит Лёха Беленький, привыкший дома брать на гоп-стоп? Сразу становится понятным, отчего этот крик души. Это и не крик вовсе, это усталость и тоска по родине.
Упитанная, чуть выше тумбочки, — розовые волосы, кольцо в носу, её звали просто Стар, не больше и не меньше. Звезда торговала кексами в третьем ряду, давно была знакома с Яшей и, кажется, тайно была в него влюблена. В доказательство, принесла две ром-бабы с корицей и изюмом. Подношение взяли. Угостили Звезду сыром — не жлобы какие-нибудь. Дальше этого дело не пошло. У Стар не было шансов, что спутник-Яша до неё долетит.
Яша затевал интрижки исключительно с юными стройными «брюнетками». Как правило, эти интрижки терпели фиаско. Но случались и победы.
Её звали Тиа — двадцать два года, из неблагополучной семьи. Сладкий вкус марихуаны был ей привычен с колыбели. Секс познала в тринадцать с двадцатитрехлетним кузеном. Вкус крепких напитков Тиа попробовала позже, — отличала текилу от коньяка, водку от джина. Папа регулярно побивал маму, не сильно, но шумно. Повзрослев, Тиа стала относиться к родительским скандалам и потасовкам, как к ролевым играм, а потому не лезла в их отношения. Можно с уверенностью утверждать, что Тиа познала некоторые аспекты жизни достаточно рано.
Ухаживание Яши, его восхищение её молодостью, его доброе отношение, щедрость и страсть нашли отклик в сердце Тиа. У них завязались романтические отношения. Он купил ей обручальное кольцо.
— Она хочет быть со мной. Я не против. Ей двадцать два, где я найду моложе?
— Когда свадьба?
— Ещё не решили… У неё кожа, как у новорождённого ребёнка. Это ж какое блаженство! Счастье! От одного прикосновения в голове туман. Сон! Сладкий сон!
Яше хотелось рассказать Юрию о своих переживаниях. Но он вдруг спохватился и замолк от того, что, пожалуй, и так наговорил лишнего.
Его мысли были обращены к Тиа. Он перебирал в памяти вчерашний вечер, как она играла им, искушала и сводила с ума. Достаточно быстро утомив себя, Яша предался другим воспоминаниям — в один миг перед глазами пролетела вся его жизнь. Он вспомнил Москву и то, что после отъезда тридцать с лишним лет там ни разу не был. Все, кто был, рассказывают небылицы: как расцвела, а какой сервис в ресторанах! А магазины? Ломятся от изобилия. Цены доступные. Молы — круче американских. Москва-сити отстроили, интернет везде, даже в трамваях. Послушаешь и подумаешь, — может, зря уехал? Вон, Мишка Резник — зам министра. Вместе учились. Глядишь, и я бы в кресле уютном сидел, а не мотался бы с колбасой и огурцами по городам и весям североамериканских штатов. Взять Тиа с собой и махнуть в Москву. Что она видела, что она знает, кроме своего района? Ничего! Эх, по бульварам Московским пройтись. Защемило сердце — кажется, готов брусчатку на Красной площади целовать. Брось, так и до инфаркта недалеко. Вон на заправку выход, пора остановиться, перекусить в Макдоналдсе, а для расслабона — Ласковый Май на следующие три часа пути, и никаких мыслей!
Только не выходит без них:
— Я люблю её, — говорил он Юрию, — думаю о ней постоянно. Только вот, курит она много. Как накурится травы — спит сутки, а то и по нескольку дней не выходит на связь. И выпить любит. А я не пью, не курю. Но ничего не просит. Деньги ей предлагаю, — не берёт. Только на самое необходимое. «Я, — говорит, — не хочу, чтобы ты тратил деньги». Куртку зимнюю ей купил, — и довольна. Говорит, никто о ней так не заботился. Но не просто там всё, не просто. Отец сидел. Если узнает, что она со мной встречается — убьёт меня. Следит за ней: «Где была? Почему не ночевала?» Брат — тоже бандит, семейка. Мамаша … Да, что я?.. Непросто там всё… непросто.
Яшу укачало, и он уснул.
В юности, в Москве, Яша познакомился со своей будущей женой, используя опробованный метод. В тот день, почти сорок лет назад, заприметив в троллейбусе понравившуюся девушку, он спросил:
— Девушка, извините, у вас нет случайно листа бумаги?
Девушка полезла в сумку, достала блокнот, выдернула из него листок и протянула Яше.
— Спасибо! А ручка у вас найдётся?
Девушка покопалась в сумке и нашла ручку. Интересно, что ещё ему понадобится? — подумала она. Сердитость вот-вот готова была отразиться на её лице.
— Девушка, — в третий раз обратился он, — а вы не могли бы написать свой номер телефона? — и протянул ей листок бумаги и ручку.
Яша улыбался, его глаза излучали озорство и веселье.
Девушку звали Таня. Через три месяца она вышла за Яшу замуж, взяв его фамилию и став Татьяной Голдман. А ещё через год они уехали в Америку, что в девяностые, во времена разгула демократии и свободы, было достаточно предсказуемо для людей с фамилией Голдман. Уехали несмотря на то что материально не бедствовали, Москву любили и жизнью в стране Советов были довольны.
Яша закончил строительный институт. Распределился прорабом на стройку. Должность предполагала хорошее знание ненормативной лексики, а именно ею он не владел и не хотел овладевать. Бригадир, слушая молодого специалиста, делал ремарки: «Опять интеллигенция пошла», «Мендельсона мы уже слышали». «Лучше бы он матом, чем так», — думал Яша и в скором времени уволился. Но не пропал, не отчаялся, не запил, а обратился к частной предпринимательской деятельности.
В стране как раз разрешили кооперативы. Надо сказать, что Яша с детства увлекался фотографией. А так как к людям имел подход культурный, то вполне закономерно, что ноги привели его на главную площадь страны. В руках он держал Зоркий-4, предлагая гостям города, и не только им, памятные фото на фоне Кремля, собора Василия Блаженного, Большого театра и других исторических мест. Сотни его фотографий до сих пор украшают стены домов и квартир россиян по всей необъятной стране.
И, возможно, никогда Яша не уехал бы, так как бизнес его шёл успешно.
Налоги? Лицензия? Никто ни о чём его не спрашивал и ничего не требовал. Яша реально наслаждался свободой и потоком денежных знаков, плавно оседающих в его карманах. Но всё когда-то заканчивается, особенно хорошее. Скоро парни в спортивных штанах и кожаных куртках объяснили ему: «Мы очень любим евреев, а потому теперь твой бизнес под нашей защитой». Яша не дурачок — сразу понял, что лёгкая жизнь кончилась. Сложил штатив и подал доки в ОВИР. Спасибо маме и папе, что родили евреем.
Что-что у российских евреев не отнять, так это шанс на заокеанскую, а значит, по расхожему мнению, лучшую жизнь. Все уши этой Америкой прожужжали: «Кто там — тот молодец! А кто остался — тот лох!»
Только так рассуждая и можно было убедить себя уехать в дали дальние. Там в этих далях Таня родила Яше сына. После двадцати лет совместной, но несчастливой жизни они расстались. Следовало это сделать намного раньше, так как совместная интимная жизнь Голдманов закончилась после рождения ребёнка. Инициатором была красавица жена. Удар по самолюбию Яши был сравним с выстрелом из пушки.
С годами представления Яши о женской красоте претерпели изменения, но в одном остались незыблемыми: все его партнёрши были не старше двадцати пяти. Цифра двадцать пять оказалась знаковой — его жене Тане было двадцать пять, когда последний раз супруги имели близость. Вкусить от бальзаковского возраста, оказаться в объятиях зрелой опытной женщины, Яше так и не довелось. Он старел, а избранницы всё нет. Он не курил, не употреблял вина, предпочитал газированные напитки крепким, так что его склонность к лёгким игристым отношениям вполне объяснима. Завсегдатай тайских массажных салонов, Яша представлял собой идеального клиента — мил, вежлив, платил исправно. Девушки сами звонили ему — его желание доставить партнёрше удовольствие подкупало.
Яше хотелось целовать девушек в губы, но поцелуи не входили в прейскурант. Девушки уворачивались, не отказывая в остальном.
Яша не относился к ним, как к проституткам. Он называл их любовницами. И сожалел, что его визит был ограничен по времени. Любовница поглядывала на часы, а ему хотелось посидеть, поговорить с ней о чём-нибудь.
Оплату он считал делом естественным.
— Какая разница? — говорил он Юрию, — ты тоже платишь: за обед в ресторане, за билеты в театр, покупаешь шмотки, везёшь в отпуск. В чём разница? Ну, да, — у вас отношения. Но, если разобраться, ты эти отношения тоже покупаешь. Ты, как и я — покупатель, с одним отличием — твоя покупка дороже.
Так Яша успокаивал своё самолюбие. Ему тоже хотелось совместных походов в кино, в гости, ему хотелось душевности не меньше, чем секса. В Северо-Западном госпитале города Чикаго штата Иллинойс у Якова Голдмана определили рак простаты, скоро предстояла операция по её удалению.
…Часы торговли истекли, продавцы закрывали свои палатки, начиналось самое трудное и ненавистное — собрать, упаковать, загрузить непроданный товар и реквизит.
— Цыгане мы! Так и есть, цыгане! — приговаривал торговец, волоча гружёную тачку мимо Юрия и Яши.
— Женюсь! Почему нет? Что я теряю? Ничего. Миллионов у меня нет. Ничего нет! Скоро и главного не будет. Когда же жить, если не сейчас? Денег у Рубинчика займу, «медовый месяц» с Тиа в Москве проведу. Ничего-ничего, прорвёмся! Куда-нибудь да прорвёмся! — бубнил Яша.
«Ни в какую Москву, конечно, Яша не поедет, ни один, ни с Тиа. Паспорта и того у него нет — не оформил. О чём думает? А может, так и надо? Не замыкаться, а жить. Жить! — пусть даже в мечтах…» — думал Юрий и молча катил перед собой холодильную камеру. Рядом Яша толкал тачку с вёдрами огурцов, не прерывая свой монолог:
— А какой сейчас курс рубля к доллару? Сколько билет стоит? Ты ж недавно был там. А погода? Там такой духоты нет. Или душно? Климат поменялся. А бандитов уже нет? Ты рассказывал — вежливые теперь все, в транспорте не толкаются, по очереди в автобус садятся. При мне такого не было. И кормят вкусно там. Да? Что ты ел? Расскажи… — Яша задавал вопросы, не дожидаясь ответов. Со стороны могло показаться, что он разговаривает сам с собой. Юрий не прерывал друга, — где надо поддакивал, где надо молчал. Он знал о том, что предстоит Яше, но об операции обоими не было сказано ни слова. Что скажешь-то? Что колбаса обетованная вышла боком? Так не боком же…
Вуля
Моей маме — Людмиле Александровне Верещагиной — посвящается
— Вуля! Вулечка! Вулкан!
Послышался треск веток. На зов выбежал пёс, уткнулся носом в Люсины колени, замер, потом поднял голову, открыл пасть, радостно вывалив ярко-красный язык. Дыхание пса было частым и прерывистым.
Люся потрепала Вулкана по холке, повторяя:
— Вулкаша, Вулечка, скоро пойдём, посиди рядом, отдохни.
Люся курила, усевшись на поваленный ствол дерева: «Это ж надо? За Блуднево ушла». Перед ней стояли две полные корзины грибов, полиэтиленовый пакет с лисичками и короб, из-под неплотно закрытой крышки которого виднелись боровики. «Как дотащу?» — оглядывала она своё добро.
Пора. Люся поднялась, с усилием закинула короб за спину, в руках по корзине и ещё мешок с лисичками: «Будет под ногами путаться».
— Вуля, домой! — скомандовала Люся и двинулась за четвероногим провожатым.
«Только бы до лесовозного тракта дойти, оставлю корзины там, Михалыча попрошу забрать».
Вулкан отбежит от Люси, исчезнет, пройдёт минута — и вот он уже возвращается или замрёт невдалеке, поджидая её.
Видимо, насмотревшись на Люсины мучения, Вулкан подбежал, закрутился вокруг с лаем, чуть с ног не сбил.
— Не мешай, Вуля, и так сил нет, ты ещё тут. Не мешай!
Вулкан ухватил зубами пакет, потянул, лисички рассыпались.
— Ах ты, помощник! — Люся собрала грибы и сунула ручки пакета в разинутую пасть Вулкана.
«Легко с ней, с полуслова соображает», — Вулкан, довольный собой, зафорсил перед Люсей с мешком в зубах.
«Еле допёрла», — вздохнула Люся, опустив поклажу. И уже с облегчением, словно удивляясь сама себе: «Во как! Без Михалыча справилась».
Сидела всю ночь, грибы чистила, на печку сушить раскладывала.
В печке огонь потрескивает — красота. Тепло в доме. В животе у Вулкана тоже тепло — две миски макаронов с мелко-мелко покрошенной колбасой навернул. Запах такой, что дала бы ему Люся третью миску — и третью бы съел.
Для дворняги Вулкан был довольно крупным, верх серо-чёрный, с рыжими подпалинами, брюхо светлое, морда вытянутая — точь-в-точь как у восточно-европейской овчарки. Люся была уверена — без благородных кровей тут не обошлось. Когда разговаривала с ним, Вулкан, слегка наклонив голову, внимательно слушал, то одобрительно открывая пасть в улыбке, то сосредоточенно закрывал, как бы обмозговывая сказанное.
Щенком его взяли к себе Шурыгины, бывшие ленинградцы, перебравшиеся в Бор. Вулкан зимовал у них, а на лето уходил жить к дачнице Люсе.
Знакомство их состоялось сразу, как только Люся поселилась в деревне. Вулкан, оббегая свои владения, забежал в открытую калитку её дома. Люся собак не боялась, приласкала и угостила гостя. Вулкан не дурак, ещё раз прибежал, так и зачастил, а потом и совсем перебрался к ней на ВМЖ.
Привязанность пса и Люси была взаимной. Она теперь не боялась заблудиться в лесу — Вулкан выведет.
Вулкан не скрывал гордости, осознавая свою исключительность в деревенской иерархии собак. Люся не пьёт, не дерётся, в доме у неё чисто, и, если что, вылечит — доктор. Когда глаз поранил — промывала, примочки делала. Ну, конечно, резкость уже не та, но глаз видит!
Люся, наваливая ему миску каши с хлебом, приговаривала: «Прости, Вуля, что кормлю тебя, как свинью». А он счастлив был и этому — за зиму у Шурыгиных брюхо к позвоночнику прирастает. Как запьют, так запьют: неделю, а то и две не просыхают. Разве о нём думают? Выживал как мог: там кусок схватишь, тут сопрёшь — не до деликатесов. А Люся, когда лавочка в деревню приезжает, всегда что-то мясное, хоть колбасу какую завалящую, а возьмёт и поделится.
Никто с ним так, как Люся, не разговаривал. Дураки люди. Думают, крикнул на пса — и вот, на тебе, он встал на задние лапы и сделал, что ты хочешь. За пайку ещё ладно, можно, и то если человек не дурной. А так — шиш! Шурыгиных взять: пьяницы, пропили всё. Жалко дураков, но не вложишь же им свои мозги. Мало деликатных и рассудительных, как Люся. Да что мало — нет таких, не встречал.
Люся рассказывала Вулкану про огород, который она высаживала каждый год. А чё не послушать, когда ему с этого огорода тоже перепадало? Моркову и картоху Вулкан очень даже уважал — сырым похрустеть вместо косточки. И про рыбалку любила рассказывать, только неправильно она удит. Вулкан сколько времени просидел на берегу с Михалычем — знает, как ловить надо. А как объяснишь? Живца поймай сначала, насади на крючок и пусти в свободное плавание, как Михалыч делает, потому он щук и таскает. А Люся всё по плотве костлявой, а если ельца словит — праздник. Одно расстройство, а не рыбалка.
В чём Люся мастерица, так это в сборе грибов, но грибы Вулкан не любил — запах у них бойкий, так и шибает в нос.
Скоро, к середине лета, должны гости к Люсе приехать. Кто они ей? Родня, не родня, не поймёшь, но мяса много привозят. Шашлыки-машлыки, шум, смех, колготня. Всё внимание Люси на гостей переключается. И не любил бы Вулкан гостей, если бы не шашлык.
Ох, такой он вкусный, что каждый раз не успеваешь его разжевать, сам целиком проглатывается. Горячий, нёбо обжигает, а запах… нет, в пасти подержать не получается. Как такую красоту в пасти держать? Как помыслить только об этом можно? Рехнёшься! Чтоб шашлык держать в пасти и не проглотить?! Это ж пытка какая. Нет, невозможно. Лучше проглотить и ещё кусок подождать. Как наедятся и подопьют, тогда щедрее становятся, и два, и три куска ухватить удаётся.
Вулкан последние два дня, как гости приехали, никуда со двора не уходил. Но надо же и свои владения обойти, а то гляди, накосячит кто. Вулкан пробежал по улице, поговорил со всеми. Эх, Дашеньки нет. Рыженькой моей стервы, бестии и милой сердцу сучки. Обнюхал бы её всю и грех простил. Нет, не простил, а отлюбил бы.
В ту весну Дашка одна девица была на всю округу. Все кобели, от убогих до вшивых, все за Дашкой примчались — хороводы водили. А Дашка — его женщина. Дрался Вулкан насмерть и погиб бы, разве против своры подлой совладаешь? Не случилось, надоела деревне собачья свадьба. Сашка Агафонов порешил Дашку. Пристрелил, как собаку. Остался Вулкан без подруги.
От тёмных воспоминаний Вулкана отвлёк Тузик Куракинский — плюгавый кобелёк. Петляя зигзагами, с заискивающей, подобострастной мордой, подбежал, поклон Вулкану отбил. Ладно. Вулкан великодушно разрешил ему понюхать себя, хотел было убогого за жопу цапнуть, пужануть — передумал и дальше побежал. Живи, брат.
Удостоверившись в том, что всё в его королевстве правильно, Вулкан засеменил обратно. И только в калитку протиснулся — на глаза ему попался дурачок. В траве барахтается, чирикает. Как его коты не съели? Видно, только-только из гнезда выпал. Вулкан взял птенца в пасть и побежал на задний двор. А там мангал распалили, запах… Как бы со слюной птенца не проглотить. Люсю носом ткнул, пасть разинул — Люся смотрит, поверить не может.
Вернули птенца обратно в гнездо — сородичи не отвергли, не выкинули, прижился глупыш, а время подошло — и улетел со всеми.
Кончилась мясоедская неделя, ну а с ней и веселье, собрались гости и уехали по своим делам. Переселилась Люся обратно в кухню на притиснутую у окна кровать. Вулкан вечерами клал голову на одеяло, замерев, смотрел Люси в глаза, и они разговаривали. Могла спросить:
— Вуля, а не попить ли мне чайку?
Вулкан утвердительно отвечал на этот риторический вопрос, отходил от кровати, давая Люсе место. Пока чаёвничала, делилась с Вулканом, да хоть и сушкой-пустушкой. В ней один хруст, вкуса никакого, но разве это главное? Главное — внимание, оно не только кошке, но и собаке приятно.
Так и жил Вулкан — летом жировал у Люси, а зимой у Шурыгиных с голодухи пух. Зима долгая, снежная. Жди, пожди, когда весна придёт, а с ней самый лучший человек в его жизни. Знал о приезде Люси заранее. А уж как это знание обретал было ему неведомо. Только знал точно, что не сегодня, так завтра жди её. Крутился Вулкан у калитки Люсиного дома, оповещая деревню о скором приезде дачницы.
У Шурыгина умерла жена от водки; пили, пили и допились. Прикопали, поминки справили, всё как положено. На поминках Шурыгин даже не пригубил, наутро детей забрал и уехал. Куда? Никому не сказал. Вулкан проводил взглядом уезжающий автобус — следом не побежал.
Осталась после Шурыгиных Китя. Кошка. Рёбра наружу. Хоть и подлая порода, а жалко Вулкану стало её. Почитай, сирота. Взял он её за шкирятник и принёс Люсе.
Китя, вечно голодная, орала беспрестанно. Сколько ей не дашь, всё мало. Люся провела опыт: взяла селёдку в два раза большую, чем Китя, и, держа селёдку за хвост, дала кошке возможность вцепиться той в голову. В это трудно поверить, но кошка всё выше, выше и выше поднималась, пока на весу полностью не заглотила рыбину. Для Люси оставалось загадкой, как Ките удавалось оставаться маленькой и тощей несмотря на патологическую прожорливость.
Люся даже задумывалась, а не взять ли её с собой в город на зиму. Но передумала, постоянное мяуканье слушать… нет, это не для неё. «Надо будет Китю на зиму пристроить — денег дам, кто-нибудь да приютит. Вулкана бы взяла — да куда там, не управиться мне с ним, к свободе он привык. Вулкан на поводке — смешно и думать».
Лето пролетело быстро: колорадский жук, землеройки, перепахавшие огород, рыбалка, суховей, земляника на горушке, малина за плотиной — заботы и радости деревенской жизни. Соседи согласились взять на зиму Вулкана — пёс знатный. А вот Китю брать не хотели.
— Она ж ему как сестра, — увещевала Люся. — И мышей ловить будет.
Соседи с неохотой, но согласились. Неудобно было им Люсе отказать. Кто летом лечил? Кто советы давал? Люся.
— Людмила, мы пока возьмём Вулкана в дом, пусть попривыкнет у нас.
Люся не возражала. Поманили куском, Вулкаша и побежал. Даже умный пёс, и тот иногда дурак.
Как случилось, то ли ночью хозяин пошёл до ветру — дверь не закрыл, то ли ещё что, только убежал Вулкаша из дома своих будущих хозяев. Ночью Люся проснулась от душераздирающего звериного вопля, но быстро всё стихло.
Ранним утром соседи барабанили в Люсино окно:
— Людмила, подь сюды. Тут Вулкан твой.
С нехорошим предчувствием Люся быстренько запахнулась в халат и вышла в промозглое утро. На дороге жители обступили неподвижное тело Вулкана. Люся как увидела его издали, так и поняла — нет её поводыря, нет её друга. Вулкан лежал с разорванной мошонкой, на тонкой кожице, как на ниточке, держалось оторванное яичко.
— Барсук, точно барсук Вулкана подрезал. Да ты иди в дом, Людмила, замёрзнешь, холодно. Мы его прикопаем, не переживай.
Весь день у Люси всё валилось из рук. Она не находила себе места. Перекладывала вещи из одной сумки в другую. Через неделю уезжать планировала, а хотелось собраться и уехать сегодня, сейчас.
Пошла в огород, села на переносную скамеечку между грядок, машинально выкапывала и отбрасывала в сторону сорняки. Решила встать и поняла, что не может. «Только без паники», — сказала себе. — А грибы, а рыбалка? Как же без них?» Люся попробовала пошевелить пальцами ног: «Вроде шевелятся. Да засиделась просто». Подвигала коленками: «Слава богу. Что это я себя пугаю? Надо встать». Медленно, неуверенно привстала со скамеечки: «Эх, сейчас бы опереться на что-нибудь». В конце грядки лежал черенок от лопаты. «Надо до него добраться». Осторожно, нетвёрдо Люся ступала между грядками. «Нет, упаду». Она опустилась на коленки и доползла до черенка, опираясь на него, еле поднялась и доковыляла до дома.
Тяжёлые мысли одолевали Люсю весь вечер. Она легла спать поздно, долго ворочалась, вставала: на перекур, перекусить, попить чайку. Без Вулкана в доме было пусто и одиноко. Вечно голодная Китя мяукала, выпрашивая еду.
— Чудовище ненасытное, ты меня съесть готова! — Люся обновила её блюдце, увеличив порцию троекратно. — Вулечка с тобой поделился, угомонись, наконец.
Китя насытилась, прыгнула на кровать и устроилась у Люси в ногах. Измаявшись бессонницей, Люся отключилась. Под утро ей привиделся чудный сон.
Она в волшебном лесу — молодая, весёлая, в ярком цветастом платье, с корзинкой грибов. Идёт по тропинке, сердце наполнено радостью. Запах трав, хвои, многоголосица птиц и зверей сопровождает её. Люся разговаривает с ними, они отвечают, переговариваются между собой. Китя между ног шныряет ёлочкой. На левом глазу повязка, как у пирата, правым лукаво озирается, блестит, а изо рта хвост рыбий торчит. В шаге от Люси медведь переваливается на задних лапах, можно протянуть руку и потрепать его за морду. Белка уселась на её плечо, лиса красуется, ёжик рядом семенит, зайцы скачут вокруг, птицы над головой, и Донька — единственная корова в деревне — телепается тут же, обмахивая себя хвостом и пожёвывая пучок травы на ходу.
Впереди этой весёлой разношёрстной кавалькады, широко разинув пасть и вывалив язык, бежит улыбающийся Вулкан. Люся идёт за ним. Тропинка поднимается над лесом, оставляя её спутников где-то далеко внизу. Китя, проглотив рыбу и забыв о Люсе, весело прыгает, пытаясь словить птиц, они каким-то чудным образом проскальзывают между её лапами.
Люсе идти легко и приятно, яркий свет заливает тропинку, постепенно растворяющуюся в пространстве.
Хозяйка и пёс удаляются, шагая по невидимой дорожке.
Люся смотрит на себя и Вулю до тех пор, пока их фигуры не скрываются в пронизанной солнцем дымке.
Mayflower, South Euclid, OH
Май 2020
Поль Элюар и его одноклассники
Я убедился, что глупо делить людей на плохих и хороших… На злодеев и праведников…
Человек неузнаваемо меняется под воздействием обстоятельств.
С. Довлатов
В каждом классе есть девочка, в которую влюблены все мальчики, и мальчик, в которого влюблены все девочки. А если в вашем классе таких не было — вам не повезло. В моём их было несколько: Марат Морской, Вита Малогубова, Саша Качанов, Светка Калиберда, Жанна Чижикова, училка — Венера Флюровна и французский поэт Поль Элюар. И дело даже не в том, кто в кого влюблён и какое количество этих влюблённостей приходилось на каждого. Важно то, что благодаря харизме, которой они обладали, наш класс был особенным. На нас косились, о нас говорили, нам завидовали, от нас ждали сенсаций, и мы, как могли, старались оправдывать эти ожидания.
Но по порядку.
В старших классах у девочек самым популярным был Марат Морской. Ни у кого не было сомнений: вырастет — станет адмиралом. Он и держался-то как офицер — подтянутый, немногословный, внимательный к слабому полу. Внимательность его не была навязчивой, показной, она не предполагала каких-то особенных отношений — дистанцию он соблюдал строго. Недоступность и учтивое поведение Марата привлекали девочек. С парнями он держался сухо и если не враждебность, то дух соперничества в этих взаимоотношениях присутствовал.
Спортсмен качок Саша Качанов — за глаза Качан, во всём стремившийся быть первым, подтянулся тридцать раз на перекладине, с усмешкой оглядел класс. На следующий урок физкультуры Марат принёс боксёрские перчатки, протянул Качанову. В поединке разбил ему нос. Правду сказать, Качан держался достойно, но после случившегося подтягивался и отжимался ровно столько, сколько требовалось для зачёта. Через неделю Марат подарил Саше Качанову модель парусника петровских времён, который сделал сам. С этого дня Морской и Качан подружились, став самым крутым альянсом в школе.
Но слава и успех Марата внезапно оборвались — его мама вышла замуж, и в десятый класс после каникул он вернулся, но уже не Маратом Морским.
Венера Флюровна объявила классу:
— Марат Морской у нас теперь Миша Новосёлов.
Класс выдохнул, не зная, как реагировать на перерождение гордого имени во что-то простое, милое и столь незаметное, что хочется дать его обладателю шалабан в лоб.
— Хорошо, что не Маша Старосёлова, — вставил Качан. Видимо, летние каникулы притупили его дружеские чувства.
Превращение Марата Морского в Мишу Новосёлова оказалось равносильным переходу в штрафники. Вместе с именем он потерял любовь Жанны, дружбу качка Качанова и авторитет среди одноклассников.
Влюблённая в Марата Жанна размышляла: вот была бы она Жанной д’Арк, а не Чижиковой и Миша остался бы Маратом Морским, тогда бы они поженились. А Чижикова и Новосёлов — нет романтики в этом сочетании.
Отчим Миши был большим начальником — его направили что-то там поднимать. Миша уехал с мамой, отчимом, новой фамилией и аттестатом зрелости, который ему выдали до сдачи экзаменов и выпускного.
«Имя забрали, выпускного лишили, бедный мальчик — девственником так и остался», — Калиберда с таким сочувствием комментировала его отъезд, что можно было подумать, будто помощь в потере целомудренности Миши Новосёлова входила в её планы.
Особое место в классе занимала неприступная Вита Малогубова — яркая и холодная, как звезда в тёмной ночи, — она вращалась по своей орбите, не вписываясь в общепринятые рамки. Вита будоражила сексуальное воображение мальчиков, порождала пересуды и сплетни среди девочек. Секрет Виты Малогубовой был в том, что она не делала секрета из того, что имела «это» с парнями постарше, и даже дяденьку взрослого с ней видели.
В противовес фамилии Вита Малогубова губами-то как раз обладала большими сочными малиновыми; кожа белая, глаза голубые, блондинка. «Красивая, как породистая эссесовка» — обозначила её Жанна. В классе Вита ни с кем не водилась, смотрела на одноклассников, как на моль, всем своим видом показывая, что знает что-то такое, чего они не знают. Не училась и даже не пыталась скрыть этого, однако в четверти учителя выводили ей трояки, чем вызывали недовольство двоечников.
Весь класс списывал у Жанны. Все! — кроме «эссесовки». И по этой причине Жанне так и не удалось приблизиться к Вите и разузнать у неё всё про «это». Но запомнилась ей Вита навсегда — бесстыжей красотой распутной женщины и тем, что не лицемерила, а относилась ко всем и ко всему откровенно наплевательски.
Перед приёмом в комсомол Вита даже не потрудилась открыть устав, полагая, что это ИМ надо её принять, а раз ИМ это надо, они её и так примут. И как она была права! — Виту приняли, не задав ей ни одного вопроса по существу. Её равнодушие и красота сыграли решающую роль.
Жанне повезло меньше. Она выучила устав от корки до корки и ответила на все вопросы. Гордая и довольная, ждала похвалы и поздравлений.
— А скажите, пионерка Чижикова, с какого возраста можно вступать в ряды комсомола?
— С четырнадцати.
— Правильно. А вам сколько?
Жанна молчала, её бросило в краску. Четырнадцать ей будет через два дня.
— Нет вам четырнадцати, Чижикова. Вот исполнится — приходите снова, и мы рассмотрим ваше заявление о приёме в комсомол.
Решение комиссии потрясло Жанну; она ревела, клялась, что ноги её в комсомоле не будет, раз такие крючкотворы там заседают.
Подруга, комсорг класса, Светка Калиберда припасла бутылку шампанского на случай празднования. Отказ стал не менее весомым поводом выпить. Шампанское закончилось быстро. Светка выкатила папин коньяк. Родители были в отъезде.
— Жаннет, формально они правы.
— Формально?! Фармазоны проклятые! — Слово «фармазон» Жанна слышала, но значения его не знала, — Нет, Светусик, надо, чтоб по-человечески, а не формально. Сволочи!
Наутро у Жанны раскалывалась голова, комсомолом она переболела и в прямом и переносном смысле.
Уже перед самым выпуском, под нажимом матери, Жанна таки вступила в авангард партии. Выбор был прост: или в парикмахеры беспартийной, или комсомолкой в вуз. А так как детская фантазия стать парикмахером улетучилась из головы Жанны давно, то вопрос разрешился сам собой. И потом было бы не логично, если бы отличница с математическими способностями, исключительной грамотностью и поэтичной душой сгинула на углу Ленина и Воровского, в тесном, приторно-сладком от дешёвого парфюма помещении под названием «Женская парикмахерская номер 2». Разве такой поворот судьбы возможен у той, которая в детстве считала себя принцессой? Да, вышла нелепая ошибка, её перепутали, и она попала в простую семью, но ошибка вскроется, и справедливость восторжествует. И старая мебель с плохим запахом и клопами, которых её мама упорно травила, но не могла окончательно вытравить, исчезнет. Как исчезнет её вечно пьющий отец, и тёмный коридор коммуналки, и запах пережаренного-перепаренного с кухни тоже исчезнет. Наступит радость, которая представлялась ей в виде распахнутых окон, свежего воздуха, яркого солнца и голубого неба. Она представляла, как Миша Новосёлов вернёт себе гордое имя Марат Морской, предстанет адмиралом в белом кителе и женится на ней.
Такие, на первый взгляд, очень глупые мысли посещали Жанну, от них щемило душу, но появлялась надежда на то, что она всё-таки не такая, как все.
Она и была особенной. Подтверждение — любовь Жанны к стихам французского поэта Поля Элюара. Это увлечение помогло ей заслужить кредит доверия Венеры Флюровны, татарке по отцу, преподававшей русский и литературу. Случилось это после того, как Жана прочла стихотворение любимого поэта на показательном уроке. «Видите, какие у нас ученики, французскую поэзию знают!» — с гордостью объявила комиссии Венера Флюровна и заплакала.
Поэтому, когда на выпускном экзамене Жанне достался «Плач Ярославны», который она наизусть не знала, но с выражением прочла со шпаргалки, сунутой лучшей подругой Светкой Калиберда, Венера Флюровна закрыла на это глаза.
Поступку своему она не удивилась. Всегда принципиальная и строгая, Венера Флюровна так и не пришла в себя после «телеги» анонима и последовавших за этим разборок и комиссий. За двадцать лет педагогического стажа разное случалось, но чтоб так?! Раз, и отстранить от преподавания — такого не было. Кляуза содержала сигнал о недостаточно глубоком изучении советской литературы: «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Поднятая целина» — эти и другие советские произведения подменяются каким-то декадентством. Факультатив любителей поэзии, организованный В. Ф., превратился в буржуазно-мещанский рассадник безнравственности». Дальше шло перечисление как зарубежных, так и отечественных прозаиков и поэтов, среди них небезызвестный Поль Элюар. Из подмётного письма следовало, что все эти так называемые писатели — безнравственные люди: многоженцы, наркоманы, изменники родины и антисоциальные элементы. Кстати, Поль Элюар был самым приличным человеком в этой компании — коммунист, антифашист и лишь чуть-чуть дадаист, что можно списать на заблуждения молодости.
«Доколе мы будем терпеть В. Ф., разлагающую наших детей?!» — восклицал в старорежимном стиле поборник нравственности.
Морской и Качанов, Чижикова и Калиберда как ни старались выявить эту сволочь, так и не смогли. Качан готов был применить пытки к тем, кого он особенно подозревал. Чижикова была против, Качанов уступил. Но что им удалось, так это сплотить класс и бойкотировать уроки русского и литературы до тех пор, пока Венера Флюровна не вернулась. Дело замяли, Венере Флюровне поставили на вид, директор стыдил её перед ответственным работником ГОРОНО, а наедине извинялся.
Класс давно позабыл случившееся, а Венера Флюровна так до конца и не оправилась. Кружок закрыли. И когда Мишу Новосёлова очередная комиссия попросила прочесть любимое стихотворение, он пропел: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей…», за что получил пять, похвалу комиссии и понимающий грустный взгляд Венеры Флюровны.
Светка Калиберда — атаман в юбке, «шашки наголо» — мобилизовывала всех, везде и на всё: демонстрация первомайская ли, сбор металлолома, макулатуры или денег голодающим детям Африки. Жанна ради подруги таскала бог знает где найденную ржавую арматуру и пудовые сетки со старыми газетами и журналами. Дома её взгляд задержался на двенадцати томах советской энциклопедии — вот где тяжесть. Только мысль: «А что скажет мама?» остановила её от безрассудного поступка.
К старшим классам обнаглели, убегали с занятий… Играли в бадминтон, спрятавшись от ветра между крыльями производственного здания, каким-то образом умудрившегося втиснуться в жилой комплекс. Ходили в «Сладкоежку» — у Светки деньги водились, папа базой заведовал.
Калиберда курила и материлась, тем самым компенсируя маленький рост и большую грудь. Грубоватая, безапелляционная, но справедливая; её невозможно было смутить и обескуражить; она, как танк, шла к поставленной цели, и ничто не могло её остановить от выполнения задуманного. Жанна и представить не могла Светку плачущей или отчаявшейся, а тут застала подругу в слезах и соплях. С придыханием, всхлипами, из-за которых невозможно было понять, что она говорит: «П-пы-прынс у-у-у-мер». Жанна не сразу поняла, в чём дело. Принц — белая крыса с красными глазками, которую она на дух не выносила и потому на руки не брала. Хаотично дёргающийся крысёнок беспрерывно совершал быстрые короткие движения, вертел головой влево-вправо. Его глазки-бусинки бегали туда-сюда, носик вибрировал, вынюхивая что-то. Розоватыми лапками он подскрёбывал пол клетки, иногда потирал одну о другую. Он не вызывал у Жанны симпатии, и сколько раз Калиберда ни пыталась сунуть ей своего любимца в руки, она находила предлог не брать. А та целовала крысенка в вечно двигающийся носик и умилялась.
«Принц умер!» — Калиберда рыдала. Жанна подумала, что подруга вряд ли так горестно и безнадёжно оплакивала бы её, если б она умерла. Глядя на плачущую Светку, можно было подумать, что жизнь кончилась.
Жанне вспомнился случай. На сеансе индийского фильма рядом с ней сидел пожилой, лет пятидесяти, дядька в военной шинели и при погонах. «Полковник, а может и выше», — в званиях Жанна не разбиралась. Он вцепился руками в подлокотники стула и рыдал, глядя на экран. Жанна едва сдерживала смех, до того комичными ей казались актёры, танцующие и поющие «Джимми-Джимми, Ачи-Ачи…». А боевой генерал плакал. (Жанна повысила его в звании.) Почему-то она представила его с гранатой в руках, падающего на амбразуру, по щеке героя стекал грязный пот. Эта мысль отвлекла её от происходящего на экране, помогла не загоготать и не оскорбить его чувств.
«Вот и Калиберда, кто бы мог подумать, что она может заливаться слезами. Мужественные, суровые люди склонны к сентиментальности», — провела параллель Жанна.
Своему крысенышу Калиберда осталась верна, Принц-2 не занял его место.
Закончив с крысами, Света Калиберда переключилась на мальчиков. В том не было ничего удивительного — на её лице появились прыщики, а грудь увеличилась до неприличных размеров. «Не может советская девочка, комсорг класса, иметь такую большую грудь. Это не девочка, а какая-то секс-бомба!» — восклицала завуч. Даже Вита Малогубова внимательно и уважительно посматривала на Светку.
Калиберда стеснялась своей груди, ей хотелось её отпилить. Но вскоре поняла, что именно её большая грудь привлекает мальчиков. Со временем она научилась извлекать из этого пользу.
Из всех желающих переспать с ней Калиберда предпочла качка Качанова, лишив его и себя невинности. Этот опыт не принёс ей ничего, кроме разочарования. Впоследствии Калиберда узнала, что не каждый фигуристый красавец может быть хорошим любовником. Её будущий муж Зяма — счастье всей её жизни, тощий, как глиста, низенький настолько, что голова его находилась на уровне её груди, — вот кто был непревзойдённым любовником. Но познать это ей ещё предстояло. А пока подруги сорвались с уроков на эротический итальянский блокбастер, о котором говорил весь город.
В кинотеатре было два зала — розовый и голубой. По закону жанра в розовом шла итальянская эротическая кинокомедия, которую девочки никак не могли пропустить, а в голубом — «Печки-лавочки». Случилось то, что не могло случиться. В кинотеатре они нос к носу столкнулись с Венерой Флюровной.
— Ай-я-яй, девочки, как не стыдно прогуливать, ну ладно, раз вы уже здесь, пойдёмте. — И направилась в голубой зал.
Девочки не сдвинулись с места.
Венера Флюровна развернулась:
— Ну, что встали?! Пошли.
— Нам в другой зал, — не отводя взора, отчеканила Калиберда.
— Бесстыдницы! От тебя, Чижикова, вообще не ожидала. А ещё Поля Элюара любишь!
«Икается ему», — подумала тогда Жанна.
Да что там говорить — Жанна и сама много чего не ожидала от себя. Как, наверно, каждый из нас не ожидал того, что с ним случится.
Разве мог Качан предвидеть, что вернётся героем Афгана, возглавит местную организацию ветеранов. Что займётся бизнесом, организация, возглавляемая им, получит финансовые льготы и квоты, сольётся с криминалом, а он разбогатеет, дорастёт до мэра и станет полновластным хозяином города. Разве знала Светка Калиберда, что уедет в Израиль, станет успешным риелтором, встретит Зяму, родит двойню, что не помешает ей попасть в кнессет. Могла ли Вита Малогубова предположить, что будет известной активисткой и правозащитницей ЛГБТ-сообщества в Амстердаме. Представляла ли Чижикова, что судьба каким-то замысловатым образом приведёт её под венец с Качановым. И венчание будет в часовенке, построенной на деньги её жениха. Деньги эти полагались на лечение Венеры Флюровны от рака груди в Германии, но остались неистраченными — так быстро унесла её болезнь.
Качанов установил обелиск во дворе школы с портретом учительницы и томиком Элюара, чем вызвал недоумение супруги: «Ты перепутал — это был мой любимый поэт». «Но ей он тоже нравился. Помню, как она плакала». Спорить Жанна не стала.
И кто знал, что Марат Морской, он же Миша Новосёлов, как в воду канет — сколько одноклассники его ни искали, найти не могли. А если Качан — Александр Николаевич Качанов — и разыскал Мишу Новосёлова, то говорить об этом своей супруге Жанне Сергеевне Качановой не стал, так как любил её сильно и не хотел расстраивать. Погиб Миша Новосёлов глупо. Сделал замечание выходцу с Кавказа, по совместительству кикбоксеру, о недостойном отношении к женщине — ресторанной шлюхе, за что и был убит. От удара кулаком в челюсть Миша Новосёлов упал и ударился затылком об асфальт.
А я вот думаю, останься Миша Маратом Морским — не погиб бы так нелепо, стал бы адмиралом.
Ведь всё как-то устроилось. Сбылась мечта «принцессы Чижиковой» — она стала «женой короля», сменила тёмную коммуналку на дворец с большими окнами. И мечта Александра Качанова выиграть кросс на городских школьных соревнованиях сбылась, а то, что позднее он выиграл главный «кросс» города, — это скорее закономерность, чем случайность. Комсорг Калиберда доросла до депутата израильской думы. И Вита Малогубова оказалась на своём месте в Амстердаме. Венера Флюровна с томиком Поля Элюара обосновалась в сквере около центрального входа в школу. На обелиске под её портретом выгравированы строки далёкого поэта:
Она собирала звёзды
Там, где их не бывает,
Без устали собирала
Брызги воды в костре.
П. Элюар
Mayflower, South Euclid, OH
2020-2025
