Гродская Елена Евгеньевна — поэт, эссеист, филолог, кандидат филологических наук (диссертация «Автобиографический герой Ап. Григорьева»).

Окончила филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.

Работала преподавателем русского языка и литературы, редактором.

Участвовала в передаче Д. Воденникова «Своя колокольня» на Радио России. В рамках этой передачи делала обзоры творчества современных поэтов.

Стихи и статьи публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Фома» и интернете (порталы polit.ru, textura и др.).

Живёт в Москве.

Из наших переулков

Памяти Екатерины Васильевны Стариковой

В дом Екатерины Васильевны Стариковой меня привела моя подруга критик Ольга Канунникова. Это случилось в 2010 году, вскоре после смерти мужа Екатерины Васильевны, известного переводчика Соломона Константиновича Апта, с которым они прожили вместе 64 года. Апт преимущественно переводил немецкоязычных писателей: Томаса Манна, Германа Гессе, Роберта Музиля, Франца Кафку, Бертольда Брехта. Но будучи филологом-классиком, начинал с переводов античных авторов: Эсхила, Еврипида, Аристофана, Платона. Для обозначения равновеликости переводов Апта оригиналам достаточно сказать, что «понимающие» немцы, знающие русский, говорили, что «Иосифа и его братьев» Манна хорошо бы перевести с русского обратно на немецкий, «чтобы и у немцев появилось великое произведение».

Оставшись без мужа и главного, по словам Екатерины Васильевны, собеседника, она начала стремительно слепнуть и поторопилась издать книгу памяти Соломона Константиновича «С. Апт о себе и других. Другие — о С. Апте», куда вошли три очерка самого Соломона Константиновича, воспоминания о нём и близких друзей, и коллег, и просто ценителей его творчества.

Старикова включила в книгу и свой небольшой мемуар. Из него явствует, как непроста была их совместная жизнь — по разным причинам — и личного, и, так сказать, общественного характера. Чего стоит рассказ о полночном телефонном звонке в их квартиру с вопросом: «Соломон Константинович, вы когда собираетесь повеситься?» И далее мужской голос сказал: «Я хочу вас распять, как распяли Иисуса Христа». Этот рассказ — из главки «Антисемитизм».

Ни Соломон Константинович, ни Екатерина Васильевна диссидентами себя не считали, разве что «примкнувшими к ним». Оба — члены Союза писателей. Жили они в известном литераторском районе Аэропорт. Недоброжелатели роняли про «аэропортовцев»: «Ну, известно, там собралась вся “фронда”». Ни Апт, ни Старикова «кланяться начальству» не хотели.

Екатерина Васильевна вспоминает и своё знакомство с Аптом в феврале 1945 года в МГУ — на лекции по политэкономии. Оба они учились на филологическом факультете (Апт, как я уже сказала, на классическом отделении, Екатерина Васильевна — на русском). После почти дерзкого ответа Стариковой на замечание преподавателя Соломон Константинович заметил плохо одетую (война), но независимо державшуюся девушку. Вскоре они стали вести серьёзные разговоры и убедились в том, что «смотрят в одну сторону».

Самой Екатерины Васильевны не стало 18 апреля 2021 года, она не дожила 10 дней до своего 97-летия.

Екатерина Васильевна была человеком редкой душевной одарённости. Она до последнего сохраняла живой интерес к происходящему, была неравнодушна даже к мелким подробностям жизни своей семьи, навещавших её гостей, верной помощницы Карины, которая ухаживала за ней до самого конца. Когда почти ослепла (говорила: «Немного вижу, немного слышу, немного хожу, жаль, что не могу сказать: немного бегаю»), слушала аудиокниги (всего Пушкина — «Евгения Онегина» и стихи знала наизусть, но «сверяла часы», русский XIX и XX век — от «Истории» Карамзина до лекций Дмитрия Быкова, зарубежное — и то, что перевёл Соломон Константинович, и разное другое). Кроме этого, следила за всем, что происходило в стране: аудиокниги чередовались с передачами на «Эхе».

Когда я разговаривала с ней — и по телефону, и во время наших чаепитий — постоянно ощущала масштаб личности, которая по-человечески была шире «писателя» (автора двух книг мемуарной прозы «В наших переулках» и «Сориа-Мориа» — о них речь впереди), «литературоведа» и «критика». Бывает так, что литератор изъеден своим даром и его стихи или проза являются самым важным из всего, что он может предъявить миру.

С Екатериной Васильевной было по-другому. Да, её «Переулки» — это значительное и по историческому охвату, и по личной исповедальности высказывание. Но и сама она — улыбка, голос, «словечки» — не уступала своей главной книге, а воплощала в себе и послереволюционное, и военное, и оттепельное (вспоминала, как в толпе на похоронах Сталина её буквально спас молоденький солдатик, подсадив на грузовик — таким образом, она не была затоптана, как многие), и перестроечное время. В Стариковой присутствовало какое-то взрывчатое вещество, позволяющее «быть живой и только», сочувствовать переменам — и оттепельным, и перестроечным.

Мать Екатерины Васильевны Ольга Михайловна была дворянкой, принадлежавшей известному роду Краевских, «из бывших». Именно отсюда — тема «наших» арбатских переулков. Отец Василий Александрович Стариков — из крестьян, член РСДРП с 1904 года, вышедший из партии в 1918 году, не согласившись с тем, что в Гражданскую войну в партию стали записывать солдат целыми полками, что вело, по его мнению, «к разложению высокой идейности партии».

Детей (у Екатерины Васильевны были младшие брат и сестра) воспитывали в строгости, никаких излишеств — шоколад по праздникам. Про «политику» открытых разговоров не было, но по обмолвкам родителей (они всё понимали задолго до смерти человека с тараканьими усищами) дети с раннего возраста знали, что можно и нельзя говорить «при посторонних».

В какой-то момент мать заставила дочь сжечь дневник. Екатерина Васильевна вспоминала это с пониманием, но и с горечью. Вообще отношения с матерью — отдельная тема. В отрочестве Стариковой родители развелись. Это событие — центральное в годы взросления — наложило отпечаток на всю последующую жизнь автора «Переулков».

Как-то я «исповедовалась» в очередном романе, говорила, как любит меня некий человек. Екатерина Васильевна выслушала и обронила: «Когда разлюбит — расскажете». По словам Довлатова, Бродский говорил: «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?» Это знание, кажется, Старикова обрела почти с самого детства.

Такое восприятие жизни накладывалось на миропонимание, в котором присутствовал некий стихийный историзм. Екатерина Васильевна на любое событие своей жизни смотрела через призму большой истории. Вот она рассказывает, как с одним из приходов прачки в их квартиру она узнала о введении продуктовых карточек, которые эта прачка, к несчастью, потеряла. Маленькая Катя недоумевала, откуда столько горя — «карточками» в их семье до сих пор назывались только фотографии. Напомню, что это 1929 год — Кате пять лет. Этот рубеж — окончание НЭПа — стал и этапом взросления маленькой Кати. Она уже «большая», капризный толстенький ребёнок превратился в худую исполнительную девочку.

Так поступенчато Старикова рассказывает о своём детстве, создавая портреты родителей, родственников, друзей семьи и случайных знакомых. И за этими портретами, историческими описаниями проступает образ маленькой Кати, её «детства и отрочества». Екатерина Васильевна находилась в постоянном диалоге и, можно сказать, споре с Толстым. Уже в последние годы увидела сон, в котором она должна ехать в Ясную Поляну, чтобы встретиться с Львом Николаевичем. Напомню про дворянские корни со стороны матери — родство с Толстым Екатерина Васильевна чувствовала и через общность дворянской культуры. Но главным, конечно, был диалог литературный. Екатерина Васильевна говорила, что, с её точки зрения, Толстой неверно изобразил женщину в своём творчестве — слишком однобоко. Тут наверняка было неприятие и «самки» Наташи в конце «Войны и мира», и сосредоточенности Анны Карениной исключительно на своей любовной истории.

Задолго до нынешних «писательниц» и «редакторок» (основной текст «Переулков» был написан в 70-е) Старикова произвела в русской литературе тихий переворот — в центре повествования оказывается девочка с прустовски утонченным восприятием мира, показано взросление этой девочки.

В этом отличие книги «В наших переулках» от обычных мемуаров. Рефлексия над собой маленькой приводит Старикову к созданию образа главной героини, от лица которой ведется повествование, где сочетается и документальный автобиографизм, и художественность. В книге двойная оптика: события и люди показаны сквозь восприятие взрослеющей девочки и в то же время сам взгляд ребёнка даётся через призму отношения к нему уже взрослой женщины. Отсюда и ироничность, и некоторая временами отстранённость повествования.

Другого такого примера развёрнутого показа психологии взрослеющей девочки на автобиграфическом материале я в русской литературе не знаю. (Можно, правда, вспомнить «Памяти детства» Лидии Чуковской. Но там в центре — фигура отца, жизнь и образ главной героини являются по большей части фоном для обрисовки известного всем читающим русским людям Корнея Ивановича.) Тем более жаль, что книга Стариковой прошла незамеченной. Надеюсь, она ещё найдёт и читателя, и исследователя.

Но начинала свой путь филолога Старикова не с Толстого, а с Достоевского. Её дипломная работа «Жанр “Братьев Карамазовых”» была написана под руководством А.А. Белкина и заняла второе место по Москве среди работ дипломников 1947 года выпуска.

После университета Екатерина Васильевна работала в ИМЛИ, где, к её сожалению, пришлось заниматься советской литературой, Достоевский был признан «реакционным писателем». Однако поначалу вынужденное исследование творчества советских авторов привело Старикову к критическим статьям о деревенской прозе (публиковались они в оттепельных «Новом мире» и «Знамени»), книге «Поэзия прозы» о тех же деревенщиках, монографии о Л.М. Леонове. Как и Соломон Константинович, Старикова не могла делать что-либо вполсилы, она отдавалась предмету исследования целиком.

Так же скрупулёзно она работала над своими мемуарными книгами. «Переулки» писались почти 20 лет. «Сориа-Мориа», изданная вслед за первой книгой, объединяет семейную хронику — истории о сыне Александре Апте (сейчас он доктор биологических наук) и внуке Константине (тоже биологе) — и несколько отдельно стоящих рассказов, среди которых особенно, как мне кажется, выделяются «Объятие» и «Кучук-Узень».

Годы студенчества Екатерины Васильевны пришлись на военное время, почти все мальчики-одноклассники были на фронте, поклонников не осталось. В рассказе «Объятие» Старикова описывает, как она с братом Алёшей украла бревно для топки печи. Их чуть не «застукали», и брату с сестрой пришлось изображать влюблённую пару — они стояли обнявшись, а между ними было вожделенное бревно. В этой истории вся Екатерина Васильевна — её лирически печальный и одновременно жизнелюбивый склад.

Рассказ «Кучук-Узень», как с гордостью говорила Екатерина Васильевна, понравился её тогда семилетней правнучке Соне, живущей с родителями в Америке. Что могло оказаться близко маленькой русскоязычной девочке из Калифорнии в рассказе, где главная героиня Надя (в ней легко угадывается Катя Старикова) приезжает в крымский пионерский лагерь, и там в неё влюбляется местный татарин Сервер? Может быть, первая встреча героини с морем?

«Надя вошла в море последней, осторожно ступая под водой по мелкой гальке и всем телом прислушиваясь к незнакомому ощущению. Да, это не было похоже на купание в речке. Это было что-то совсем другое. И Надя чувствовала себя другой, новой от медленного прикосновения к телу плотной прохладной подвижной массы. Когда вода дошла ей до груди, она нагнула голову и лизнула гладкую поверхность воды языком. Она хотела сама проверить, действительно ли море солёное».

Может быть, у Сонечки возникла ассоциация с океаном, куда она ездит с родителями? Конечно, этот рассказ правнучке на вырост. Только позже она сможет понять нюансы психологии девочки-подростка, сочетающиеся с изображением быта крымских татар, поэзии крымской земли, которая одновременно и дружелюбна, и враждебна героине. Мать Сервера даже угрожает Наде, не принимая влюблённость в неё сына.

Конец рассказа трагичен. Проходит много лет, Надя замужем, ждёт сына из университета. Внезапный звонок в дверь. Два незнакомых молодых человека вручают письмо, она читает «на конверте обратный адрес и уже знакомую фамилию П. Григоренко. Она не ответит ни словом, ни делом на это письмо, на это воззвание о помощи. Она решит, что отвечать и опасно, и бесполезно. Но тогда же она определит для себя своё решение одним словом — предательство».

Речь идёт о высылке крымских татар в 1944 году, а П. Григоренко, как ясно из комментария к рассказу, — генерал Пётр Григоренко, принимавший активное участие в борьбе за возвращение крымских татар на родину и пострадавший за это.

Екатерина Васильевна обладала самой причудливой фантазией, что не всегда характерно для писателя non-fiction. Хотя в ней всё было «из ряда вон», «на особицу». Под конец жизни она жила между сном и явью, мысленно разговаривала с Соломоном Константиновичем и придумывала романы, например, с участием Высоцкого. Записать из-за слепоты уже ничего не могла.

Но и того, что написано, вполне хватит для благодарной памяти об этом честном и бесстрашном свидетеле русского ХХ века.