Дарья Лебедева родилась в Москве в 1980. Окончила исторический факультет МГПУ, Литературный институт им. А. М. Горького. Проза и поэзия публиковались в журналах «Дети Ра», «Урал», «Новая Юность», «Кольцо А», «Прочтение» и др. Критика и рецензии публиковались в изданиях «Книжное обозрение», «Троицкий вариант — Наука», «Лиterraтура», «Rara Avis» и др. Шорт-лист Волошинского литературного конкурса (2011, 2014), лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Малая проза» (2013), лонг-лист Международной детской литературной премии им. В. Крапивина (2019), шорт-лист конкурса короткого рассказа «Две ладони» (2020). Вышли две книги стихов: «НетЛенки и ЕрунДашки» (2013, в соавторстве с Еленой Борок), «Девять недель до мая» (2017). Член Союза писателей Москвы.
Автор фото — Анатолий Степаненко
Редактор публикации — Клементина Ширшова
* * *
деревья — это
унизанные кольцами
руки-ветви
чтобы
у всех на виду
переплетаться пальцами с другими
простирать вверх в мольбе и гневе
чтобы
одевать их в пышные рукава
цветов и листьев
украшать перстнями-птицами
в ярком оперении
чем старше дерево
тем больше рук
чтобы
обнимать небо
дышать ненасытно
деревья — это
спрятанные в земле
руки-корни
чтобы
тайно
переплетаться пальцами с другими
погружаться все ниже во тьму
расходиться в стороны в поисках влаги
копить силу
чем старше дерево
тем больше рук
чтобы
обнимать землю
пить ненасытно
и держать крепко
тело
из которого
растут руки-ветви
* * *
Осторожно, окрашено, не садись.
Красят лавки, деревья, столбы, что попало.
Этот запах ядрен и маслянист,
но потерпим, он значит — весна настала.
С нами снова вот-вот случится май.
Я уже влюбилась, и ты влюбись,
и прошу, пожалуйста, не срывай
новый хрупкий зеленый лист.
Пусть растет большим, пусть пройдет весь путь,
доживет до августа, весь в пыли
подмосковных дорог — нам кивает пусть
каждый раз, как мы здесь прошли.
Не смотри на меня с такой жалостью,
это все исчезнет когда-нибудь.
Ты уедешь, а я останусь здесь.
И мы оба провалим задание.
Сколько раз от сердца не отрывай,
никогда не кончается этот май,
когда я плела бесполезные сети
и когда ты не был в меня влюблен.
Мне всё снится скомканный этот сон,
как затертая пленка на старой кассете:
мы идем вдоль путей, и воздух мглист,
запах краски, поезда резкий свист,
у тебя в ладони сорванный лист,
до июня мы так и не добрались,
потому что ты смотришь мимо меня,
потому что это не сон — западня,
мне никак не выбраться, не спастись.
Осторожно, окрашено, не влюбись.
Аудио: Дарья Лебедева читает стихотворение «Осторожно, окрашено, не садись…»
* * *
мы встретились
и будем вместе
какое-то время
неизвестная величина —
назовем ее словом «всегда»
* * *
Здесь солнечно и тепло.
Тени птичьих крыльев
вспархивают, проносятся,
движутся по светлому потолку.
Здесь книги и мягкое кресло,
и никого, кроме тебя.
Там — стужа, ветер и снег,
и силуэт собаки, вид сверху,
похожей на лань, тонконогой,
гладкой, песочного цвета.
Цвет лета и солнца —
на белом, белом, холодном
напоминает, что это пройдет.
Боязливо выглядываю
и снова прячусь внутри,
за стеклом, в бетонном кубике.
А что остается, если снаружи
только чужие, холодные, черные тени,
и никто не выслушает твое,
не расскажет свое, сокровенное.
Такое бывает. Наступает зима
и длится. И длится.
Но после проходит, надо лишь затаиться
в укрытии. В маленьком мире,
созданном для себя.
Когда все вокруг чужое,
никто не отнимет нажитое, свое.
Травинку, натянутую на пальцы,
старую песню вместе когда-то,
по мосту через реку галопом на лошади,
что там еще: улыбки, взгляды, слова.
Все это ты копил, собирал,
чтобы однажды пережить
личную зиму с ее одиночеством, страхом
отчуждением и предчувствием смерти.
Спрячься среди теплых страниц памяти,
спрячься, как замерзший человек
приходит в тепло квартиры,
пыльной, маленькой, неказистой,
но в которой все на своих местах.
Спрячься, пережди, затеряйся
— и ты победишь.
* * *
Отними мою речь навсегда, запрети мне слова,
Отбери у меня и бумагу, и клавиатуру.
Онемение — тяжесть, в которой я все же права.
Но как только воробушек-слово срывается сдуру,
Все летит в невозвратную черную злую дыру.
Я сказала. Ну всё, нет возврата, теперь я умру.
Мое слово — и страсть, и обида, и злоба, и гнев.
Говорю — наблюдаю, как солнце мое, почернев,
Отрицает меня, мою боль, отрицает меня.
Отмени мою речь, но меня подожди отменять.
Возвращаюсь в молчание. Тихо, спокойно, свежо.
Изнутри меня режут слова. Режут, словно ножом.
* * *
он не может ни секунды побыть наедине с собой
смотрит видео
читает посты
просматривает товары в интернет-магазине
работает в конце концов — тоже дело
мешает услышать тишину в голове
ведь если остановиться хоть на минуту
прогнать весь посторонний шум
придут они
собственные мысли
или не придут
вдруг они больше никогда не придут?
ХРАНИТЕЛЬ ЩЕКОТКИ
1
Вот облако, похожее на остров.
Вот облако, похожее на шмат свиного сала.
Вот станция и здание вокзала,
похожее на книгу, в которой все так солнечно и просто.
Ты смотришь из окошка электрички
так, словно нюхаешь странички,
вдыхая пыльный запах чердака.
На проводах уселись птицы, похожие на бусы или чётки.
Вот облако, похожее на белую кипень
цветущих яблонь, бульдонежа, вишен
Или еще похоже на дождливый день,
который наблюдаешь из окна повыше,
из теплой комнаты, где плед и чай горячий.
И эти сходства видит только зрячий,
тот, кто готов призвать из тайника
хранителя щекотки.
2
И щекочет в носу от запаха скошенных трав,
от волнения, что заставляет бежать навстречу,
от досады, что кто-то так глупо, обидно не прав,
от теней, что бросают на стены горячие свечи.
Будешь смотреть в синеву глазами ребенка
и распахивать руки, будто летишь, как птица.
Твой хранитель Гек, моя Джин, мы тонки и звонки
и мечтаем о журавлях, даже крепко держа синицу.
Это дерево словно огромный плюшевый мишка —
ну смотри же, вот голова, вот руки и плечи.
И не надо качать головой, будто это слишком.
И не надо взрослеть до конца и себя калечить.
3
Давай постелем одеяло прямо на траву
и будем есть огурцы руками из банки.
Полдень. Лучи натянуты на тетиву.
В нас целится солнце. Мы подставляем изгибы и ямки.
И мы не дети, мама не будет ругаться.
И мы не дети — давай вино из горла.
Но все-таки дети — щекотно в груди и пальцах
от счастья, безделья, болтовни и тепла.
4
Движенье начинается с толчка и плавного разгона.
Пристанционные дома, промзоны.
В метро толпа по пятницам, и в электричке людно.
Поехали отсюда.
Вот облако, похожее на остров
таинственный, — он тает на глазах.
Давай сбежим и всех картонных монстров
оставим в дураках.
Вот озеро, блестящее на солнце,
как в землю мной зарытая стекляшка
бесчисленное множество столетий
назад.
Двенадцатая битва при Изонцо —
обратно в офис, налеталась, пташка:
будильник, кофе, принтер, сети, клети,
оклад.
5
— А давай купим в магазине вафельный рожок,
съедим его по дороге и не скажем взрослым!
— Погоди, ведь мы и есть взрослые,
у которых надо выпрашивать деньги на мороженое,
разрешение быть беззаботным, свободным,
совершенно безответственным.
— А давай снимем кроссовки и носки
и босыми ногами наступим вон в ту лужу!
— Там грязно, мокро, можно заболеть.
— Но ведь никто больше не отругает.
— А давай не будем прятаться от дождя,
бежать в дом и затворять окна — пусть льет!
— Пусть льет, и крупная капля тычет
холодным твердым пальцем в твою макушку,
а мокрые ветки трогают лоб влажной ладонью.
— Давай съедим печенье и рассыплем повсюду крошки.
— Давай смеяться над ерундой, до икоты!
— А помнишь то дикое чувство, что дом —
это ты и твой рюкзак. На моем были вышиты бисером цветы.
Я сама вышивала.
В рюкзаке книга, бутылка воды и ручка с блокнотом,
чтобы записывать все эти слова,
которые теперь тайком ото всех
пишу на рабочем компьютере,
быстро сворачивая окно,
когда слышу шаги или просто шорох.
И эти тайные слова — реанимационный набор
для моего хранителя щекотки.
6
Что было во снах, остается в тревожных снах.
Прошлое пусть останется в прошлом.
Ранения, шрамы, необъяснимый страх —
все кажется пошлым.
Когда ты на самом глубоком и темном дне,
щекотка идет по коже, не видя препятствий, к цели —
и все, что было, оседает пылью, хоронится там, во сне.
А что остается на самом деле?
Облака, деревья, дождь и цветы в росе,
беззаботное птичье пение,
вкус мороженого, счастья визг на колесе
обозрения.
