Буев Владимир много лет является президентом Национального института системных исследований проблем предпринимательства и группы компаний НИСИПП. В качестве эксперта в сфере экономического развития и предпринимательства неоднократно выступал в федеральных электронных и печатных СМИ. В роли пародиста и под своим именем выступать начал в этом году. Ранее под псевдонимом делал попытки писать ироническую и сатирическую прозу на темы истории античного Рима.
Санджар Янышев — поэт, переводчик, музыкант. Родился в 1972 году в Ташкенте. Автор книг: «Червь» (СПб., 2000), «Офорты Орфея» (М., 2003), «Регулярный Сад» (М., 2005), «Природа» (М., 2007), «Стихотворения» (М., 2010), «Умр. Новая книга обращений» (М., 2017). Живет в Москве.
От первого лица
Ещё не прошло полугода, как случилось маленькое предновогоднее чудо. До пробития курантами Нового года оставалось ещё неделя или полторы, а я уже сидел или лежал перед камином за городом и по совершеннейшей случайности читал стихи студенческого друга Миши Гундарина. За что-то зацепился, и в голову вдруг полез… назовём это «откликом». Сначала хотел тоже назвать это стихами, но, чтобы не задаваться, остановился на определении «пародии». Хотя и пародиями это не называется. Жанр до сих пор определить не могу, потому пока называю «ответками», «откликом» или «перекличкой».
На друга Мишу Гундарина, а затем и на Ганну Шевченко за несколько месяцев я написал и частично опубликовал (с их согласия) уже много «ответок».
…И тут случилось ещё одно «маленькое чудо» — на этот раз далеко постновогоднее.
В библиотеке Чехова на одном из литературных вечеров с названием «На двоих», где читали свои стихи Санджар Янышев и Сергей Золотарёв, спросил у обоих:
— Можно?
Ответ и от Санджара, и от Сергея был:
— Можно.
Ну, и вот что получилось у нас с Санджаром…
Владимир Буев
Поэтический диалог: перекличка, пародии, версификации, вариации, подражания
Санджар Янышев
* * *
Если мне ребячество позволит
Кольчатый понюхать этот срез —
Бог не выдаст, каланча не взвоет,
Сад не рухнет, саранча не съест…
Вот и ты навек туда вселилась.
Твой прописан в нем воздушный код.
И в какую б сторону ни длились
Время и пространство — мне легко
Повернуть их вспять таким нехитрым
Образом; и сколько бы я впредь
Ни любил — всё тем же хвойным спиртом
Будет воздух меж колец гореть.
И твоя в нем верная, как верба,
Часть — у обонятельных вершин.
Ты во мне так много опровергла.
Только он и неопровержим.
Владимир Буев
* * *
Лишку перебрал. Ну, что ж бывает.
На природе много плюсов есть.
Не в салат лицо моё ныряет,
А в срез дерева, прошу учесть.
С перегаром тяжкое дыханье
Не покроет дымкой оливье.
И пьянящее благоуханье
Спирта затеряется в смолье.
Что случилось? Дерево сломалось?
Сад порушен? И часовню я
Развалил , в ногах чтоб не мешалась?
Весь мой рот заполнила хвоя?
Скоро ты убытки подсчитаешь?
В чем моя вина? Ты в сад пошла —
Я вслед за тобой. Опровергаешь?
Где же ты? Ведь только что была.
Только что двоилось и троилось,
А теперь в пространстве никого.
Время убежало? Ты приснилась?
Хмель своё закончил озорство?
Санджар Янышев
* * *
Во мне шевелится янтарь
сухих платановых волокон.
И сразу — новая деталь:
гематоген больничных окон,
минтай бескостный, тубус-кварц,
фигурки в пате, как опята,
и собеседник — Розенкранц
ли, Гильденстерн в пижамке мятой —
мне в печень самую проник.
Он рот полощет марганцовкой
и ложкой чайною язык
скребет, чтобы звончей им цокать.
— Переходи! — хриплю в ответ…
Но чувствую: сейчас наверно
весь этот желто-красный цвет
тебе исторгну на колена.
Владимир Буев
* * *
Я жемчуг, раковины сын.
Белок, однако, шевелится
во мне. Поймёт ли врач-акын,
что марганцовка не годится?
Минтай пусть ложкой как скребком
из ёмкости достать не сложно,
но жемчуг проще молотком.
От этой мысли мне тревожно.
Вдруг понимаю, что не врач
передо мной, во мне — не жемчуг.
В палате я, но не палач
передо мной. Кто ж? Проповедник?
То ль из Шекспира собеседник,
а то ль из Стоппарда болтун
то ль мягко перелез поребрик,
а то ль в ребро вонзил перун.
Там, где Шекспир взошёл на сцену,
там пафоса не избежать,
там можно преклонять колена.
…Но на колени — исторгать.
Санджар Янышев
* * *
Спалось? Спалось. Но как!..
……………………..Какие трели
Нам под подушку проводил сверчок!..
О чем веретено в лимонном чреве
Скворчало, как расплавленный пичох.
День завтрашний без внешних вспоможений
Селился под махрушками у бра.
И сон с тобою был кровосвершенье,
Смещенье материного нутра.
Росло? Росло потом в тебе такое,
К чему по отношенью мы одни,
Что не рассечь на женское-мужское,
Не застирать, как пятна простыни.
И дней тех межеумочная птица
Такую высь нашла, что посейчас
Оттуда наши сны с тобой и лица
Видны как ее целое и часть.
Владимир Буев
* * *
Всю ночь мне нож узбекский снился, будто
Вошёл он прямиком ко мне в живот.
И тут же все сверчки, почуяв блюдо,
Слетелись мухами на терпкий мёд.
Меня во сне тревожить мысли стали:
Каким макаром нож расплавлен был,
И как потом сумел раствор из стали
Иглы концом стать, что меня пронзил?
День завтрашний без внешних вспоможений
Теперь уже навряд ли светит мне.
Из меркантильных лишь соображений
Хватаюсь за живот в безумном сне.
Живот огромен, не живот, а чрево!
Беременность ужели у меня?
И чрево снова пухнет, словно древо,
Что рвётся в небо, листьями звеня.
Вся простынь в пятнах крови. Я рожаю?
Пичох живот вспорол? Иной кульбит?
Я глажу себе чрево, ублажаю.
…Вот сон животворящий что творит!
Санджар Янышев
ЭЛЕГИЯ
Я в контрах с контрой, я с борьбой в борьбе.
Два верных стражника, два кормщика тебе
На полную отверженности ночь,
В которую ты нам замыслишь дочь…
Войди в мой дом — не в тот, что летний парк
Подпер спиной, а в тот, что хной пропах
Ташкентской осени. Я двадцать лет его
Не навещал, ты видишь — никого
Теперь в нем нет, и значит — самый срок
Глотать творящей пустоты комок.
Пришли. Продолжим. Тут вот, под стеклом,
Стоит за красным томом — черный том…
Сними-ка аккуратно первый ряд;
Да, то, что нужно. Умница. Я рад,
Что тень от этих букв всеядный свет
Не сжег за столько затворенных лет;
Что лица двух моих учителей
Он пропитал; и типографский клей…
Нет — дух древесный, как лесной орех,
По ним — то сверху вниз, то снизу вверх.
Тебя встречают капитан Смоллетт
И доктор Ливси. Опоздавших нет.
Я с контрой — в контрах, я в борьбе с борьбой.
И ты, и я — нам не бывать собой,
Затем, что непреложность — не закон
В любви; игрой уравновешен сон.
Твой свет — на мне, и тень моя тебя
Ведет туда, где мы играем — спя.
Где на любом борту, в любом дому
Себя не знаем мы — и потому
Уберегут нас там от многих бед
Смоллетт и Ливси, Ливси и Смоллетт.
Еще не рождена, пусть наша дочь —
Двойной портрет их повторит точь-в-точь.
Пусть унаследует — избави Бог,
Не твою верность, не мою любовь, —
Ум с простотой (две стороны лица):
Честь сильного и смелость мудреца.
Когда прочтет — как книгу ли, клавир —
Вот этот мир или… не этот мир —
В какой бы ни вошла — с ней будут там
Мой смелый док, мой честный капитан.
А мы себя, найдя с таким трудом
Друг в друге, — отдадим за этот дом.
Аудио: Санджар Янышев читает стихотворение «Элегия»
Владимир Буев
АНТИЭЛЕГИЯ
За ипотеку можно все отдать,
Ведь где-то ж надо жить, чтоб не страдать.
Не бомжевать же нам в глухую ночь
В те сутки, что задумали мы дочь.
Не утешай: Ташкент, мол, это юг.
Не говори, что холодов и вьюг
Тут нет и что не будет никогда,
И что свой дом, мол, это ерунда.
Печально, что за много-много лет
Не смог ни сам я в личный туалет
Сходить и ни тебя туда сводить.
Пора все наши муки прекратить!
Я не желаю новых двадцать лет,
Сидеть без дел. Я дал себе обет
Барьеры все суметь преодолеть.
Пока ещё не начало темнеть,
Шагаю ипотечный брать кредит.
Надеюсь, банк не выбрал свой лимит.
Тебе придётся в парке летнем ждать.
Там Стивенсона можно почитать.
Читай, родная, детство вспоминай
И ждать меня до ночи обещай.
Вступаю я в великую борьбу.
Я в контрах ныне за свою судьбу.
Я и тебя пытаюсь отстоять,
Ведь мы с тобой — как буквы ер и ять,
Которым нужен крепкий новый дом.
Да бог с ним, новым — лишь бы с потолком!
Придётся ночь всю ждать, удачи нет.
Читай себе про Ливси и Смоллетт.
Смоллетт и Ливси, снова и опять.
Раз пять успеешь том перечитать.
И где теперь нам нашу дочь творить?
Вновь в летнем парке время проводить?
И снова пыль глотать, глодать комок,
И снова ждать, когда наступит срок,
Который не наступит никогда.
Зато ты видишь, как горит звезда,
Я вечно вижу лишь лицо твоё,
И пахнет хной, разбавленной дождём.
Готовы души и тела свои продать
За дом, в котором сможем жизнь начать.
Мой доктор, что за бунт на корабле?
Я капитан, свой путь держу к земле.
Аудио: Владимир Буев читает стихотворение «Антиэлегия»
Санджар Янышев
ТУТОВНИК
О кладбище, листвяный палимпсест,
тутовая невыболтанность к лету!..
«Не вздумай поднимать с земли и есть
то, что взошло на фосфоре скелетном», —
так говорила мама. Я алкал
напиться млечным соком шелкопряда.
И сок подобно времени стекал
по ликам измышленного распада.
«Не то сулит беду, что тащим в рот, —
я голос Деда под плитой услушал, —
а то, что изо рта исходит. Вот
тебе мой летний дар — бери и кушай!»
Страж у ворот, свершающий намаз,
вдруг похитрел сквозь бороду и — чудо! —
два саженца проклюнулись из глаз,
обрызгав тутом. Белым-белым тутом.
Владимир Буев
ПОГОСТ
Я в детстве бегать на погост любил.
И есть всё то, что там произрастало.
Что из могил текло, я даже пил.
Скрывал от мамы, чтоб не отругала.
Ну, не сказать, что прямо из могил —
Из шелкопрядов, что росли оттуда.
Мной Дед из-под земли руководил,
Втянув меня в загробные причуды.
Руководить однажды прекратил.
Тутовник тоже перестал струиться.
И осознал я, что до дна допил
Весь сок из деда, но не смог напиться.
Я от могил быстрей стрелы махнул.
Готов был сам сквозь землю провалиться.
У выхода мне Дьявол подмигнул
И предложил собою поживиться.
Санджар Янышев
* * *
И что же стало с человеком?
Он в год не написал два слова.
Про мурашей на штукатурке,
как бы нанизанных на нитку
(вам путь к моим глазам заказан
покамест. Я умру в Рангуне
или на мушьей Танганьике;
туда — уже теперь — начните…);
про птичий сор, и сор из юрты,
и злополучную виньетку…
Про сон увиденный, забытый
и вновь увиденный про волос
в косе, в вагоне, на запястье;
про запах выменной закваски
для роста нан-патыр в духовке,
для жеребеночка, для ножек
и родничка на детской грядке…
И многое еще такое,
о чем ни «бэ», ни «мэ» — не надо…
Что стало с этим человеком?
Он ходит вверх и вниз, как цапель,
нет — журавель. Он дует, дует
на это выспанное место —
единожды обжегшись, словом…
Владимир Буев
* * *
Так что же стало с человеком?
С утра звучал он очень гордо,
И вот те на! Забыл стамеску,
чтоб на доске послать всех в небо.
А были времена крутые,
когда сто раз на дню в высоты
он слал всех тех же, что раньше.
На том за сутки набиралось.
На том и сутки завершались.
Вот был пацан — и вдруг не стало.
Так нет же! Нанижу на нитку!
На штукатурке начертаю!
Стамеску вновь к доске приставлю.
И всё подряд язык мой скажет,
что голова ему прикажет,
что первым в памяти взметнётся.
Рангун и мушью Танганьику,
и птичий сор, и сор из юрты,
и злополучную виньетку —
всё это в стих мой стройно ляжет.
Или по стойке встанет смирно.
Мои слова всех обжигают,
как раскалённая духовка,
в которой нан-патыр печётся.
…Что сталось с гордым человеком?
Я словом жгу моря и земли.
Я как порок восстал и виждю.
Язык мой грешный, где ты, где ты?
Санджар Янышев
ТРИ ЦВЕТА
А вот и нет, вещий пень, мы не дерево —
скорее купол, троичный, как мускул:
сначала КРАСНЫЙ — что мозг свирелевый —
участок нас — не широкий, не узкий,
а так себе: без разбора и правила
жуя, усваивая то, что к телу
прикосновенно — от рта до гравия, —
он в том числе обращен te Deum;
затем прохладное нечто и полое,
как привкус кальция — БЕЛАЯ мышца:
всё, что внутри, — наши сны и волосы —
растет вовне утвердиться в вышнем —
не божестве еще, нет, но вот с этого,
и правда, вверх, распрямляясь, как выдох,
как уточненье, хитин и плаценту
спалив без пепла, — летит на выход.
Там острие, там все прошлое — побоку;
одна родная душа — и не больше —
разрешена; там бесцветное облако
над СИНИМ пламенем:
— Боже!.. Бо-же…
Владимир Буев
ТРИ ЦВЕТА НЕ СПЕКТР
А если сверху взглянуть и отчёт начать,
то Нидерланды окажутся в масти.
А если снизу, то нужно ль напоминать?
У третьей красный цвет стяговой части.
Трёхцветье это — тавро панславянское.
А, впрочем, если на рёбра поставить,
то и французы (отродье гурманское)
свой флаг подобным сумели представить.
А может, дело всё в каждом охотнике,
желавшем знать, где сидится фазану?
Иль в Николае-святоше-Угоднике,
познавшем Бога, сверставшего планы?
Всё по боку! Души свирелево-синие
Сиянием пламени обагрены.
А в венчике белом из роз и на линии
Христос впереди, его мысли чудны.
Кроссворды, ребусы и криптограммы,
шарады, головоломки, загадки.
…А, впрочем, по сути понятные гаммы:
В рождении — радость, но как больно матке!
